Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

— Обидно? Почему обидно?

— Я вас так уважала… так была благодарна всем — и фрау Гертруде, и герру Дитриху, и лично вам… за ваше внимание ко мне… И вдруг такие слова!

Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой или в вещах хоть что-нибудь компрометирующее. Как будто бы ничего. Паспорт, студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное с собой письмо на имя профессора Николаи давно уничтожена. Она помнила, что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких указаний на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака! Правда, они могли проверить, есть ли в действительности у нее мать, владелица стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора.

Она заметила, как Дитрих и Соковский переглянулись, последний даже покрутил кончики усов.

— Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого пути… Но учтите, фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном и слышанном здесь, — берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? — с такими грозными словами Соковский отпустил Лизу.

Только на улице она почувствовала, как неприятно прилипла к телу сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: «Кажется, пронесло и на этот раз!..»

Глава XI

Солнце пригревало все сильней, парижская весна была на исходе. На улицах и бульварах — много гуляющей публики. Появились и туристы, среди них много немцев. «С чего бы это?» — недоумевал Василий. Без Лизы Париж казался ему скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, не давала о себе знать, и он сильно тревожился. Он ведь даже адреса ее не знал. Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя.

По вечерам Василию не хотелось ехать в пустую квартиру, где все напоминало о Лизе, и он большую часть свободного времени проводил в теннисном клубе — иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями. Туда же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к журналисту и работали в саду до наступления темноты.

Все попытки Василия связаться с «отцом» и узнать о Лизе ни к чему не привели. «Отец» словно в воду канул: письма, отправленные ему, оставались без ответа. Василий терялся в догадках. Не находя иного выхода, он решил разыскать фрау Шульц. При нормальных обстоятельствах он не стал бы встречаться с нею, — делать это не полагалось по целому ряду причин, но неясность положения служила ему некоторым оправданием.

Василий разыскал фрау Шульц в модном ателье. Обращаясь к ней, спросил:

— Моя жена заказывала у вас вечернее платье. Она в отъезде и поручила мне узнать, готово ли оно.

— Готово, пройдите сюда, я вам покажу. — Фрау Шульц сразу поняла, о чем речь, и провела Василия в маленькую комнатку за приемным залом.

Выяснилось, что и она обеспокоена отсутствием вестей от «отца».

— Ни писем, ни курьера — ничего! Сама не пойму, в чем дело! — Она сообщила, что с Браун встречается редко, — стенографистка уклоняется от регулярных встреч и вообще ведет себя странно, нервозно, никаких заслуживающих внимания сведений не приносит, хотя от получения денег не отказывается.

— Чем вы объясняете все это? — спросил Василий.

— Признаться, особенно голову над этим не ломала, потому что, если бы она и сообщила что-то достойное внимания, я все равно ничего не могла бы предпринять, — связи у меня нет никакой.

— Если все же Браун сообщит вам интересные новости, дайте, пожалуйста, знать. Звоните по моему прямому телефону в контору, — сказал Василий, простился и ушел.

Ганс Вебер реже стал появляться в клубе, а играть в теннис вовсе перестал. Придет на короткое время, полистает журналы, выпьет в баре бокал вина и исчезнет надолго. Василию хотелось поговорить с ним, но сделать это наедине с Вебером ему не удавалось, демонстрировать же при сложившихся обстоятельствах свою особую близость с секретарем генерального консульства Германии не хотелось. После встречи с фрау Шульц Василий все же решил выяснить у Вебера кое-что касательно стенографистки: ее нервозность, о которой говорила фрау Шульц, вызывала в нем некоторую тревогу.

Однажды, увидев Вебера в читальном зале перелистывающим иллюстрированный журнал, Василий подсел к нему и шепотом, как и полагалось в этом месте, пригласил поужинать.

