Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Товарищ, разговаривавший с Флегонтом, объяснил ему, что и на съезде бундовцы добивались автономной деятельности в рамках единой партии, саму партию хотели видеть построенной на федеративных основах, а не на централизации и пролетарском интернационализме, за что особенно страстно выступал Владимир Ильич.

Поначалу бундовцев уговаривали добром, предлагали им отказаться от домогательств, которые, будь они приняты, свели бы партию к формальному объединению различных национальных организаций — слабых, слабо связанных между собой и независимых от общепартийного руководства. Разумеется, при такой отчужденности одной организации от другой о сплоченности партии нечего было бы и думать.

Бундовцы сопротивлялись и, как сказал тот же товарищ, вели себя все более и более заносчиво.

— Вернее всего, они уйдут со съезда. Хоть и неприятно, но их уход лишь расчистит дорогу нам. Эти пятеро, которые только что вышли, заставляют съезд топтаться на одном месте часами. Не говорю уж о том, что они втыкают палки во все наши колеса.

— В чьи наши? — опять не понял Флегонт. Своим появлением в зале заседаний он не хотел отвлекать внимание делегатов, поэтому время до перерыва решил занять с пользой для себя, узнав подробности о ходе съезда.

— Э, дорогой товарищ, тебя, видно, придется основательно просвещать. Тут идет серьезная драка, то есть словесная, конечно, между Лениным, твердыми искровцами, с одной стороны, и нашими противниками — бундовцами — от Акимова, самого зловредного ревизиониста, вплоть до Троцкого, который тоже не богом мазан. Только наших противников маловато, а если бундовцы уйдут со съезда, чего ждут со дня на день, нам от того будет только хорошо, а кто против нас, вовсе плохо.

— А что сейчас обсуждают?

— Вчера приняли Программу партии. Сейчас идет битва вокруг Устава.

— Почему опять битва?

— Потому что Владимир Ильич и Мартов по-разному понимают, что такое член партии и что такое партия вообще. Ага, вот и перерыв. Прости, мне нужно к товарищу Ленину.

Из зала повалил народ. С некоторыми делегатами Флегонту приходилось сталкиваться в подполье и по делам Транспортного бюро.

Дружески поздоровался с ним Гусев, комитетчик из Ростова-на-Дону, внешне суровый и замкнутый, а на самом деле человек редкой общительности, любитель народных песен и сам недурной певец. Не раз они исполняли с Флегонтом дуэты на какой-нибудь конспиративной квартире в глухом переулке.

Юный Бауман, так ценимый Лениным, перехватил Флегонта, чтобы рассказать о днях, проведенных в Брюсселе. Пылко обнял Флегонта Кнуньянц из Баку, где в те времена шли события, всколыхнувшие всю империю. Тепло приветствовала Флегонта Землячка, к которой он относился с особенной почтительностью: эта женщина шла бок о бок с Лениным, ей поручались самые ответственные, связанные с немалым риском, партийные дела. Несколько минут он поговорил с Книпович и Стопани, с которыми встречался, работая в Пскове: оба они принадлежали к «Северному союзу».

Флегонт знал их конспиративные имена, наблюдал за работой, каждую минуту грозившей им тюрьмой и ссылкой. Вся эта старая гвардия Ленина (хоть и были они очень молоды в те годы) любила и уважала Флегонта за его веселый характер, за «Вечерний звон», который он исполнял с неподражаемым искусством на тайных вечеринках, а больше всего за то, что, разъезжая от Транспортного бюро по комитетам, он привозил кипы разной нелегальной литературы, книги и брошюры Ленина, труды Плеханова.

Наконец Флегонт разыскал Надежду. Константиновну. Она стояла, окруженная делегатами, и отвечала на вопросы, сыпавшиеся градом.

Флегонт осмотрелся. Неуютное помещение, где заседал съезд, недолго занимало его внимание. Скамейки, небольшая трибуна в конце зала, стол и стулья для президиума съезда, голые стены. За окном — наползающие вечерние сумерки, накрывавшие бесчисленные крыши, а вдали — купол какой-то церкви.

