Волгины

— Этак мы и до завтра по аттестату не получим. Вот кому нипочем война.

— Нам война, а ему мать родна! — подзадоривал все тот же худенький пехотинец, с маленькими острыми глазами.

— Пойдем к коменданту, — снова потянул Родю за руку Виктор.

— Пусти! — Родя вырвал руку. — Эй, ты! Открой! — забарабанил он в окошко.

— Не откроет он теперь, товарищ лейтенант, — неосторожно заметил кто-то в очереди.

— Мне не откроет?! — Родя сильно побледнел, развернулся и, не успел Виктор задержать его руку, трахнул кулаком в дверку.

В окошке появилось изумленное, красное от гнева лицо интенданта.

— Что вы делаете? Я вызову комендантский надзор!

— Зови! Скорей зови! — закричал Родя и вновь было потянулся кулаком в окно.

Виктор видел, что горячность Роди в присутствии рядовых бойцов неуместна — он был за дисциплинированность и корректность, — и стал тащить друга за рукав. Тот отмахивался и осыпал интенданта руганью.

Интендант выбежал из своей конторки.

— Жаловаться побёг, — пояснили в очереди.

Не прошло и трех минут, как к стоявшим у окошка Роде и Виктору протиснулся дежурный комендантского надзора в сопровождении бойца с автоматом и, взяв под козырек, вежливо, но холодно попросил:

— Товарищи офицеры, пройдите за мной в комендатуру.

К удивлению Виктора, Родя сразу обмяк, смущенно пробормотал:

— Что ж, пошли, Витька!

Когда Виктор и Родя в сопровождении дежурного вошли в комендантскую, там у стола толпились военные.

Комендант поднял на Родю и Виктора насупленный, укоризненный взгляд. Лицо у него было желтое, болезненное, губы серые, бескровные. Левая рука, повидимому поврежденная ранением и обтянутая беспалой кожаной перчаткой, была плотно прижата к груди, словно навсегда приросла к ней.

— Документы, — тихо попросил комендант.

Офицеры стали расстегивать шинели. На груди Роди заблестели два ордена боевого Красного Знамени. Виктор потянулся к карману гимнастерки. Зазвенело золото орденов, и все, кто был в кабинете, увидели на груди Виктора Золотую Звезду. Мгновенно все изменилось. Двое присутствовавших здесь офицеров вытянулись, отдавая честь, и даже Родя, блестя своими орденами, выше поднял голову.

Комендант внимательно изучил документы, и на желтом, до этого бесстрастном лице его появилось осуждающее выражение.

— Товарищи, ну как вам не стыдно? Такие герои, и… скандалы устраиваете… Заметили непорядок — придите, доложите. А это ни к чему… Кто же из вас выбил дверку?

— Я, товарищ капитан, — смело подался вперед Родя. — И не выбил, а только толкнул. Бюрократа посадили, товарищ капитан! Ну я его и хотел предупредить. А дверка, конечно, ни при чем. Это лишнее… Прошу извинить, товарищ капитан.

Комендант подавил улыбку.

— Вот видите, — развел он здоровой рукой. — Придется вас, товарищ лейтенант, за нарушение дисциплины и порядка отправить в распоряжение городского коменданта. А вы, товарищ Герой Советского Союза, можете быть свободны.

Виктор растерялся, но тут же поспешил на выручку товарища:

— Разрешите, товарищ капитан?.. Разрешите поручиться? Ведь мы вместе, в одну часть… Я, как старший по званию, обязуюсь… — Щеки Виктора густо покраснели. — Обязуюсь повлиять на лейтенанта в смысле выдержки…

Комендант опять, словно через силу, улыбнулся.

— Вы слышите? — обратился он к Роде.

— Слышу, товарищ капитан. Это больше не повторится.

Капитан возвратил документы.

— Сказано — летчики… На первый раз ограничиваюсь строгим предупреждением.

— Слушаюсь, — кротко ответил Родя. — А этого вашего толстогубого…

— Ладно, ладно, — устало повел рукой комендант. — Примем меры.

— Ну, Волгарь, легко отделались, — облегченно вздохнул Родя, когда летчики вышли из комендантской.

— Черт бы тебя побрал, Родион! — сердито пробурчал Виктор.

— Ты что ругаешься? Только встретились — и уже… — начал было Родя, но Виктор перебил его:

— Не ругаюсь, а делаю внушение, как младшему по званию. Сидел бы ты на гарнизонной гауптвахте, если бы не я. Тоже мне смельчак…

— Брось, товарищ Герой Советского Союза, мне мораль читать, — отмахнулся Родя. — Вижу, был ты моралистом, им и остался. Ты, вон, погляди, как мы подвинули дело.