— Нужно поговорить с вами…

Вебер понимающе кивнул головой. Спустя короткое время он появился в ресторане и подсел к столику Василия. От ужина он отказался — заказал себе кофе. Вид у него был озабоченный.

— Почему вы стали редко появляться здесь? — по-дружески спросил его Василий.

— Обстоятельства! — неопределенно ответил Вебер и, понизив голос, добавил: — Теннисный клуб считается у нас рассадником демократических идей и антигерманских настроений. Посещение его не особенно поощряется нашим начальством…

— Скажите, вы знаете что-нибудь о фрау Браун?

— Что именно?

— Говорят, в последнее время она что-то очень уж нервничает…

— Предполагается, что скоро сменят весь состав немецких дипломатических работников, долго живших в Париже. Не исключено, что это коснется и Браун.

— Разве так уж плохо поехать на родину?

Вебер посмотрел на Василия с улыбкой. Его взгляд как бы говорил: «Вы действительно наивный или хотите показаться таким?»

— Неужели вы всерьез полагаете, что очень приятно возвратиться в наш третий рейх? Браун была здесь сносно обеспечена материально, пользовалась относительной свободой, заводила себе любых кавалеров… Там она будет не только под надзором, но и не сможет встречаться с мужчинами не арийской расы. Вот и волнуется дамочка в предвидении всяких неприятностей…

— Спасибо, я все понял. А как обстоит дело с вами?

— Думаю, что меня тоже скоро отзовут, но когда именно, затрудняюсь сказать.

— В Германии будьте предельно осторожны! Я видел своими глазами, что там творится…

— Вы думаете, я не знаю?

— Еще одно: я вас попрошу — предупредите меня или Сарьяна в случае отъезда. И не забудьте оставить мне ваш берлинский адрес.

— Оставлю обязательно. Я больше чем убежден, что мы с вами еще встретимся… Встретимся в свободной Германии! Не может быть, чтобы восторжествовало варварство. Не вся же Германия состоит из фашистов.

— Разумеется, нет, но преградить путь варварству можно только борьбой! — Василий посмотрел на своего собеседника, — тот сидел мрачный, с полузакрытыми глазами.

— Мы и будем бороться! Будем во что бы то ни стало. — Вебер поднял голову, его худощавое лицо стало жестким.

— В случае надобности вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, — сказал Василий.

— Я это хорошо знаю. — Вебер поднялся. — Мне пора. — Он крепко пожал руку Василию и пошел к выходу.

Василий смотрел ему вслед и думал о том, что Веберу будет нелегко. Ставя перед собой задачу бороться с фашизмом в Германии, он рисковал головой. Но Василий решил, что такие, как Вебер, не отступают, не дезертируют с поля боя…

В конторе, беседуя с Борро, Василий предложил отправить Клода Гомье в Америку.

— Клод ведь мечтал об этой поездке. Пусть выполнит в Америке поручение нашей фирмы и одновременно позондирует почву, — может быть, ему удастся и на самом деле найти что-либо интересное для нас.

— Может быть… Но об этом лучше всего спросить у самого Клода! — Борро помолчал, потом спросил: — Скажите, мосье Кочек, вы действительно хотите дать Клоду поручение в Америке или считаете целесообразным сплавить его отсюда?

— Анри, давайте поговорим в открытую и раз и навсегда поймем друг друга!.. Я знаю, что Клод, Доминик и вы — подлинные патриоты. Вы ненавидите фашизм, не хотите отдать свою родину на поругание фашистам. Это хорошо — так и должно быть: ни один честный человек, если он к тому же талантлив, не может мириться с тем варварством, которое приносит с собой фашизм. Но согласитесь — одними карикатурами и плакатами, как бы они ни были остры, одолеть такого коварного и злобного врага невозможно. Необходимо сочетать разнообразные формы борьбы. Ваш же друг Клод, человек увлекающийся, чрезмерно горячий, может навлечь на себя, и не только на себя, уйму неприятностей, ничего не достигнув при этом…