К новому берегу

— А пурвайцам что-нибудь достанется от этого? — спросила Анна.

— В том-то и штука, что они заберут почти половину энергии, — ответил Артур. — Но это будет честно заработано: до сих пор большую часть рабочих и возчиков для строительства давали колхозы Пурвайской волости.

— Беспокойный народ, — шутливо заметил Ян Лидум. — Если будут все так работать, быстро достигнут коммунизма.

Через несколько километров они снова были вынуждены остановиться. На огромном ржаном поле колхоза «Ленинский путь» они увидели комбайн.

— Вот это я понимаю! — сказал Лидум. — Комбайн на полях Латвии! Чувствуете, друзья, — комбайн!

Да, действительно, это был самоходный комбайн «С-4», прекрасный подарок братских советских республик. Подобно кораблю, спокойно плыла по золотистым волнам могучая машина, оставляя за собой через ровные промежутки кучки обмолоченной соломы и широкую полосу коротко остриженной стерни. Сверкали на солнце светлые крылья хедера, гудел молотильный барабан, и струя обмолоченного зерна равномерно текла в зерно-приемник.

Когда комбайн приблизился к большаку, Анна узнала в комбайнере своего брата Жана. Достигнув края поля, он повернул машину параллельно большаку, сошел с нее и подошел к «Победе». Лицо его изменилось, маленькие темные усики делали его старше и мужественнее.

— Что ты делаешь, голубчик, что ты делаешь! — Лидум покачал головой. — Пока другие в церкви молятся, ты хочешь один скосить и обмолотить все озимые. Оставь что-нибудь и другим.

Жан широко улыбнулся.

— А где они, эти богомольцы, товарищ Лидум? Кроме матушки Гандрис, Рейнхарт на своих проповедях никого из наших не видит.

— Давно ты плаваешь на этом корабле? — спросила Анна.

— Позавчера впервые выехал в поле. Еще два-три дня, и озимые «Ленинского пути» будут скошены и обмолочены.

— А зерно не слишком влажно? — поинтересовался Артур.

— Как раз впору, что надо. Прямо с комбайна можно везти на заготовительный пункт и сдавать государству. Поглядели бы вы, что здесь творилось позавчера…

— А что? — спросил Лидум; сорвав колос, он растер его на ладони и, когда высыпались зерна, попробовал на зуб. — Да, ждать нельзя, надо скорее убирать, иначе начнет осыпаться.

А Жан, улыбаясь, сказал:

— Когда комбайн впервые выехал в поле, дома, наверно, не осталось ни одного человека. Большие и малые, старые и молодые — все высыпали поглядеть, как работает эта «чертова машина». Именно так прозвали ее раньше женщины. Старая Гандриене даже поплакала, теперь, мол, наступит голод — половина зерна останется в колосьях, а у соломы скосят только верхушку. Когда комбайн тронулся, большая толпа шагала следом, люди мерили стерню и щупали обмолоченные колосья, старались найти в них зерна. Хотя бы одно попалось им за все их труды! Теперь комбайн не будут называть «чертовой машиной». Теперь даже старая Гандриене день и ночь хвалит того умного человека, который выдумал такое устройство.

Лидум от души рассмеялся.

— Быстрая капитуляция. Тебе повезло, Жан, что при первом выезде попалось такое хорошее поле. Попадись поле с сорняками или где хлеб еще не совсем дозрел, тогда бы так дешево не отделался.

— Что правда, то правда — комбайн не терпит сорняков, — ответил Жан. Надо поля держать чистыми, вот и все.

— Ты сегодня долго будешь работать? — осведомилась Анна.

— Если не будет дождя, то еще несколько часов.

— Значит, вечером встретимся.

Жан вернулся к комбайну, сел за штурвал, и корабль полей снова уверенно отправился в плавание.

Возле правления колхоза прибывших встретили Регут, Бригис и Айвар. С час как приехал Индрик Регут с женой.

— Батюшки, вот дорогие гости! — крикнул издали старый Регут. — Милости просим, товарищи! Как раз вовремя приехали. Только-только успеете закусить с дороги, осмотреть, что у нас нового, и — на собрание.

— У вас сегодня собрание? — удивилась Анна.

— И еще какое, милая, если б ты знала! — отозвался Регут. — Такого еще не было с тех пор, как мы здесь живем. Как хорошо, что ты опять дома. Люди обрадуются, когда увидят тебя. Не могут дождаться, когда вернешься.

