Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Листрат вздохнул. «Та-ак! Уж этих-то наверняка вздернут! И меня заодно с ними. Головушка моя горькая!..»

— Значит, ты бастовал? — спросил Стукачев.

— Бастовал! — с победоносным видом отозвался Листрат. — Да, бастовал. Ну и что?

— Молодец! Забастовка — могучее средство в борьбе с царизмом. — Он пожевал губы. — Между прочим, я был у вас в Двориках, или, вернее, невдалеке от Двориков. Познакомился с твоими односельчанами. Ты, конечно, знаешь Флегонта Сторожева?

Листрат промолчал.

— Умный и глубоко идейный человек, — продолжал Стукачев. — Он стоит на другом пути. Может быть, он наговорил тебе, будто бы мы против забастовок и действуем только оружием? Неправда. Мы тоже поддерживали борисоглебскую забастовку. Товарищ Полтавский — член нашей партии и в этом деле был заодно с эсдеком Ворониным.

Листрат совсем запутался. Флегонт и Воронин говорили о «братьях» одно, гололобый говорит другое, толково, всерьез. «Черт их разберет!» — с тоской подумал он.

— Наша партия, — снова начал Стукачев, — тоже за насильственное устранение царских сатрапов. Партия ведет массовую работу, а мы ее вооруженный отряд, отряд народных мстителей, понял? А это отрицает Флегонт и его партия.

Листрат молчал. Угнетенный дух его шатался туда и сюда. И там вроде правда, и тут вроде она же.

— Значит, забастовка прекратилась? — сочтя лекцию оконченной, спросил Стукачев.

— Третьего дня, — ответил за Листрата Волосов. — Добились прибавки: гривенник на брата. Девятнадцать человек из-за этого гривенника сидят в тюрьме.

— Глупости болтаешь, Черный! — оборвала его Сашенька. — Не слушай его, Листрат, он бешеный и ничего, кроме револьверов и поджогов, не признает. Рабочие победили — и очень хорошо.

«Тьфу ты! — мысленно злобился Листрат. — И у них: один в дуду, другой на балалайке!»

— Верно, Черный, ты уж помалкивай! — снисходительно проговорил Стукачев. — Из тебя будет такой же теоретик партии, как вон из той сосны. — Он снова обратился к Листрату. — Ты не знаешь, губернатор еще в Борисоглебске?

— Дён пять назад был там.

— Ага! — Стукачев переглянулся с Сашенькой. — Надо сказать Лаптеву, а? Может быть… — Он не докончил своей мысли, очевидно, стесняясь Листрата.

— Но ведь это дело тамбовского комитета! — возмутилась Сашенька. — И саровское дело было решено нашим комитетом, и борисоглебское. Я не понимаю, при чем тут Лаптев?

— Пусть санкционирует Лаптев, — безапелляционно отрезал Стукачев. — Раз он здесь, пусть приложит руку центра.

Сашенька передвинула плечами.

Листрат понял все.

— Вы уж не ухлопать ли собрались губернатора? — с озорной ухмылкой спросил он.

— А тебе его жалко? — подхватил Волосов.

— Рано или поздно этот сатрап умрет. И не в своей постели, — с пафосом сказала Сашенька.

Листрат помолчал, подумал и, хмурясь, сказал:

— Мне его не жалко. Только такой сволочи царям не занимать стать. Этого прикончите, другой сукин сын найдется.

— Ты распропагандирован социал-демократами, — резким тоном проговорила Сашенька. — Черный, твой приятель распропагандирован эсдеками. Я полагаю, что ты выбьешь из его головы хоть часть этой дури.

Листрат хотел было сказать ей кое-что насчет выбивания дури, но сдержался.

— Ты не ответил нам, — Стукачев мрачно посмотрел на Листрата. — Что ты намерен делать?

«Да! Что делать?» — Листрат был в темном лесу, в более темном, чем тот, который окружал его ночью. Страшный, черный лес и, куда ни ткнись, непролазная чащоба, звериные тропы, охотники с ружьями… Уйти? Куда? Продираться сквозь лес? А дальше? В чистом поле он будет на примете, как одинокий колос, оставшийся после жатвы.

— Мне теперича все едино, — сумрачно сказал Листрат. — Примете к себе — спасибо. Не примете — уйду. Насчет ваших секретов — будьте благонадежны. У меня рот зашит такой ниточкой — не разорвешь, не разрежешь, Да Коська знает.

Волосов кивнул.

— Он тертый калач. Сказал — ручаюсь, стало быть, ручаюсь. И дурь выбьем.

