Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Одна из них, роя возле меня землю, наткнулась на мою ногу и попробовала отпихнуть ее своим рылом. Я пнул ее ногой в пятачок. Но она, вместо того чтобы отойти, лишь удивленно хрюкнула, обратив ко мне клыкастую чавкающую пасть. И два ее солидных, тяжеловесных соседа тоже оторвались на минуту от пожирания корешков и червей, чтобы обратить ко мне недовольные рыла и выразить хрюканьем что-то весьма нелюбезное, но посторониться и не подумали. Ростом все они были мне почти по грудь, а длиной метра по два. И я вдруг почувствовал себя среди них слабой, хилой козявкой, которую им ничего не стоило сбить с ног. Не знаю, как повернулось бы дело, если бы из-за кустов ольхи не появился пастух. Коренастый, бородатый, в серой измятой кепке, он врезался прямо в середину стада, раздавая направо и налево удары кнутом. Но даже его кнут не очень испугал этих щетинистых великанов. Они огрызались в ответ на его удары и сторонились весьма неохотно. Расчистив ко мне дорогу, пастух сказал:

— С ними надо покруче, а то они и цапнуть могут за милую душу. Не успеешь оглянуться, как отхватят клок мяса из тела.

Вот что мне, оказывается, грозило. А я и не подозревал. Это было мне в наказание за тайное намерение украсть поросенка. Не зная, что ответить пастуху, я сказал, сохраняя спокойный вид:

— Крупное у вас хозяйство.

Он ответил:

— Еще бы! В передовых числимся по республике.

Я спросил:

— По какой республике?

Он ответил с некоторым удивлением в голосе:

— По нашей — Белорусской. По какой же еще?

— А-а…

Вот, значит, где я находился. Это было, кажется, не близко от Ленинграда. Ну что ж. Выходит, что мне так и не суждено было до него дойти. Да я на это и не надеялся. Однако стоять на месте я тоже не собирался. Только надо было напоследок сказать что-нибудь этому человеку, чтобы не обидеть его. И я сказал первое, что пришло мне в голову:

— Да, богатое хозяйство. Я видел одно, тоже крупное, около Волги. Но там были птицы. И в столовой у них тоже были всякие куриные бульоны и жареные курицы. А у вас, наверно, из свинины обеды?

Он ответил, усмехнувшись:

— Правильно. Так оно и есть. Бывает и другое, но все больше из свинины. Вот сегодня, например, щи со свининой, а на второе свиные отбивные да еще картошка есть жареная, со свининой опять же. Но если вы хотите курицу — скажите. У нас повара народ очень покладистый. Вы знаете, где наша столовая?

— Нет…

— Вот как пройдете почту — сразу вправо возьмите. Она там через три дома будет.

— Спасибо…

Я отправился дальше к своей последней судьбе, минуя на пути к деревне еще несколько свиных стад, пасущихся по обе стороны от дороги. Одно стадо находилось в загородке. Там разгуливали особенно крупные и жирные свиньи, как видно приготовленные к убою. Некоторые из них уже не могли ходить и лежали, придавленные грузом собственного жира.

Так обстояли здесь дела. Запомните это на всякий случай вы, финские люди, и не попадайте в мое положение, ибо трудно вам придется… Вы будете медленно брести по дороге, еле переставляя ослабевшие от голода ноги, а рядом обнаглевшие свиньи, нарочно дразня вас, будут истекать избытком жира. И никто не догадается наказать их за такую наглость и хотя бы одну из них зажарить и преподнести вам, зная, что вы вполне могли бы уплести ее всю целиком.

Деревня была большая и располагалась не только вдоль дороги, но и в двух боковых переулках. Состояла она вся из новых бревенчатых домов, крытых железом. Хозяйственные постройки в ней тоже выглядели новыми и крепкими. Но я не собирался ими любоваться и прошел через всю деревню, не глядя по сторонам и не останавливаясь. Где-то в ней была почта, а вправо от почты, через три дома от нее, находилась деревенская столовая, где в этот день к обеду заготовили свиные отбивные и щи со свининой. Могли там также приготовить и курицу, если бы я выразил на то свое желание, ибо повара здесь были люди покладистые.

