Следствие не закончено

Старики настолько увлеклись спором, что долго не замечали подошедшей к ним молодой женщины в спецовке, с планшетной сумкой через плечо. А обратили на подошедшую — прораба Анну Петровну Захарову — внимание лишь после того, как она сказала:

— Плохо, отцы, наше дело. Прямо язык не поворачивается огорчить вас.

Действительно, известие, принесенное Анной Петровной, произвело на стариков ошеломляющее впечатление; оказалось, что строительство бани приостанавливается на неопределенное время, а бригаду Захаровой перебрасывают на строительство мясокомбината.

— Вот тебе и хлябь! — нарушил наконец унылую паузу Иван Нефедович. — Придется, видно, за паром ехать в Москву, в Сандуновские бани. А кому душ принять захочется — аж в древний Рим!

— Начальства много развелось, и каждому охота показать, что не зря советская власть ему деньги платит! — сердито сказала Захарова. — Вот и перекидывают людей с одной стройки на другую, будто в мяч балуются.

— Нет, позвольте. Так в порядочном социалистическом обществе не делается! — заикаясь от волнения, заговорил Костричкин. — И я лично это дело обжалую!

— Кому?

— Власть предержащим!.. Да, да, извините, но за моей внучкой ухаживает Федор Федорович Потугин… А поскольку вопрос приобрел столь нежелательный оборот, я считаю себя вправе…

— Это же светлая мысль! — поддержал учителя Цезарь Осипович Бронхит. — Правда, столь привлекательной внучки у меня нет, но зато в прошлом году я создал мамаше Федора Федоровича такую жевательную поверхность, что мадам имеет возможность запросто разжевать черепаху!

— Только не жалоба, а протест! — патетически воскликнул актер.

— Ой, не смешите меня натощак, отцы! — с усмешкой оглядывая распетушившихся стариков, сказала Захарова. — Жаловаться они пойдут! Ведь сами тогда на собрании согласились праздновать.

— Чего праздновать?

— Ну… дату какую-то, что ли.

— Позвольте, позвольте, дорогая Анна Петровна, — Костричкин поднялся с бревна и, сердито помаргивая, уставился в лицо молодой женщины. — Начнем с того, что я сам являюсь, если хотите, лицом, облеченным доверием сограждан, поскольку…

— «Римляне, сограждане, друзья! Я Цезаря пришел похоронить, а не хвалить!» — некстати громыхнул Средневолжский.

— Значит, сами на себя и жалуйтесь. Поскольку облеченные, — сказала учителю Захарова. — Ведь не тещины именины вы справлять надумали, а всего Крайгорода! Значит, тянись; слышно, не только из области гости к нам пожалуют, а и из Москвы! Гляди, и маршал наш Иван Тимофеевич захочет земляков поздравить с таким достижением. Ну, а что это за праздник для девушки, если обновки нет. Вот Василий Васильевич и надумал: давайте, говорит, друзья, соберемся с силенками да и подгоним к торжественному дню открытие мясокомбината. Дескать, знай наших!

И что только людям надо?

3

Ведь, думается, каждому крайгородцу должно быть лестно, что об их неприметном доселе городке вдруг с уважением заговорила вся область, что статья учителя Костричкина «Древний памятник русской культуры», живописующая многовековую историю Крайгорода, появилась в столичном журнале и сразу же была перепечатана областной газетой на зависть всем городам области. И даже прижимистый облфинотдел выделил Крайгороду специальные ассигнования на проведение юбилейной годовщины.

И план подготовки к празднованию, казалось, был продуман до мелочей; горсовет даже самый трудный вопрос решил: вынес категорическое постановление — в месячный срок переселить из единственной в городе гостиницы всех плотно прижившихся там «клиентов», отремонтировать здание и заменить название «Европа» на «Уют».

И два квартала центральной улицы Клары Цеткин решено было перемостить заново.

А на въездном мосту через речку Прихоть по плану предполагалось сменить перила и поставить перед мостом арку.

И даже на побелку церкви Сорока мучеников, воздвигнутой радениями боярыни-вдовицы Шуйской одновременно с московским храмом Василия Блаженного, были выделены материалы.

