Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Фетинья сердилась и не скрывала неудовольствия, сопела перебитым носом и нервно перебирала бахрому шали, подаренной царицей.

Аликс продолжала расспрашивать о кудесниках и чародеях. Пусть сердится бабушка, пусть смеются окружающие презренные людишки над ее слабостью к колдунам и вещателям и издеваются над склонностью к мистике!

Ей нужен сын. В нем она воспитает силу воли, чтобы он с блеском продолжил дело своих прадедов и своего не очень далекого отца. Нужен сын и нужны люди, которые молитвами или советами помогут ей родить его. Она приехала сюда в надежде на помощь Серафима. Она прожужжала царю уши, торопя его с прославлением старца, настропалила его против епископов и попов, сопротивлявшихся ее желанию. Она играла на болезненном самолюбии Николая и доконала его: то, чего она так желала, совершилось. Мощи прославлены. Сегодня ночью Алике выкупается в источнике святого Серафима. Но чародеи и предсказатели тоже не лишние в этом деле.

И тут Фетинью осенило: «Благодетель-то! Отец-то Викентий! Ос-споди! Чуть не запамятовала!»

Монастырская братия твердит, будто ссыльный поп не то рехнулся, не то осенен высшей благодатью — по три часа колотится лбом о каменный пол, истязая себя молитвой, бдением и постом, несет невесть что: может, и глупости, а может, и прорицает! Да и в разговоре с ним Фетинья приметила, что благодетель вроде как бы не в своем уме — то ли страдает, бедняга, по воле-волюшке, то ли действительно осенен всевышним. И вид подходящий: брада и власы не стрижены, в глазах, налитых кровью, пламень господень…

«Вдруг угодит государыне? Вдруг будет такая ее милость — прикажет открыть перед ним двери дубовые, отпереть замки тяжелые?..»

Единым пальцем шевельнуть, единое сказать слово — и можно рассчитаться за все благодеяния Викентия, да и самой на том деле нажить капиталец.

— Прости меня, окаянную, — захныкала Фетинья. — Прости бабу глупую! В гордыне сатанинской душу свою чуть не погубила, государыня-царица. Есть прорицатель, есть! Тут он, недалече. Прикажи — в единый миг предстанет перед высокой твоей особой.

Аликс просияла.

— Кто он, бабушка?

— Наш сельский поп, на послух сюды сосланный по вражьему наущенью, по сатанинскому велению. Святой души человек, а за правду пострадахом.

— Ступай, бабушка, веди его. Сейчас же! — Аликс сердито топнула ногой.

— Иду, иду! — Фетинья с кряхтением поднялась. — Викентием его кличут, матушка. Объяснял он мне вчера, что имечко его на нашем языке «преодолевающий» означает. И твою беду, государыня, преодолеет.

«Преодолевающий»! Высший символ! Лицо Аликс, как всегда в часы гневного подъема, покрылось красными пятнами, тонкие недобрые губы дергались.

Через полчаса Викентий, стащенный бабкой с дощатого ложа, предстал перед царицей.

От долгого стояния на коленях у всенощной и множества поклонов физиономия Викентия побагровела, глаза налились желтизной, он не успел расчесать волосы. Подрясник, в котором он ходил днем и спал ночью, смятый и грязный, не украшал его. Но он походил на многих шарлатанов, что во множестве прошли через царские апартаменты. И в том была его удача. Кроме того, во взгляде Викентия Аликс уловила нечто, отличавшее его от всех предсказателей: что-то таинственное мерцало в его глазах.

По знаку Аликс Фетинья удалилась. Предстоящая беседа не нуждалась в свидетелях. То была последняя ставка: источник Серафима и этот священник.

Аликс протянула руку. Викентий благословил царицу. Аликс пригласила его сесть, Викентий отказался.

Некоторое время оба молчали. Аликс не знала, с чего начать разговор. Не знала она и того, как величают обыкновенных русских попов. Она имела дело с митрополитами, епископами и с холеным придворным протопресвитером, а сельского попа видела в первый раз. К тому же поп необыкновенный. Пострадал за правду от злобы сатанинской! И этот мерцающий взгляд…

— Ваше преосвященство, — начала Аликс, но Викентий прервал ее.

