За чертой милосердия. Цена человеку

Виктор слушал их разговор, удивлялся изворотливости недоверчивого Зайкова, смотрел на взбухшую после дождя темную дорогу, на белесые, издали отсвечивающие лужи и вялые мокрые кусты, повисшие над кюветами,— чувствовал, как в нем поднимается, ширится, подкатывается к самому горлу ощущение большой радости.

«Я ведь подумал о дороге... В первый день подумал... Значит, я могу что-то сделать, если хватило ума сразу самому понять главное... Вот скажи я об этом сейчас Белянину или Зайкову — не поверят».

И сосны, белые от инея,

За ним бегут по сторонам,—-

не понимая сам, как это у него вырвалось, вполголоса произнес Виктор.

Белянин притих, не договорив что-то Зайкову.

— Может, вы все знаете? — спросил он.— Я бы списал... Оно мне позарез нужно, уж больно подходящее стихотворение.

— Нет, не знаю... Хотите, мы вместе сходим в районную библиотеку и разыщем его!

— Идет! — с радостью согласился Белянин.

С высокой горы открылся вид па Тихую Губу.

— Вам в райотдел МВД? — спросил Зайков.

— Нет, брат... Вези-ка меня к главному начальству, в райком.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1

Большое старинное село Тихая Губа своим видом производит двойственное впечатление. Все зависит от того, с какой стороны к нему подъезжаешь. Пассажир из Петрозаводска, впервые попавший в эти края, вправе разочарованно воскликнуть:

— И это райцентр?! Типичная деревня!

Он прежде всего обратит внимание на старые бревенчатые дома с потемневшими крышами и с перекосившимися мелкодольчатыми окнами. Таких домов в Тихой Губе пока еще большинство.

Житель района, въезжающий в Тихую Губу с запада, остановится на горе, окинет село довольным взглядом и радостно улыбнется. Он прежде всего увидит высокие светлые здания: райкома партии, школы-десятилетки, больницы, Дома культуры, конторы леспромхоза, универмага, детского дома. Да мало ли в Тихой Губе новых хороших зданий, которые выросли в последние годы и своими крашеными фасадами изменили облик села. А если учесть асфальт, желтые дорожные знаки, белые оградительные столбики вдоль кюветов, уличные фонари, не менее десятка автомашин, которые всегда можно увидеть одновременно на главной улице,— то чем не город Тихая Губа?!

Нечто подобное произошло и с Виктором. Он проезжал Тихую Губу всего десять дней назад. Тогда село представилось ему большой и мрачноватой деревней.

Теперь Тихая Губа показалась ему чуть ли не городом. Он приятно ощутил легкое покачивание машины, ровно бегущей по гладкому асфальту, с интересом читал поблескивающие стеклом, так похожие па городские вывески, с удовольствием любовался высокой трубой, которая ничем не отличалась от заводских и наверняка принадлежала или леспромхозовским мастерским, или районной разнопромартели.

С еще большим интересом озирался по сторонам Белянин. Он был в Тихой Губе впервые и въезжал в нее с запада.

Даже Зайков заметно оживился. То ли вид райцентра на него подействовал, то ли он был рад, что благополучно добрался до цели, но когда машина спустилась с горы и плавно вкатилась на асфальтированную улицу, Зайков долго, без особой нужды, нажимал на сигнал, распугивая бродивших по обочине кур и оповещая всех о своем прибытии.

2

С хорошим, приподнятым настроением Курганов и Белянин вошли в кабинет первого секретаря райкома партии Гурышева. Пригласили одного Виктора, но Белянин увязался за ним.

— Я ненадолго. Представлюсь и побегу по своим делам.