Листрат покорно склонил голову.

— Значит, с нами? — Стукачев глядел на него в упор.

— С нами.

— Молодец! — С восхищением воскликнула Сашенька. Ей очень хотелось, чтобы Листрат остался с «братьями». — Из тебя выйдет боевой товарищ. — Помолчав, она добавила: — Ты встретишь здесь еще одного своего знакомого — Николая Челухова. Знаешь его?

— Еще бы! — с усмешкой отозвался Листрат.

— Петр, так что же решим? — обратилась Сашенька к Стукачеву: тот снова уткнулся в книжку.

— Пусть остается. Проверить на деле, а потом решить окончательно. Черный займется им.

Листрата покоробили эти слова. Но — молчок… Коготок увяз — птичке конец.

— Мы тебя испробуем, — двусмысленно сказала Сашенька. — Теперь скажи, где Таня и Ольга Михайловна?

Таню и Ольгу Михайловну Листрат видел давно; кроме того, он вспомнил наказ Воронина — не болтать лишку.

— Не знаю, — произнес он угрюмо. — Чего не знаю, того не знаю.

— Я слышала, — растягивая слова и кокетничая о Листратом, снова заговорила Сашенька, — что этот мерзавец Улусов все-таки содрал с вашего села дань?

— Двадцать тысяч.

— Подлец! — стиснув зубы, проговорила Сашенька. — Этому тоже голову напрочь!

— Однако, — сказал Листрат, — соловья баснями не кормят. Раз уж я ваш, то и харчи ваши. Я за три дня краюху хлеба съел.

— О, какая я недогадливая! — заспешила Сашенька. — Прости, Листрат, заболталась, забыла, что ты голоден! — Исподлобья она кинула на него ищущий взгляд. Притаенная радость снова затрепетала в полузакрытых глазах около заячьей губки и ноздрей.

Листрат, смекнув, в чем дело, озорно повел бровью.

Сашенька налила Листрату крепкого чаю, отрезала хлеба и накрошила на деревянное блюдо ветчины.

«Эка ухаживает! — со злостью подумалось Волосову. — Ну, баба! Враз сцапала парня!» Он с завистью наблюдал, как Сашенька увивалась вокруг Листрата, угощая его.

К костру подошел еще один, заспанный и вялый, в студенческой тужурке, небрежно накинутой на плечи.

— Лаптев, — окликнула его Сашенька, — здесь ваш односельчанин.

— А-а! — с начальственным снисхождением заметил лавочников Николай, он же Белый, он же Лаптев. — Здравствуй. И ты тут? — Николай зевнул, кисло улыбнулся и подал Листрату руку. — Глаза его смотрели мутно. — Ну, что там мой кровопиец?

Сашенька налила Николаю чаю и наложила еды.

— Не сожгли еще его мужики? А надо было бы! — Николай сел к костру.

— Ничего, — рассмеялся Волосов, — мы с Васькой здорово растрясли его мошну! Будет помнить «братьев»! Трус он у тебя, Лаптев, несусветный.

— В сынка пошел! — с ненавистью добавил Листрат. Он не любил белобрысого Николая и не раз бил его за ябеды и угрозы пожаловаться отцу.

Сашенька многозначительно подмигнула Волосову. Тот встал.

— Пойдем, Листрат, — сказал он. — Поспать тебе надо.

«Сейчас секреты начнут разводить!» — подумал Листрат. Костя повел его к пещере. По дороге Листрат спросил Волосова, что тут делает Николай.

— Он большая шишка в партии. — Волосов скривил губы. — В центре заседает. К нам вроде инспектором приехал. Надоел всем барским видом. Ему хорошо! Пожил бы он в лесу, не то бы запел. Инспектор! — уже совсем зло добавил он.

В пещере, где жили рядовые члены боевой организации, никого не оказалось: кто сидел или спал у костра, кто бродил по лесу и удил рыбу в лесном озере.

Листрат заснул быстро. Он не слышал, как входили и выходили люди, разговаривали, смеялись и переругивались. Проспал он весь день и ночь.

Затем настали дни испытаний.

Вожди занимались теориями и выдумыванием фантастических планов, а остальные боялись выходить из лесу, и, если бы не голод, вряд ли какая-нибудь сила вытащила их отсюда. В округе знали, что в лесу скрывается опасная шайка.

Скоро Листрат понял, что все боевики боятся своих вожаков, боятся мужиков, а того больше — экспедиции правительственных войск. Все с часу на час ждали солдат.