Седьмое небо

В коридорах толпилась уйма народу. Мне поскорее хотелось узнать, кто же в моей группе. Я даже пытался отгадать, заглядывая ребятам в лица. Точно я знал только одно — на курсе нет ни одной девочки. Да и какая девушка, если только она не полоумная, могла бы пойти на наш факультет!

Я заранее нашел аудиторию, где предстояло слушать первую лекцию. У двери стояли ребята. Это, наверное, и есть металлурги. Среди них был один седой человек — я сразу обратил на него внимание. Наверное, фронтовик. Я тогда подумал: зачем ему в таком возрасте учиться? По своему внешнему виду он настолько отличался от всех остальных, что мне даже стало неловко.

Наконец прозвенел звонок.

Огромная аудитория моментально заполнилась. Здесь собрались три отделения — сталевары, литейщики, прокатчики, — у нас были общие лекции. Ребята с нескрываемым любопытством оглядывали друг друга. Наконец в аудиторию, прихрамывая, вошел тот самый седой человек. Очень тихо поздоровался с нами и поднялся на кафедру. Это был доцент Квернадзе.

Воцарилось молчание. Квернадзе не спеша достал очки, надел их и полистал курсовой журнал. Первым ему попал под руку журнал доменщиков. Он очень ясно произносил все фамилии и внимательно оглядывал вскакивающих со своих мест ребят. По-видимому, старался запомнить студентов. И мы тоже не отставали: поворачивали головы к встававшему и испытующе его оглядывали.

Вторым был журнал нашего отделения. Теперь я смотрел во все глаза — это были наши.

— Хидашели Леван! — произнес преподаватель. Молчание. Никто не встал.

— Хидашели Леван! — повторил Квернадзе. Он снял очки и обвел аудиторию вопросительным взглядом.

— Его нет, уважаемый лектор! — крикнул кто-то за моей спиной.

Как я потом узнал, это кричал Резо Кавтарадзе, школьный товарищ Хидашели.

Вначале все повернулись к Резо, а потом к преподавателю. Нам казалось, произойдет что-то ужасное. Но ничего не произошло. Квернадзе сделал отметку в журнале и спокойно стал читать дальше.

«Несчастный, — подумал я, — угораздило его заболеть в первый день».

Я и представить себе не мог, что не прийти первого сентября в институт можно по какой-нибудь другой причине.

— Он что, болен? — прошептал кто-то сзади.

Я прислушался.

— Ну да, болен! Просто отдыхает в Гаграх, — также шепотом ответил Резо…

Прошло пять учебных дней, а Хидашели все еще не появлялся. Его фамилию уже запомнили, и теперь, когда в начале занятий преподаватель называл ее, несколько человек отвечали:

— Хидашели нет.

— Что ему торопиться, — смеялись бывалые, — ведь завтра тоже еще сентябрь.

Но нам, новичкам, его отсутствие казалось загадочным и даже романтичным. Его появления ждали со странным интересом. Мы еще не перезнакомились друг с другом, а имя Левана Хидашели знали на курсе все.

На шестой день Хидашели открыл наконец дверь в аудиторию. Он опоздал минут на десять, и, когда появился в дверях, все поняли — это и есть Леван Хидашели. Почему-то мне казалось, что при его появлении в аудитории разразится хохот. Ребята признались позже, что им тоже так казалось. Но никто не издал ни звука. В дверях стоял стройный юноша. Его бронзовое лицо и мускулистое тело будто говорило нам: «Ну, ребята, не ошибитесь!» Студенты поглядывали то на Левана, то на лектора, словно ждали чего-то. Квернадзе совершенно равнодушно указал Хидашели на свободное место, не прерывая лекции. Леван огляделся, подмигнул Резо, приветствовал его поднятой рукой и сел рядом. Кто-то сзади предложил Левану:

— Дать тебе бумаги?

— Разве он сделал открытие в математике? — улыбаясь, спросил Хидашели.

— А что он должен открыть? — растерялся парень.

— Не сделал открытия? Значит, все, что он говорит, есть в учебнике. — Леван демонстративно повернулся и принялся разглядывать студентов.

— Разве у нас девушек нет? — спросил он довольно громко.

Ребята прыснули.