Все пошли за Регутом в комнату, где было приготовлено угощение, только Анна взяла под руку Айвара, и они направились в большой фруктовый сад. Здесь два года назад колхозники, собравшись отпраздновать Янову ночь, боролись с бандитами; здесь впервые слетело с губ Айвара робкое признание, и все, что было связано с этим признанием, казалось им обоим бесконечно дорогим.

3

В доме правления колхоза гости долго не задержались. Познакомившись с некоторыми данными о посевной площади, о поголовье скота, о видах на урожай, о предполагаемых доходах, поинтересовавшись таблицей, где отмечались выработанные каждым колхозником трудодни, они вместе с Регутом и Бригисом обошли и объездили главные достопримечательности колхоза. Айвару все было хорошо известно, он как свой человек ходил по фермам, теплицам, опытным площадкам, мичуринской лаборатории и многое сам объяснял приезжим.

Регут недавно купил машину «Москвич» и сам правил им — хотя и не так виртуозно, как профессиональный шофер, но достаточно смело и уверенно; труднее было только с обратным ходом.

— Для чего нам учиться отступать? — шутил Регут. — Мы ведь всегда будем двигаться только вперед.

Он очень гордился колхозным клубом, устроенным в жилом доме бежавшего с немцами кулака. В библиотеке насчитывалось тысячи полторы книг, там было почти все, что издали в Латвии после войны по вопросам социалистического земледелия. Во втором этаже была лаборатория мичуринцев, читальня, красный уголок, комната отдыха с разными играми и мощным радиоприемником.

— Каковы ваши успехи по новым культурам? — поинтересовалась Валентина, когда Айвар показал лабораторию мичуринцев.

— У них большие успехи, — ответил за Регута Айвар. — Нынешней осенью уберут первый гектар ветвистой пшеницы и, таким образом, полностью разрешат вопрос о семенах — и себе хватит и с соседями можно поделиться. Они уже начали опыты с соей, чумизой, а Регут — он ведь большой сластена — мечтает о винограде и арбузах. Про апельсины и мандарины еще не слышно, но не ручаюсь, что не начнут ломать голову и над ними.

— Он так рассказывает, будто кто-то другой выдумал эти вещи, — усмехнулся Регут. — А сам главный зачинщик. Как приедет к нам, начитавшись всякой премудрости, так обязательно начинаются разные новшества. Наши ребята и девочки ходят за ним табунчиками и верят каждому слову больше, чем старушки — пасторской проповеди.

— Совсем не так обстоит дело, но молодежь эти вещи интересуют, — заметил Айвар.

На конеферме они встретились с Антоном Пацеплисом и Петером Гандрисом. На груди Петера красовался орден Трудового Красного Знамени, а когда он водил гостей по конюшне, Регут шепнул Анне и Яну Лидуму, что Петер Гандрис сейчас кандидат на звание Героя Социалистического Труда: от двадцати кобыл вырастил двадцать жеребят.

— Ага, что вы на это скажете — свой собственный Герой? — улыбнулся он. — К будущему году обязательно будет, как пить дать.

— Если человек заработал, пусть получает, что заслужил… — сказал Лидум.

— Ведь он днюет и ночует на конюшне, домой ходит только раз в неделю, чтоб попариться в бане. Что же тут удивительного.

Анна подошла к отцу.

— Как тебе живется, отец? — спросила она.

— А чего мне не хватает… — усмехнулся Пацеплис. — Лошадки хорошие, сыт по горло, трудодней хватает.

Какой я был хозяин, когда всю жизнь не знал, как свести концы с концами?… А как ты?

— Теперь опять буду работать здесь, на машинно-тракторной станции, вместо Финогенова.

— А как же вы с Айваром думаете жить? Врозь, что ли? Что это за жизнь?

— Может, и не придется жить врозь. Иначе я не приехала бы сюда на работу.

— Значит, и он будет работать здесь?

— Возможно. Ты на собрании будешь?

— Придется пойти послушать, — Пацеплис неожиданно засмеялся. — Ну и обработали вы свое дело, так тихо, что и воды не замутили, а я-то надеялся на твоей свадьбе водочки отведать. Не взыщи, дочка, если я когда-нибудь отплачу тебе тем же. Ты меня на своем веку достаточно расстраивала. Невесту я уже облюбовал, а про день свадьбы не скажу ни слова. Как аукнется, так и откликнется!