Седьмое небо

Настал и этот день. Левану пришлось работать в утро. Он сменил Нодара Эргадзе.

До выхода на работу он несколько дней потратил на ознакомление с технологией плавки стали для труб. Такой марки Левану плавить не приходилось. Он дважды выходил в смену Нодара. Рабочие уже знали, что Отара Рамишвили переводят в центральную лабораторию, ждали нового сменного инженера. Они не скрывали своего удовольствия по поводу ухода Рамишвили, не скрывали и своей симпатии к новенькому, взглядами и жестами показывали друг другу — видать, крепкий парень.

Перед выходом в смену Леван примчался на завод в полночь. Эргадзе разговаривал со своим мастером.

«Чего он примчался?» — удивился Нодар, увидев Левана.

— Новая метла всегда чисто метет! — смеясь, сказал мастер.

— Нет. Дело тут не так просто, как ты думаешь! — сказал Нодар и пошел навстречу товарищу.

— Не выдержал до утра, да?

Он потащил Левана к будке приборов.

— Ты думаешь, я волнуюсь? Этот этап давно прошел. Понимаешь, я просто должен оглядеться, знать к началу смены, что делается в печах… Сколько плавок ты выпустил?

— Пять.

Они обошли печи. Разговаривать в цехе было трудно, а у печи и вовсе не стоило рот открывать — бесполезно, шум стоял страшный.

На заводе в качестве топлива пользовались смесью естественного газа и мазутной карбонации. И все это пропускалось через пар под давлением в одиннадцать атмосфер.

К этому шипению и рычанию прибавлялись гудки кранов, вагонеток, свистки паровозов, доносившиеся из-за стен. Весь цех гудел и дрожал. Рабочие объяснялись жестами, неистово размахивая руками.

В тот момент, когда Нодар и Леван подошли к первой печи, машинист крана и сталевар оживленно разговаривали именно таким, единственно возможным способом.

Сталевар похлопывал себя по щеке, что значило: подбрось в печь извести.

Левану давно не приходилось бывать в мартеновском цехе с мазутным горючим. Он даже условные жесты позабыл. Теперь пришлось покопаться в своей памяти. Движение ладонями вверх-вниз означало: надо принести раскислитель. Стоит поднять одну руку, сжатую в кулак, и машинист мостового крана знает: пора поднять ковш. Опущенный вниз большой палец означает литье чугуна. А если мастер или сталевар завертят указательными пальцами, подавай феросилицин. Палец под глазом и на щеке — проверка шихты.

Хидашели улыбнулся.

— Когда же перейдете на газ?! — закричал прямо в ухо Нодару.

— Что? — Нодар не расслышал и посмотрел ему в рот.

— Когда на газ перейдете?! — Теперь уже и Леван размахивал руками. Нодар только замотал головой, как будто говорил: собираемся, но бог знает, когда перейдем.

Обошли все печи. В третьей, четвертой и седьмой загружали шихту. У седьмой печи загрузкой руководил сам мастер. Леван подошел к нему и сделал какое-то замечание. Нодар знал, мастер — человек опытный и вряд ли мог ошибиться, но по выражению его лица понял, что замечание Левана было дельным. Загрузкой теперь командовал Леван. Мастер знаком приказал машинисту, чтобы тот привез жидкий чугун.

Когда же Хидашели и мастер отошли, Нодар прикрыл глаза черными очками, заглянул в печь через одно из окошек и сразу понял, о чем шел разговор: металлолом кое-где уже расплавился, а с заливкой жидкого чугуна запаздывали.

Мастер не мог не знать, что чугун нельзя заливать на холодную, еще не расплавившуюся сталь, что его надо было залить в тот самый момент, когда металлолом размягчился. А если лом начнет плавиться, то образуются лужи стали, и после заливки чугуна химическая реакция проходит бурно, и на рабочей площадке могут разлиться шлак и металл. Это очень опасно, и подходить в это время к печи рискованно.

Нодар взмахнул рукой, глядя на мастера. Как, мол, это могло с тобой случиться? Так же жестом мастер показал на две другие загруженные печи. «Пришлось-де загружать одновременно. Недоглядел!»

Нодар подозвал сталевара. «Будь осторожен», — показал он наверх.

Паровоз остановился перед седьмой печью. Подвез чугун.

