Пленник волчьей стаи

Атувье ходко зашагал вслед за косяком и вскоре нагрелся. Пот солеными капельками стал собираться в уголках рта. Брови и ресницы еще гуще обросли инеем.

Он почти догнал косяк, когда самец будто издеваясь над ним, прибавил ход; трусцой поспешил к сопке.

«Э-э, пятнистый, а ты и впрямь надумал дикарем стать», — испугался Атувье. Испугаешься, если столько оленей уйдет стада. Тогда долго еще на Вувувье работать придется. Киртагин не промолчит все расскажет. «Придется на сопку подниматься», — вздохнул Атувье. Он безошибочно определил, что пятнистый пойдет по распадку между «медвежьим горбом» и «клювом». На «клюв» пятнистый полезет — слишком крута сопка. Олень не баран.

Пастух не ошибся: самец ходко направился к распадку. Пришлось и Атувье торопиться. Парень начал резво взбираться на сопку, чтобы опередить уходивших оленей. Взойдя на макушку «горба», Атувье постоял, обдуваемый сильным ледяным ветром, отдышался и заторопился вниз: день угас, и белые чистые снега стали призрачно-голубыми.

Атувье успел. Едва он спустился, как из-за мыска сопки показался пятнистый.

— Кха! Кха! — закричал Атувье, размахивая неразлучной палкой.

Пятнистый замер, косясь на пастуха. Он, похоже, очень удивился такому повороту события и теперь, видимо, размышлял, что же ему делать. Подумав, все-таки решил не подчиняться и попробовал обойти стороной преследователя, но Атувье решительно шагнул навстречу пятнистому и вновь взмахнул палкой. Олень дернулся и повернул, налетев на шедшую за ним оленуху.

Довольный собой, Атувье медленно шел за оленями: пока взбирался на сопку, устал маленько.

Олени тоже не торопились и часто останавливались, разгребали снег, чтобы щипнуть разок-другой ягеля. Олени Севера вообще бережно, аккуратно берут еду со «стола» тундры. Летом они ягель мало едят — предпочитают грибы, траву и листья кустарников. Листья тоже отрывают аккуратно: несколько листочков с одной ветки, несколько с другой. О, они мудры, олени Севера. Они знают, что очень медленно затягиваются любые раны на теле тундры. Ожог от пастушьего костра долгие годы будет держаться незаживающей язвой на ее зеленом тонком ковре; содранный копытом бегущего оленя или ножом человека лоскут мха затягивается новой заплатой не в одно лето. И не в два. Медленно, туго растут в ней деревца и кустики. Мимолетна здешняя северная весна, коротко лето. Слишком мало живительного тепла отпускает природа для роста зелени. А без большого тепла быстро ничто не вырастет. Видно, олени лучше людей это понимают. Потому-то так бережно и берут они у своей кормилицы ее дары.

Атувье не торопился сам и олешек не погонял. Разве что незлобиво покрикивал иногда на пятнистого, видя, как тот все норовил в сторону, на сопку податься.

Стало совсем темно. Хорошо, что из-за облаков луна показалась,

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вожак первым встал на следы только что прошедших оленей. По бокам пристроились молодые и рожденный в логове Человека. Хмурый и волчицы поднялись немного вверх: оттуда они уже хорошо видели Атувье.

Пастух почувствовал, что лапка-снегоступ на левой ноге начала вихлять. Он опустился на колено: конечно, ослаб ремешок на щиколотке. Узелок покрылся льдом, и Атувье, развязывая его, пришлось изрядно повозиться. Едва он закрепил ненадежнее крепление, как услышал шорох. Будто кто шел к нему. Решив, что это опять нахальный пятнистый, Атувье, еще не разогнувшись, крикнул привычное: «Кха! Кха!» — и поднял голову. Волосы под малахае Атувье зашевелились — шагах в десяти перед ним стояли четыре волка! Восемь горящих точек смотрели на него в упор! Атувье часто-часто заморгал. Он решил, что волки ему просто, мерещатся. Но волки не исчезали! Они стояли и угрожающе рычали. Атувье схватился за рукоятку ножа, но сверху что-то зашуршало, и тоже послышалось рычание. Втянув голову в плечи, пастух чуть обернулся, покосился на склон: оттуда на него глядели еще шесть волчьих глаз! Ноги Атувье стали мягкими, подломились, и он упал на колени, закрыв рукавами лицо. «Сейчас сразу вцепятся в горло», — отрешенно подумал парень. Сердце его остановилось от страха, руки опустились.