Гурышев встретил их, сидя за большим письменным столом с телефонным аппаратом справа и с кипой разноцветных папок слева. Высокий, широкоплечий, с густой светлой шевелюрой, низко спадавшей на упрямо нависший над глазами лоб, он по своему облику ничем не отличался от молодых парней, каких можно встретить на любом лесопункте за рулем трактора или с электропилой в руках. Его широкое с мелкими чертами лицо выглядело слишком простоватым для райкомовского кабинета. Казалось, что Гурышев непривычно чувствует себя даже в

черном шевиотовом костюме и полосатом шелковом галстуке, повязанном огромным узлом. Ему более подошла бы небрежно расстегнутая рубашка с закатанными до локтей рукавами, из-под которой на груди обязательно должен выглядывать уголок тельняшки. Но Гурышев был одет подчеркнуто строго и аккуратно. На левом лацкане пиджака тускло поблескивал орден Красного Знамени. Виктор сам никогда не носил своих наград и с удивлением смотрел на людей, выставлявших напоказ свои знаки отличия. Так уж повелось с первых послевоенных лет. Но орден Гурышева не вызвал у него этих чувств. Этот орден отличался от его собственного, он был покрупнее и держался не на ленточке, а был наглухо привинчен к пиджаку. Такие награды давали лишь до войны и в самом ее начале.

Гурышев что-то размашисто писал. Его левая рука в кожаной перчатке безжизненно лежала на столе, придерживая своей тяжестью листок. Увидев посетителей, он весело поднялся:

— Проходите, товарищи! Здравствуйте! Кто же из вас Курганов? Думаю, что вы? — он запросто ткнул пальцем в грудь Виктору и, пожимая руку Белянину, засмеялся: — А вот кто вы, простите, не знаю?..

— Разрешите представиться — замполит третьего отделения исправительно-трудового лагеря капитан Белянин.

— Не надо так официально,— засмеялся Гурышев,— а то и мне придется перед вами навытяжку стоять. Я ведь всего-навсего бывший лейтенант.

Он вернулся к своему креслу, привычным движением уложил на столе согнутую левую руку, поинтересовался.

— У вас, наверное, какое-нибудь общее дело есть?

— Нет. Мы вместе приехали. Попутчиками оказались...

— Довод важный,— усмехнулся Гурышев и посмотрел на Белянина: — Ну, я слушаю вас.

Капитан придвинулся поближе к столу секретаря. В его глазах неожиданно загорелись лукавые огоньки.

— Скажите, товарищ секретарь, сколько на данный момент у вас в районе первичных партийных организаций?

— Первичных партийных организаций? — удивился Гурышев.— Почему вас это интересует?

— Потому,— Белянин уже не прятал веселой улыбки,— что вы наверняка считаете их на одну меньше.

— Постойте, постойте! Догадываюсь... Вы со строительства железной дороги?

— Да, товарищ секретарь. Вошли, как говорится, во вверенные вам границы и пойдем по району пятьдесят пять километров. Просим принять на учет нашу парторганизацию охраны лагеря.

— Таким вестям нельзя не радоваться, не так ли, Курганов? Не одни же вы дорогу строите. Значит, я мог ошибиться сразу на несколько первичных организаций? — улыбнулся он капитану.

— Пока только на одну... Строительно-монтажные поезда еще находятся на территории соседнего района. А скоро и они придут к вам.

— Ну как скоро — через месяц, два, три?

— Думаю, к концу года они пойдут уже по вашему району.

— Очень хорошо! Скажи, товарищ Белянин,— Гуры-шев вышел из-за стола, сел напротив капитана,— сколько времени понадобится, чтоб пройти эти пятьдесят пять километров?

— Трудно сказать...— замялся Белянин.— Ведь не от нас зависит, как строители пойдут.

— Ну все же. Хотя бы приблизительно.

— Знаете, товарищ секретарь, я ведь сам не в курсе подробностей. В мои прямые обязанности это не входит, все знаю только в силу собственного интереса... Вам бы, может, лучше в управлении побывать.

— Ну вот и выкладывайте все, что знаете в силу собственного интереса,— с улыбкой потребовал Гурышев.— Расскажите, где будут станции. Вот карта! Вы не стесняйтесь! Курганов свой человек, ему через год с этой самой дорогой в прямом контакте работать придется.

Район Белянин знал великолепно. Он свободно перечислял озера, названия которых даже не были приведены на карте. По-военному четко, начиная от узловой станции, он провел карандашом линию трассы, отметил каждый разъезд. Виктор, которого этот разговор интересовал не меньше, чем Гурышева, с напряжением ждал, будет ли станция на пересечении строящейся дороги с войттозерским трактом. Карандаш медленно полз вверх, вот он обогнул Засельское озеро с запада, вот уже пересек тракт и застыл.