В углу человек в пенсне, с коротенькой козлиной бородкой лихорадочно писал что-то. Это был Троцкий, как потом узнал Флегонт, чьи демагогические речи и шатания приклеили к нему кличку «Балалайкин», чем он был всецело обязан острому, не знающему пощады языку Ленина. Позже, не без основания, Ленин назвал его Иудушкой…

Несколько человек спорили о чем-то, стоя у трибуны. По залу, повесив голову и шевеля пальцами, прохаживался погруженный в глубокую задумчивость молодой человек.

Из дверей раздался женский голос:

— Мартов, на минутку!

Молодой человек поспешно вышел.

— Сговариваются, — сказал кто-то за спиной Флегонта. — Мартова и Засулич теперь водой не разлить.

Послышался ответный смешок другого, незнакомого Флегонту делегата.

«Засулич!..»

Это имя было хорошо известно Флегонту. Та самая знаменитая Вера Засулич, покушавшаяся на жизнь Трепова и оправданная судом! Флегонт, пока Крупская была занята разговором, вышел в коридор. Мартов и Засулич беседовали вполголоса у окна.

Крупская, увидев его, улыбнулась и поманила к себе. Делегаты пропустили Флегонта.

— Вот он, долгожданный! — Надежда Константиновна пожала руку Флегонту. — Учиню я вам разнос за опоздание! — шутливо пригрозила она.

Флегонт объяснил причину задержки. Выслушав его, Крупская сказала, что хотя он и приехал почти к концу съезда, тем не менее работа ему найдется, и тут же навалила на него гору поручений, которые Флегонт должен был выполнить без промедления.

— Я бы хотел узнать, что было на съезде, — заметил Флегонт.

— Рассказывать долго, но есть протоколы, их дадут вам.

Назвав адрес, где Флегонт должен был поселиться, и сказав, кто из делегатов проводит его туда после окончания заседания, Надежда Константиновна поспешила навстречу Владимиру Ильичу.

Оживленно жестикулируя, он возвращался в зал с Плехановым. Тот слушал его с непроницаемым лицом. Встретившись с взглядом Ленина, Флегонт поздоровался с ним. Ленин приветливо кивнул ему и продолжал разговор с Плехановым.

Георгий Валентинович оглянулся и пристально посмотрел на Флегонта, потом с жестом в его сторону спросил Ленина, кто это.

Ленин подозвал Флегонта.

— Извините, что я так бесцеремонно встретил вас, — торопливо сказал он, — но у нас тут такие дела!.. Впрочем, об этом потом. С вами хочет познакомиться товарищ Плеханов. Вероятно, слышали о таком?

Плеханов улыбнулся.

— Ваш земляк, между прочим, — заметил Ленин. — Если не ошибаюсь, — он обернулся к Флегонту, — ваше село недалеко от имения батюшки Георгия Валентиновича?

Флегонт сказал, что это совсем близко и он бывал там.

— Я побеседую с вами в свободную минуту, товарищ. — Плеханов, очевидно, не расслышал фамилию Флегонта. — Значит, вы из крестьян?

— Коренной мужик, товарищ Плеханов.

— У нас с Владимиром Ильичем бесконечные споры насчет крестьянства, — усмехнувшись, проговорил Плеханов. — Так что вы для меня просто находка.

— Таких находок, товарищ Плеханов, много сыщется, — весело ответил Флегонт. — Растет наша сила на деревне.

— Слышали, слышали? — оживленно подхватил Ленин. — Георгий Валентинович, будь это вам известно, препорядочный скептик в смысле наших упований на крестьянство, то есть, разумеется, на беднейшее крестьянство и на его роль в революции.

— Что ж, видно, придется мне лечить Георгия Валентиновича от скептицизма, — рассмеявшись, сказал Флегонт.

— Ишь ты, какие словечки знает! — в свою очередь, рассмеялся Плеханов.

— Всему обучишься за десять лет, товарищ Плеханов, — ответил Флегонт, давая понять Георгию Валентиновичу, что он не новичок и уже давно обтесался среди просвещенных людей.

— Десять лет? — Плеханов поднял на Флегонта глаза, всегда подернутые дымкой задумчивости. — Десять лет в организации? — переспросил он.

— В предварилке сидели стенка в стенку, — сказал Ленин. — Угощал меня каждый день пением. Отлично поет «Вечерний звон»…

— Песня, которую я тоже очень люблю, но уже давно, очень давно не слышал, — с печалью признался Плеханов.