Те трое, что стояли на склоне, подошли сбоку. Вдруг волки все разом завыли, и вой их был похрж на плач.

«Они поют песню смерти», решил Атувье, не раз слышавший такое в зимней тундре.

Волки оборвали вой так же сразу, как и начали. Они опустили морды в снег и, вытянув шеи, почти ползком приближались к Атувье. Но не бросились на него, а остановились, — подняли морды к небу и снова завыли…

Атувье не мог оторвать взгляда от горящих глаз волков. Тело вдруг стало легким, и он полетел куда-то высоко-высоко. «Я ухожу к «верхним людям», в небо», — решил молодой пастух и обрадовался, что уходит в лучшую жизнь так легко и приятно.

…Атувье очнулся. Он лежал на спине. Тихо. «Почему я не чувствовал боли, когда волки разрывали мое тело, которое я оставил в «нижней тундре», на земле?» — удивился парень и приподнялся… Совсем рядом он увидел большого волка. Остальные расположились поодаль. Горящие глаза ближнего вояка словно прожигали, что-то приказывали. «Вожак, — догадался Атувье. — Значит, я еще в «нижней тундре», на земле предков». Он не ощущал своего тела, только внутри, у самого сердца, большим куском льда застыл страх. Вдруг его будто кто-то встряхнул за ворот кухлянки, и молодой пастух неожиданно для себя быстро-быстро заговорил:

— Вожак, я не сделал твоей стае ничего плохого. У меня нет ружья. Нет! Я — бедный пастух. — Атувье решил, что эти волки из той стаи, которая совсем недавно напала на табун, и что они, оставшиеся в живых, пришли отомстить ему за убитых. — Я шел своей дорогой, вожак, — лепетал он. — Я возвращал косяк, который увел пятнистый…

Колдовской огонь, мерцавший в глазах волка, чуть потускнел.

Какая-то смутная догадка промелькнула в голове Атувье. «Вожаку нравится, как я говорю! Он понимает меня», — обрадовался пастух и заговорил смелее, громче:

— Вожак, меня зовут Атувье. Я пасу оленей богача Вувувье. Это совсем плохой человек! Он жадный и хитрый, как россомаха. Вувувье каждый день обжирается мясом, а мы, его пастухи, часто ходим с пустыми желудками. Вувувье скрутил всех своим долговым чаутом. Он толстый и жирный, как лахтак, и скоро жир зальет его мозг.

Звери уже не рычали, они слушали его! Атувье совсем осмелел:

— Волки, я бедный пастух, и мне нечем откупиться от вас. Но если вы меня отпустите, я зарежу для вас десять оленей Вувувье! За этих оленей я должен буду пасти стадо еще две зимы, но я зарежу десять самых жирных… — Атувье замолчал, не зная, что говорить дальше. Волки, постояв немного, вдруг начали ходить кругами, не сводя с него глаз. У Атувье снова что-то затрепетало в груди, и страх, немного растаявший было, снова ледышкой вошел под сердце. А волки все ходили и ходили, сужая круг. Наконец вожак остановился напротив Атувье. «Сейчас он первым бросится на меня», — решил пастух и опять зажмурился. Ему вдруг стало все безразлично. Душа снова уходила из тела. Неожиданно сквозь затуманенное сознание ему послышалось, будто волки… уходят. Не веря в чудо, Атувье открыл глаза. Что это? Рядом с ним остались вожак и еще один волк, а остальных не было. Он невольно обернулся. Да, пятеро других волков уходили туда, откуда он гнал недавно оленей. Они шли по его следу. Скрипнул снег. Атувье вздрогнул, повернул голову, и волосы его снова зашевелились под малахаем: глухо рыча, на него наступали вожак и, оставшийся с ним волк. Атувье отшатнулся, загородил рукавом горло и бессвязно, торопливо забормотал:

— Вожак, я ничего не сделал! Это Вувувье! У меня нет ружья. У меня один нож.

Волки перестали рычать, но продолжали приближаться. Атувье невольно попятился, зацепил острым задником лапки за сугроб и упал. «Теперь не пощадят», — с ужасом подумал пастух. Но что это? Вожак схватил зубами подол его кухлянки и с силой потянул на себя. «Он хочет, чтобы я поднялся», — догадался Атувье и встал на ноги. И тут он вспомнил рассказы стариков о том, что волки раньше уводили за собой пастухов.