В тупике

И вдруг ему пришло в голову, что и его мать сейчас точно так же тоскует одна, точно так же смотрит целыми днями на дорогу. Подчиняясь невольному порыву, он встал и, обняв старую Сону за плечи, поцеловал сначала ее седые волосы, покрытые черным платком, а потом сухие, старческие руки. Это было так неожиданно, что старуха словно окаменела, не в силах ни произнести что-нибудь, ни отнять у него руки. Ее давно уже потерявшие блеск глаза вдруг ожили, стали больше; она сама хотела сейчас крепко, как сына, обнять его, но почему-то боялась обидеть этим своего гостя. А как бы хорошо было обнять его и сказать: «Да будет бабушка Сона твоей жертвой, сынок…» Сказать ему: «Нет, не бабушка, да будет мама твоей жертвой, положи голову мне на колени, чтобы я думала, что это мой Кямиль вернулся. Буду гладить твою головку, гладить, ласкать… Так спокойно сердцу, что умру теперь у тебя на руках, сынок…»

Но ничего этого так и не сказала старая Сона…

Смеркалось, на улице мало-помалу зажигались огни. Снег теперь валил еще сильнее, заметая в занесенном дворе следы Фариды и Кафара. Он стоял у окна, глядя на эти следы, и думал о том, что старой Соне, наверно, холодно по ночам. Конечно, холодно — разве можно одной газовой плитой согреть и веранду, и комнату? Бедная старуха, даже печки путной у нее нет…

Дверь в его комнату вдруг распахнулась, вошла без стука Фарида.

— Ба, да ты никак снова об этой старухе думаешь!

Кафар, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, недоуменно посмотрел на нее и спросил, будто и не слышал ее слов:

— А где Гасанага, что-то его не слыхать?

— А что тебе Гасанага? Соскучился? У матери я его оставила.

— Да нет, я ничего… просто не видно его, вот и спросил.

— Мама его не отпустила, — смягчилась Фарида и, шагнув из комнаты, поманила его на веранду. — Ладно, иди-ка лучше сюда.

Кафар послушно вышел на веранду и увидел, что Фарида накрыла там стол. Посередине его стояло большое блюдо с пловом.

— Мама прислала. Давай-ка поедим, пока не остыл. Я у нее есть не стала, подумала, лучше мы с тобой здесь поедим. Вместе. — Пристально посмотрев на него, она принялась раскладывать плов по тарелкам. — Так даже лучше, что Гасанага у мамы остался — оттуда до его школы даже ближе Да и, метро у нее под боком, а на метро удобнее всего ездить. Пусть там поживет, пока погода не установится. Или ты предпочел бы, чтобы здесь была толчея? А? — Фарида подмигнула ему и лукаво улыбнулась.

Кафара словно окатило жаром.

— Вовсе я не хочу толчеи, — улыбнулся он ей в ответ и взял Фариду за руку.

Фарида потянулась к нему через стол, но, когда Кафар привстал и наклонил голову для поцелуя, она вдруг резко отпрянула.

— Нельзя быть таким нетерпеливым.

На Фариде сегодня — по погоде — было теплое шерстяное платье. Оно плотно обтягивало ее фигуру — казалось, что широкие бедра Фариды вот-вот разорвут ткань. Кафар долго не мог оторвать от нее глаз, потом перевел взгляд на ее ставшие еще более притягательными, еще более мягкими губы. Фарида улыбнулась.

Взгляд ее был таким говорящим, что Кафар снова не выдержал, встал из за стола и с такой силой поцеловал ее, что Фарида вскрикнула. С трудом вырвавшись из его рук, она воскликнула, махая руками:

— Да ты же совсем как дикарь! — и неизвестно, чего больше было в этом ее восклицании — обиды или наслаждения. — Ну ничего, я тебе отплачу за все. Будь готов к сражению!

— Я готов, — рассмеялся он.

Истинный смысл этих слов Кафар почувствовал гораздо позже, когда они лежали в его кровати. Так захотела сама Фарида, и, как выяснилось позже, в это она тоже вкладывала определенный смысл.

— На этот раз я приду к тебе в гости, — с угрозой сказала она после ужина.

…Он ждал ее, лежа в постели. В комнате было темно, и только когда Фарида легла рядом с ним, Кафар понял, что она совершенно голая.

Обняв Кафара за шею, она вдруг с такой силой прижала его к своей груди, что у Кафара перехватило дыхание. Задыхаясь, Кафар забился в этих объятиях и, с трудом высвободив лицо, чтобы глотнуть воздуха, с минуту лежал, оглоушенный, как человек, долго пробывший под водой.