— Только не твоими кулаками. Бюрократа и лодыря можно было ссадить и без этого, — наставительно заметил Виктор.

Летчики подошли к окошку продпункта. Там уже работал другой сотрудник, и очередь продвигалась быстро.

Получив продукты, Виктор и Родя направились в город.

По дороге Родя рассказывал, как был ранен в воздушном бою под Таганрогом как после этого ему пришлось покинуть часть. В полку оставались все «старики», истребители, воевавшие с первых дней войны; сражались с фашистскими ассами и Валентин Сухоручко, и Борис Задорожный, и заместивший погибшего Харламова Нестор Клименко, а из молодых — уже отличившийся в боях Толя Шатров.

— Значит, Шатров жив? — проникаясь особенно ласковым чувством к своему «ведомому», спросил Виктор.

— Тогда не был ранен, а после того что-то не слыхать о нем, — рассказывал Родя. — Славный паренек… И батя, командир полка, и комиссар Емельянович тогда еще крепко держались, а вот теперь не знаю — потерял с ними связь.

Виктора уже охватывало знакомое нетерпение. Все до этого дремавшие в нем чувства проснулись разом. Эх, повидать бы всех — и по-юношески горячего, бесстрашно сражавшегося в первом же бою над Днепром Толю Шатрова, и молчаливого Сухоручко, и отечески сурового «батю». Где-то они теперь? На каком фронте? Скорей бы они узнали, что он совсем вылечился и спешит к ним, в их боевую семью…

Виктор и Родя шли по затихающей, малолюдной улице, делясь фронтовыми воспоминаниями.

Солнце уже садилось за обсохшие кровли чистеньких домиков, высушивало потеплевшие плиты тротуаров, а от теневых сторон улиц нешумного, похожего на большую станицу города уже тянуло холодком и к ночи обещало подморозить.

— А ты не задумывался, Волгарь, где мы с тобой приземлимся на ночь? — спросил Родя.

— Где же… На вокзале, конечно.

Родя насмешливо свистнул:

— Недостойное это для летчика дело. Что мы, сироты какие в этом городе, чтобы на вокзале скамейки обтирать? Ведь это Чкалов! Город имени Валерия Чкалова, пойми ты. А с Валерием я в одном звене над Тушинским аэродромом на парадах летал.

Полубояров сказал это таким тоном, словно совместные полеты с Чкаловым могли оказать какое-то воздействие на поиски ночлега. Виктор недоверчиво взглянул на товарища: в самом деле ли чертил он небо в одном строю с великим летчиком или хвастает, как это часто бывало с ним?

— Ты что — не веришь? — заметив недоверие на лице друга, обиженно спросил Родя. — Эх, товарищ Герой Советского Союза! Жалко мне на вас смотреть!

Виктор засмеялся.

— Да ведь ты мне ни разу об этом не рассказывал!

— Неужели не рассказывал? — изумился Родя, смущенно опуская глаза. — Знаешь что? — остановился он вдруг. — У меня тут есть знакомые. Такая приятная семья… Молодая вдовушка, а у нее сестра…

Виктор недоверчиво усмехнулся:

— Когда же это ты, Родион, знакомыми здесь обзавелся? Я целый год тут в госпиталях лежал, всех медсестер и врачей наперечет знаю, а вот на квартиру к ним пойти как-то неудобно.

— Ну, ты, Витька, в этих делах, вижу, таким же сундуком и остался. Неужели ты от хорошего ужина со стопочкой откажешься?

Родя с искренним недоумением покачал головой, поправил надвинутую на правый глаз пилотку. Светлая бровь его изогнулась кверху, и выражение лукавства, пристрастия ко многим житейским слабостям отразилось на его изрядно помятом молодцеватом лице.

— Да я не знаю, право, стоит ли? На вокзале и заночевали бы, — замялся Виктор.

— Пойдем, пойдем. Какой же ты истребитель, ежели двести граммов с товарищем не желаешь выпить в честь такой встречи? Ведь мы в тылу, браток. А в тылу кто от приглашения отказывается? Ведь война, пойми ты! — все больше воодушевляясь, разглагольствовал Родя, неизвестно почему связывая войну с возможностью выпить. — Там, где небо горит, я и сам росинки в рот не беру, а тут сам «батя» наш не отказался бы.