Тайное тайных

Плодородие ^*

Впервые: Кр. Н. 1926. № 1. С. 57–78.

Рассказ упоминается в письме Вс. Иванова А. М. Горькому от 20 декабря 1925 г.: «Мне бы хотелось, чтобы вы прочли, Алексей Максимович, в январской книжке Кр(асной) н(ови) – 926 г. – рассказ мой новый „Плодородие“. Там все мои последние думы…» (С. 327).

Перед включением в ТТ Иванов тщательно работал над рассказом. Наибольшее количество исправлений пришлось на 8-ю главу. После реплики: «– Металу?! – удивленно спросил Мартын», – Иванов убрал значительный фрагмент текста: «Мартыну показалось, что он тихо, по-детски охнул. Он и руку было протянул ко рту. Но рука и волосы бороды были тяжелы, словно из того желтого металла с приисков, и он сразу вспомнил, как видал стариков, встречающихся с неизвестными приисковыми мужиками; вспомнил, как раз встретил тележку, направляющуюся в горы. В тележке, плотно прижавшись друг к другу, сидело три старика – и Мартын даже сначала не узнал их. Лица были жадные, сухие, а потные руки самого старого крепко сжимали завернутую в половик шкатулку. И колени их были острые, словно мертвые. Когда они проехали мимо, не заметив его, Мартын по шапке узнал Митрия Савина. Кажется, подумал тогда Мартын об самогонном аппарате: прячут, дескать.

Горький пот почувствовал он в глазу. Елена казалась еще более, и брови ее были шириною в два пальца. Он зажмурился. Гладкая и веселая осина попалась ему под ладонь». Далее следовал еще один большой фрагмент – воспоминание Мартына о том, как его обманул отец в детстве. Вместо этого развернутого описания в ТТ в текст главы введена одна фраза: «И вдруг он вспомнил, как мужики шептались с неизвестными шатунами из приисков; как однажды он встретил трех стариков, ехавших на трашпанке в горы – лица у стариков были жадные и потные, руки их крепко охватывали шкатулку, прикрытую половиком». Снят был еще один фрагмент, подробно передающий ощущения героя: «И показалось ему – в нем, как и на этих камнях – высох поток. Глотку словно забили нитками, а ноги в икрах заныли и напряглись», – и заменен фразой: «И Мартыну почудилось, что он закричал – и испуганно и насмешливо». Практически переписывается эпизод насилия над Еленой: в частности убрана параллель с жадными лицами стариков. Сокращены слова: «И вдруг – чужое, чем-то похожее на стариков, везущих в горы металл, пустое лицо метнулось перед ним. Елена охнула, опрокинулась, – и с горечью, и с радостью, глотая соленую слюну, упал грудью Мартын на это чужое и пустое лицо». Характерно, что немногие фразы, добавленные в текст журнальной публикации при подготовке к печати ТТ, передают не столько ощущения героя и ассоциативные связи, сколько общее состояние одиночества и тоски: «Кому тут говорить о мутном своем сердце?» (3-я гл.).

Правится речь мужика Турукая, автор убирает из нее диалектизмы и элементы пародии. Было: «Я, брат, мастак по плотам… раньше, до вриволюции меня купцы врасхват на плоты звали, невест-то сколько давали, с приданым… тысшши». Стало в ТТ. «Я, брат, мастер по плотам… раньше до революции меня купцы нарасхват на плоты звали, невест-то сколько давали, с приданым… тыщи».

Наконец, в последней абзац добавляется фраза, отсутствовавшая в журнальном варианте: «Долина опять наполнилась плодородной тишиной», – возвращающая читателя к символике заглавия.

При переизданиях в 1930-1950-е годы текст рассказа «Плодородие» подвергся существенным редакторским исправлениям (см. в настоящем издании статью «История текста рассказов книги „Тайное тайных“» в Приложении).