— Не священство, а ваше преподобие, или, еще проще, батюшка, — резко поправил он царицу, решив идти, как говаривал Лука Лукич, напротёс. Да и Фетинья сказала: будь смелее…

— Хорошо! — Он испугал Аликс резкостью тона. «Очевидно, — подумала она, — у каждого прорицателя своя манера». — Так вот, батюшка, — смущаясь под пронзительным взглядом попа, сказала Аликс, — я бы хотела знать… Мы с государем так ждем наследника!

— Знаю, — пробормотал Викентий. — Очень хорошо знаю. А при чем здесь я?

Аликс гневно повела плечами, но тут же взяла себя в руки: от этих странных людей ей приходилось выслушивать и не такое.

— Батюшка, — произнесла она смиренно, — я перед вами как на исповеди. — Она говорила с сильным акцентом, как-то слишком отчетливо произнося русские слова. — Не знаете ли вы, нет ли каких-нибудь высших таинственных сил, исходящих от всевышнего, чтобы они помогли несчастной женщине, так ждущей сына? Я не раз была жестоко обманута. Пожалейте не императрицу, — продолжала Аликс, — а женщину, страдающую и гибнущую. Откройте мне тайны. Вы должны знать, они известны вам. — Красные пятна на щеках Аликс обозначились еще резче. — Уверяют, что мне поможет вода из источника святого Серафима. Я сделала все возможное, чтобы заслужить милость угодника божьего. Я отдам все, что имею. Мне нужен сын! — В ее голосе послышались истерические ноты.

— Не о сыне вам надо думать! — кротко заметил Викентий. — О спасении трона русского надлежит думать вам, государыня. О троне шатающемся, на который вы хотите посадить младенца. Рано или поздно вы родите его, но не в том дело…

— Но рожу ли? — с рыданием воскликнула Аликс.

— Да, родите!

Аликс поцеловала его руку.

— Опомнитесь, царица! — строго остановил ее Викентий.

Аликс, шатаясь, подошла к столу, налила минеральной воды и жадно проглотила ее. Затем, облокотившись на подоконник, постояла несколько минут, вдыхая ночной воздух.

— Что бы вы хотели от меня, батюшка? — сказала она через плечо. — Просите что угодно. Ваши слова дороже того, что я могу сделать для вас.

— Я прошу вас, государыня, дать мне возможность поговорить с русским царем, блуждающим во мраке, — ответил Викентий и горделиво добавил: — Больше мне от вас ничего не нужно. Я от души желаю вам сына и буду молиться, чтобы господь даровал его России. Он будет у вас. Скоро будет!

— Но государь, вероятно, спит, — нерешительно заметила Аликс.

— Так разбудите его! — властно произнес Викентий. — Нам придется долго спать в наших гробах.

Аликс вызвала дежурную камер-фрейлину и приказала доложить государю, что она ждет его.

Когда фрейлина вышла, Аликс обернулась к Викентию.

— Вы хотите сказать государю, что нужно сделать для спасения трона?.. Я правильно поняла вас?

— Да.

— Разве так реальна опасность, грозящая нам? — сварливо проговорила Аликс. — Трон русского царя мне кажется непоколебимым.

— Мало ли что нам иной раз кажется, — вздохнул Викентий. — Вы видите народ, вопящий «ура», но не знаете подлинных его чувств. Вы и государь слишком далеки от народа. — Он помолчал. — Русский трон шатается, и он упадет, если сам государь не возьмется за его укрепление.

Аликс молчала и нервно теребила платок. То, что говорил этот священник, ужасно, но, вероятно, он говорит правду. В нем нет корысти. Он предрек им сына и отказался от предложенных наград. Он достоин того, чтобы Ники был милостив с ним.

Бесценный Ники вошел к жене со скучающим видом, позевывая и ловко скрывая зевки. Он хотел спать, а назавтра предстоял тяжелый день: ранняя обедня и длиннющая церковная служба. Он поцеловал жену в лоб и, обернувшись, заметил в углу будуара Викентия.

— Кто это? — спросил он с недоумением по-английски.

— Ники, — по-английски же ответила Аликс, — ты должен выслушать его. Он говорит страшные вещи, но так правдиво, что я в ужасе. Кроме того, милый, он сказал, что сын у нас непременно будет. И очень скоро. Он сельский священник, заключенный в монастырь по наветам врагов. Он пострадал за правду, так сказала бабушка Фетинья — он ее знакомый. Попроси его благословить тебя. Я уверена, что он умеет читать в человеческих сердцах и знает высшие тайны. Он грубоват, но не обращай внимания.