— Ты же чуть не задушила меня, — наконец смог выдавить он.

— А ты как думал! — торжествующе захохотала Фарида. — Я ведь тебя предупредила!

— Да разве ж так можно…

— Почему же нельзя? Теперь будешь знать, какая я. Ненавижу дохлых мужчин.

Кафар осторожно спросил:

— А меня ты к каким относишь?

— Тебя?.. Поначалу ты тоже был дохлый… — А теперь?

— Теперь? Понемногу оживаешь. Скажи спасибо пне.

Тут Кафар с такой силой сжал ее в объятиях, что она вскрикнула:

— Ой, мамочки!

Теперь захохотал Кафар, и Фарида вроде бы обиделась.

— Слушай, да ты настоящий медведь!

И когда он захотел, теперь уже ласково, обнять ее за талию — Фарида не отстранилась.

…Они молчали, охваченные истомой. На миг Фариде почудилось даже, что ей снится все это — так остры, так сладостны были забытые, казалось бы навсегда, ощущения.

Обессилел и Кафар. Правда, и прошлой ночью, когда Фарида уснула, он чувствовал себя истомленным, но в тот раз усталость его быстро прошла. А теперь он чувствовал опустошенным всего себя — безвольны были его мышцы, кости стали легки, как ветошь. На какое-то мгновение это даже испугало его — а вдруг он теперь останется таким навсегда?

Фарида теперь казалась ему далекой, чужой. Отчего-то пришла на ум Гюльназ, и так вдруг захотелось увидеть ее, что если бы можно было — он прямо сейчас отправился бы в деревню…

— О чем ты думаешь?

Он вздрогнул от ее вопроса, пробормотал:

— Так, ни о чем…

— Зачем обманываешь?

— С чего ты взяла, что обманываю?

— Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думал?

— Ну, скажи.

— Но с одним условием.

— С каким еще условием?

— Если угадаю, что у тебя на сердце, — запираться не станешь. Ладно?

Кафару вдруг стало не по себе.

— Так ты еще и колдунья? — попытался пошутить он.

Фарида прошептала грустно:

— Чтобы это знать — не надо быть колдуньей…

— Ну ладно, говори, что ты там угадала.

— Мужчины, переспав с чужой женщиной, всегда вспоминают женщин, которых любят…

Эти слова так обожгли Кафара, что он почувствовал, как язык его прирастает к гортани. Он чуть-чуть отодвинулся к стене.

— Ну, допустим, что ты права. А женщины? О чем, по-твоему, думают в такие минуты женщины? Они кого вспоминают?

— И они вспоминают мужчин, которых любят.

— Вот оно что… — Он не знал, как ему быть: то ли обратить все в шутку, то ли притвориться рассерженным. Но она опередила его.

— Хочешь, я даже скажу, о ком ты сейчас мечтаешь? Ты мечтаешь о Гюльназ.

На этот раз Кафар струхнул не на шутку. — О ком, о ком?

— О Гюльназ.

— А это еще кто такая? — как можно безразличнее спросил Кафар. «Что она, в самом деле, колдунья, что ли?» — судорожно думал он.

— Ну, так как, угадала?

— А ты о ком думаешь? — Кафар нервничал и прекрасно понимал, что Фарида знает, почему он так нервничает — не зря же она сейчас так спокойна. И это ее спокойствие совсем вывело его из равновесия. — Могу я тоже поинтересоваться, о ком ты думаешь?

— Нет, ты ответь сначала, угадала я? Молчишь? Ну, значит, угадала. Значит, со мной ты тушишь свой огонь, а любишь другую, так, да?

Она вскочила с кровати и кинулась к выключателю. Кафар зажмурил глаза, но даже так, из-под прикрытых век, он видел ее полные бедра, белые груди с похожими на спелые ягоды малины пятнышками сосков.

Она выбежала куда-то, но тут же вернулась снова. Кафар все еще лежал с закрытыми глазами.

— На, читай, — сказала она и стала у изголовья. Кафар открыл глаза и увидел, что в руках у Фариды какое-то письмо. Он нерешительно протянул руку, но Фарида резким движением разорвала вдруг конверт пополам, сложила обрывки и, рванула их еще раз, еще. А потом потушила свет и снова легла рядом.

— Не прочитаешь! — сказала она торжествующе. Кафар почувствовал в темноте, что обрывки письма касаются его лица. — Все, кончилась сказка о Гюльназ! Кончилась раз и навсегда.