Нодар заметил, что Леван теперь серьезен и совершенно поглощен всем, что происходит у печи. Он даже отдавал какие-то распоряжения.

Он должен был принять смену у Нодара и вот немного преждевременно вошел в роль. Это был его первый день на заводе, первая встреча с товарищами по работе — рабочими и начальством. А первое впечатление значило очень много! Особенно на металлургическом заводе. Левану предстояло выплавить сталь незнакомой ему марки. Он потому и опережал Нодара, что торопился узнать, в какой печи какое положение, какая стадия плавки. Нодар не обиделся на Левана. Правда, сам бы он никогда не позволил себе распоряжаться в смене Левана.

До прихода Хидашели Нодар думал о том, что надо бы остаться в его смену, помочь. Но теперь он отказался от своего намерения. Во-первых, рабочие не должны видеть, что новый начальник смены нуждается в помощи, во-вторых, Леван в ней не нуждался. Это было ясно.

Когда подошло время смены и собралась оперативная летучка, Леван уже хорошо ориентировался, знал, что происходит во всех восьми печах.

Мастера и сталевары с интересом ждали его распоряжений: «Поглядим, что за новый начальник!»

Летучку вел Хундадзе. Леван вошел в комнату позже других.

— Знакомьтесь, — сказал Элизбар, — это новый начальник смены Леван Хидашели.

Леван приветливо улыбнулся рабочим.

Представительная внешность выделяла его среди остальных. Спецовка и тяжелые ботинки только подчеркивали красоту сильной фигуры.

Затем Элизбар повернулся к Левану и представил ему стоящего у стола низенького большеголового и мускулистого человека:

— Это обер-мастер нашего цеха, Георгий Меладзе.

Леван пожал руку Меладзе.

— А это мастера вашей смены, Арчил и Васо Хараидзе, — продолжал Элизбар. — Они братья и хорошие ребята…

Одного за другим представил сталеваров старый мастер. Леван здоровался со всеми за руку и старался запомнить имена.

— А с ребятами из другой смены Нодар, наверное, уже вас познакомил? Вы, говорят, еще с ночи пришли, может быть, волнуетесь?

Левану не понравилось, что Элизбар спросил его об этом при рабочих.

— Я вижу, вам своевременно доложили обо всем, Элизбар Иванович.

Начальник цеха смутился и посмотрел на Левана. Хидашели улыбался.

— А что тут удивительного? Тот, кто сказал мне об этом, намерен был похвалить вас. Что плохого, если человек волнуется, когда впервые выходит в смену?

Элизбар произнес эти слова очень спокойно, примирительно. Ему тоже не хотелось, чтобы у людей создалось впечатление, будто у него неприятности со своим сотрудником.

— Первый день в вашем цехе, Элизбар Иванович, — подчеркнул Леван, — в вашем, а не вообще в цехе. А то товарищи могут подумать: человек впервые на заводе и сразу назначен начальником смены.

Элизбар, нахмурившись, уставился в сменный журнал и упорно вертел карандаш.

— Элизбар Иванович, я же в шутку сказал, не в обиду, — добавил Леван, с улыбкой взглянув на остальных, и ни на одном лице не прочел неудовольствия.

А Нодар даже подмигнул ему понимающе. Леван понял: он не переборщил. Свое сказал и всем дал понять, что легко не даст себя обидеть.

Пожалуй, только Георгий Меладзе глядел без одобрения.

Меладзе считался лучшим знатоком мартеновских печей. Его знали во всей стране и часто приглашали на разные заводы, когда требовался сложный ремонт печей. В теории он, как и Элизбар, разбирался слабо, окончил техникум. Ему было всего тридцать пять лет, но он не стремился учиться. В своем деле он и без того считался профессором, его так и называли на заводе, для обер-мастера этого было достаточно. Он тоже не любил, когда молодые инженеры гордились своими научными знаниями.

— Ну-ка приступим, — сказал Хундадзе и попросил паспорта плавок.

Оперативная летучка началась.

Элизбар почти не слушал начальника смены.

«Нахальный молокосос! — думал он и не мог успокоиться. — Пусть не очень зазнается, а то недолго и шею сломать. Еще поймет, что старый конь борозды не портит, да поздно будет. — Впрочем, Элизбар больше сердился на себя самого. — Как мальчишка ловко отрезал, а у меня словно язык одеревенел».