Но я не стал их утруждать своими распоряжениями насчет курицы. Бог с ними. Я даже не заметил ни столовой, ни почты. Я смотрел прямо перед собой, стараясь идти бодрым и быстрым шагом, чтобы отбить у встречных охоту заговаривать со мной. После разговора со мной русские люди обыкновенно впадали в ошибку и поступали со мной совсем не так, как следовало поступить с человеком, который, может быть, морил их голодом в своих лагерях. А я не хотел, чтобы они без конца повторяли со мной свою ошибку, и потому старался быстрее пройти их деревню, делая вид, что не замечаю любопытствующих взглядов, обращенных ко мне из-за жердяных заборов или от калиток и ворот. И только выйдя за околицу, я пошел немного медленнее.

За околицей опять потянулись картофельные поля, занимавшие здесь главное место. За ними виднелись посевы ячменя и ржи. А дальше опять начинался лес. Он стоял плотной, темной стеной, и только отдельные вершины елей и осин были у него еще тронуты розовым светом заходящего солнца. Туда держал я теперь свой путь, и там предстояло мне его закончить под какой-нибудь березой или осиной, ибо силы мои были, кажется, на исходе. А их надо было еще так рассчитать, чтобы, упав на дороге, я смог потом уползти с нее в сторону под свою последнюю березу. Нельзя же было засорять собой дорогу и мешать честным людям ходить по ней и ездить.

Раздумывая об этом, я услыхал позади себя топот лошадиных копыт. Кто-то вздумал прокатиться верхом при свете заката и мчался из деревни галопом. Не оглядываясь, я передвинулся поближе к обочине дороги чтобы не мешать ему проскакать мимо. Но он не проскакал мимо. Не доскакав до меня, он перешел на рысь, а поравнявшись со мной, пустил лошадь шагом и одновременно спросил молодым, звонким голосом:

— Вы на пуск?

Я не понял его, конечно, и не знал, что ответить. А ему, наверно, показалось, что я кивнул или ответил утвердительно, и он сказал:

— Так вы напрасно туда торопитесь.

И он остановил лошадь. Я тоже остановился и, не зная, что сказать, спросил этого странного, коротко остриженного светло-русого парня в тяжелых сапогах:

— Почему напрасно?

Он пояснил:

— Потому что они перенесли на понедельник.

Вот как у них дело обстояло. Перенесли на понедельник. А я — то думал, что они не перенесут на понедельник. Хотел бы я, правда, знать, что именно они перенесли на понедельник, но, поскольку это меня не касалось, я не стал задавать вопросы и только повторял как бы в раздумье:

— На понедельник?

И он опять подтвердил:

— Да. У них там какая-то заминка случилась.

— Ах, вот оно что.

Я сказал это просто так, чтобы не молчать, а сам ждал, чтобы он ускакал дальше своей дорогой и не препятствовал совершиться тому, что было уготовано мне судьбой. Но он не ускакал. Он еще раз повторил в ответ на мои слова:

— Да. Что-то у них там не заладилось.

Я закивал головой, как бы сочувствуя тому, что у них там что-то не заладилось, а сам все ждал, когда он оставит меня в покое и даст завершить мой последний путь. Но он не торопился оставлять меня в покое, хотя лошадь под ним нетерпеливо перебирала ногами. Повернув ее головой к деревне, он сказал:

— Гостиницы там пока еще нет, и остановиться вам будет негде. Наш парторг уже троих перехватил, идущих от станции: двух корреспондентов газет и фотографа. Он их у себя оставил до понедельника. А меня за вами вдогонку послал. У меня же и останетесь. Мой дом — вот он, третий справа. Прямо туда идите. Я хозяйке скажу, она вас встретит. А меня извините — у нас правление. Мы с вами попозже все обговорим.

Сказав это, он тронул бока лошади стременами и поскакал назад в деревню. У околицы он обернулся и, видя, что я еще не тронулся с места, попридержал лошадь и несколько раз очень требовательно махнул мне рукой, зовя к себе. Тогда и я тоже направился к деревне. Успокоившись на этот счет, он припустился рысью, слегка привставая на стременах, однако теперь уже не переставал оглядываться на меня, пока не подъехал к своему дому.

У дома он спешился, быстро вошел в калитку и через минуту вернулся. Следом за ним вышла молодая русоволосая женщина в светлой кофточке и темной юбке. Он что-то говорил ей на ходу, поглядывая в мою сторону, потом вскочил в седло, махнул мне приветливо рукой и умчался галопом в другой конец деревни, размеренно взлетая над седлом. Я продолжал идти к его дому. Мог ли я не идти, если так распорядился парторг? Ведь парторг у них в таких случаях знал, что делал.