Критика 1920-х годов на рассказ «Плодородие» не обратила особого внимания. М. Рудерман похвалил рассказ за реалистическое изображения деревни, темных и светлых сторон ее жизни: «Среди мужиков-склочников и проныр живет Мартын в надежде угомонить расходившихся крестьян и организовать партячейку. Он пытается связаться с городом и остановить приток воды из озера, угрожающий наводнением. Но мужики, не получив от города помощи, срывают свою злобу на Мартыне и избивают его до смерти. Через всю повесть проходит мотив любви Мартына к Елене, служащий косвенной причиной его смерти. Мартын, с его вечной тоской по лучшей жизни, с его планами и подходами, удался автору» (Рудерман М. Новинки художественной литературы // Комсомольская правда. 1927. 6 февр. С. 4). Г. Горбачев объяснил «все нелепые и злобные поступки Мартына» его «застарелой, не находящей себе выхода и осознания злобой к эгоистической, крепкой, собственнической, дикой и тупой кулацкой деревне да безнадежной страстью к домовитой жене соседа Скороходова» (Горбачев Г. Указ. соч. С. 235). Итоговый вывод давался в ключе общего представления критики о ТТ: «Вообще герои „Тайное тайных“ чаще всего не понимают происходящего с ними. То, что делается в глубинах подсознания, сублимируется в их сознании в совершенно непохожие переживания» (Там же. С. 235).

Современники указывали на внутреннюю связь героя рассказа с «горьковским окуровским обывателем», при этом акцентируя и различия. По мнению К. Рыжикова, Горький показал «протест мещанина в условиях капиталистического гнета», а Иванов, «живя в революцию, должен показать нам того же мещанина в революционной обстановке» (РыжиковК Оптимизм и пессимизм Вс. Иванова // На лит. посту. 1929. № 14. С. 50–51). Но, считает критик, «понимание революции героем Вс. Иванова не имеет ничего общего с пониманием ее революционным пролетариатом, <…> он воспринял ее как революцию окуровскую». После подробного анализа творчества Иванова начала 1920-х годов в ключе «разрушения окуровщины», критик доходит до ТТ и в качестве героя-«протестанта», борющегося с «обстоятельными», называет Мартына из «Плодородия»: «Мартын всячески показывает свое омерзение к окружающей его сытой и сонной жизни: проходя по деревне в Ивановскую ночь и наблюдая картину тупо-животной жизни, <…> в виде протеста плюет в выставленную на росу крынку. Форма протеста – чисто окуровская, озорная» (Там же). По утверждению критика, герой писателя остался тем же, что и в революционный период, но «роли переменились: поражение терпит, а часто и просто гибнет протестант-главный герой Вс. Иванова. И если в былые времена Вс. Иванов радовался со своим героем, наблюдая гибель „обстоятельных“, то теперь он становится тревожным и мрачным, как и его гибнущий герой…» (Там же. С. 58). «Сам Вс. Иванов пришел в окуровский тупик», – делает вывод критик (Там же. С. 60).

(1) Феде Богомильскому – Богомильский Давид Касриелевич (Кириллович) (1887–1967) – издательский работник, член правления издательств «Круг» и «Academia». Федя – прозвище Д. К. Богомильского.

(2) Недоуздок – конская уздечка без удил и с одним поводом Даль И, 516).

(3) Гольцы – чистое, голое, безлесное место Даль I, 372).

(4) Мартын – имена героев ТТ имеют символический характер. Как правило, герои рассказов книги носят имена святых православных мучеников. «Жизнь Смокотинина»: Тимофей – святой мученик, чтец Фиваидской церкви; св. мученик, ученик Св. Вавилы из Сицилии; преподобный игумен Киево-Печерской лавры. Катерина – святая мученица Александрийская; святая Екатерина. «Ночь»: Афанасий – архиепископ Александрийский, святой отец Церкви; святой мученик Киликийский при императоре Диоклетиане; Глафира – святая преподобная дева. И т. п. Исключение составляют имена героев рассказов «Плодородие» и «Смерть Сапеги». В рассказе «Плодородие» имя героя отсылает к широко известному в старообрядческой среде Мартыну-еретику – вымышленному иноку, будто бы пришедшему в Россию из Армении около 1149 г. и проповедовавшему странное учение, которое состояло из смеси армянской и латинской ересей, а также его собственных мудрствований. Выдумка эта понадобилась противникам старообрядчества для того, чтобы доказать, будто сохраняемые старообрядцами двуперстие и многие другие обычаи не есть древнее православное предание, а, напротив, мысли, чуждые русским и принесенные к ним извне армянским еретиком. Фальшивку разоблачили старообрядческие апологеты – диакон Александр Керженский и Андрей Денисов (см.: Старообрядчество: Лица, события, предметы и символы. М, 1996. С. 165).