— Тише, что там за базар! — раздраженно спросил Квернадзе и, сняв очки, посмотрел в нашу сторону.

Леван вскочил и церемонно произнес:

— Прошу покорно извинить!

Во время перерыва я не видел Хидашели, а на второй час лекции он не пришел.

На следующей лекции — неорганической химии — старая профессорша объявила нам:

— При нашей кафедре есть научное студенческое общество. Желающие могут записаться. Предлагаются для разработки две темы: «Система Менделеева и валентность» и «Металлы и металлоиды». Кто хочет заняться этими темами? — И она осмотрела аудиторию. Все молчали. Меня всегда интересовала химия, и мне сразу захотелось записаться в это общество, но я постеснялся лезть первым. По-моему, многие ребята испытывали то же, что и я. — Неужели нет желающих? — улыбнулась профессорша.

— Я хочу заняться первой темой! — вскочил Хидашели.

Все разинули рты. Это было неожиданно.

— Очень приятно, — сказала старая профессорша. — Значит, вы возьмете «Систему Менделеева и валентность»?

— Вот именно.

— Ваша фамилия?

— Леван Хидашели, группа сталеплавильщиков.

— Когда вы сможете прочесть реферат?

— В первую же пятницу.

— Вам достаточно времени? Имейте в виду, это неспешно.

— Достаточно.

В следующую пятницу на занятие кружка пришел весь курс. Профессорша никак этого не ожидала и не скрывала своей радости. Она и не предполагала, что это интерес не к химии, а к Левану Хидашели.

Леван вышел к доске и, не глядя в свои записи, прочел реферат. Он рассуждал спокойно, убедительно. Мысли свои излагал свободно. Дикция у него была прекрасная. Он говорил негромко, но очень ясно и так, будто обращался к одному человеку. На вопросы тоже отвечал удачно. После доклада профессор Алавидзе сказала, что получила большое удовольствие от его работы.

С того дня мы стали смотреть на Левана другими глазами. А после первой же сессии стало очевидно, что Хидашели — лучший студент потока. Его курсовые были всегда на самые сложные темы. На конференциях он брался за трудные рефераты. Леван совершенно не выносил, если чей-нибудь доклад вызывал больше споров, чем его. Он любил быть первым, но, надо отдать ему должное, никогда не задавался, не подчеркивал своего превосходства.

Но если в каком-либо деле он не достигал первенства, то тотчас же бросал его.

Меня и Левана зачислили в сборную футбольную команду института. В районной сборной я играл в центре. Когда я об этом сказал нашему институтскому тренеру, он чуть не умер со смеху.

— Каким образом ты со своим маленьким ростом мог играть центра? — И на первой же тренировке поставил меня на правый край. У нас было два центральных нападающих — Леван Хидашели и Отар Гордадзе, студент третьего курса геологического факультета.

В играх на первенство против университета в центре поставили Левана. Он сыграл только первый тайм, потом тренер заменил его. Леван все время играл на прорыв, надеялся на свои могучие плечи и умение бегать. Тогда в университетской команде центральным защитником был очень быстрый игрок маленького роста. Леван несколько раз уходил от него, но тот делал подкат и всякий раз отнимал у него мяч. Было очевидно: таким образом победу не получить, и тем не менее Леван снова и снова шел на прорыв.

Отар Гордадзе сыграл гораздо лучше. Леван задыхался от обиды, но всеми силами старался не показать этого.

Вторая встреча предстояла с командой физкультурного института. Леван попросил тренера: мол, тогда у меня не получалась игра, выпустите сегодня, уверен, что сыграю намного лучше. Тренер согласился. В первом тайме играл Леван, а во втором опять Гордадзе. И на этот раз Отар сыграл лучше. После второго матча Левана никто не видел на тренировках. Тренер и ребята много раз спрашивали, почему он не приходит.

Леван всем отвечал одно и то же:

— Мне сейчас не до футбола.

Он действительно много занимался, изучал два языка.

Во время весенней сессии к нам приехал из Москвы известный профессор Нестеров. Он прочел несколько лекций по металлургическим процессам. На первом курсе мы не проходили специальных предметов, но на лекцию все же пришли. Старшекурсники задавали вопросы и сами выступали, а мы сидели сзади и помалкивали. Многое нам было совершенно непонятно.