«Мало вам?»

Правда, вслух этого вопроса Федор Федорович никому не задавал, но мысленно обращал такие слова к каждому посетителю.

А посетитель в этот день шел, что называется, косяком, и — как по сговору! — посетитель настойчивый.

Так, первым заявился в кабинет Потугина известный всему городу инвалид Сердюк — участник трех войн, георгиевский кавалер и кавалер ордена Славы.

Бывалый солдат вошел и заговорил требовательно, прямо с порога:

— Ну, начальник, если и сейчас будете волынку тянуть, я вам испорчу весь праздник.

— Присаживайся, товарищ Сердюк, — сказал Федор Федорович приветливее, чем обычно.

— Ничего, мы и постоять можем, н-но…

После ухода инвалида в настольном блокноте Потугина появилась первая запись:

Вслед за Сердюком пришли директор и главный режиссер театра. Они принесли смету на косметический ремонт и оформление здания театра к празднику, ознакомившись с которой Федор Федорович пошутил:

— Читал я в «Русской старине», что Екатерина Вторая тратила на всевозможные притирания и туалеты ежегодно пятьсот тысяч рублей ассигнациями. Но, пожалуй, по сравнению с вами, дорогие товарищи, императрица выглядит бережливой женщиной.

— Хе-хе… А вы учтите, Федор Федорович, что наш театрик — кстати, тоже старейший по области! — уже давно находится, по сути, в беспризорном и безнадзорном состоянии, — сказал директор, почтительно хохотнув.

— И вы только сейчас это заметили? — спросил Потугин, иронически сощурившись.

— Нет! — обидчиво возразил Федору Федоровичу режиссер Аркадий Типовой. — Наш актерский коллектив начал бить тревогу еще пять лет назад. Кстати, в прошлом году мы направили, я бы сказал, густо мотивированное заявление. Причем этот документ был адресован лично вам, товарищ Потугин.

появилась в блокноте вторая запись.

Потом в кабинет Потугина вкатилась целая делегация со стекольного завода; оказалось, что старейшее предприятие города до сих пор обслуживается ветхой и примитивной водокачкой, сооруженной еще купцом Игнатием Ложкиным в 1903 году.

— И смех и грех! Ведь наши ученые уже атом научились расшибать вдребезги — того гляди, на Марс стеганут, — с сердитой усмешкой сказал Федору Федоровичу мастер гранильного цеха, — а у нас в Стекольной слободе до сих пор бабы носят воду с Прихоти на коромысле…

После стекольщиков в кабинете появились комсомольцы; эти потребовали — именно потребовали! — немедленного приведения в порядок стадиона и лодочных пристаней. Правда, рабочей силы на это дело не требовалось — рук-то у братвы и своих хватит! — но лес, тес, кирпичи, гвозди, краска…

Если бы с таким «требованием» пришли только парни — капитан футбольной команды «Напор» Анатолий Шершнев и инструктор Тапочкин, — Федор Федорович, весьма возможно, ответил бы приблизительно так: «Этот вопрос, товарищи, конечно, назрел, но решать его надо по-серьезному, так сказать, в полном объеме. И хотя я не могу обещать вам…»

Но сейчас дело для Потугина осложнилось тем, что вместе с парнями пришла Вера Костричкина. А в присутствии этой девушки Федор Федорович немедленно превращался в незадачливого ухажера: разговаривать начинал каким-то грудным кошачьим тенорком, то и дело поправлял галстук, беспричинно похохатывал и вообще мало походил на руководящего товарища.

Так получилось и на этот раз; пришлось дать и комсомольцам конкретное обещание.

Потом пришел главный врач первой городской клиники Виктор Евгеньевич Гаецхоки — человек тихий, обходительный, по происхождению грек. Гаецхоки вежливо напомнил Потугину, что первый камень в здание больницы был заложен еще Петром Великим, при следовании императора к месту строительства флота. А сейчас «назрела необходимость подумать о некоторой… ну, модернизации, что ли. Неудобно, знаете ли…».