Только телеграммы

— Я ухожу.

— Идите, идите…

— Прощайте.

— Идите же…

25

— Маша, я не могу уйти просто так…

— Вы опять вернулись, Бондарев… Зачем? Зачем?

— Маша! Маша! Маша! Прости меня, прости… Что происходит? Почему всё наоборот?.. Я больше не могу так, не могу! Я больше ничего не хочу — ни месторождений, ни новых городов, ни рудников, ни заводов, ни Севера, ни Якутии! Мне нужна только ты, я хочу видеть только тебя, слышать только твой голос, находиться только рядом с тобой. Я хочу жить на юге, около моря, жить вместе с тобой и нашим сыном. Я хочу тепла, я хочу солнца — я устал от морозов. Я устал от выполнения плана, от перевыполнения, от министерства, от управления, я устал от своей экспедиции. Мне надоело быть первым, я хочу быть последним! Я хочу тихой пристани, простой и обыкновенной, человеческой пристани. Неужели я не заслужил этого?.. Мне ничего не нужно больше в жизни, Маша, кроме тебя, кроме твоих рук, твоих плеч, твоих глаз. Ведь ты же любишь меня, Маша! Я проклинаю эту дурацкую затею с твоим переходом в экспедицию, но я не мог остановиться. Я привык жить так, я прожил так всю жизнь. И я никогда не фальшивил, я всегда верил в то, что делаю. Ты перевернула мне сердце. Маша! Слышишь? Ты хочешь похоронить меня, хочешь отнять у меня ребёнка! Но ведь я ещё не старик, Маша! Ты же любишь меня, Маша!

— Нет, нет, нет! Илья, милый, я не люблю вас! Не люблю, не люблю, не люблю!

— Мы уедем отсюда, Маша. Мы будем жить около тёплого моря. Мы будем вставать рано утром, и бежать вместе к морю, и уплывать далеко к горизонту, навстречу солнцу, а потом возвращаться и подолгу лежать на песке. Мы будем учить плавать нашего сына. Неужели я не заслужил этого, Маша? Когда я увидел вас, что-то случилось со мной. Я не могу вас потерять. Это невозможно. Что я буду делать без вас? Ведь я же сопьюсь здесь! Пулю себе в лоб пущу!

— Илья, милый, я не люблю вас! Нет, нет, нет! Я люблю Губина, только Губина! Только Губина!

— Простите меня, Маша, простите за всё! Но только не уходите. Мне же нечем будет жить после вас! Я же не могу оставаться наедине с самим собой… Сегодня вы зачеркнули меня! Зачеркнули всю мою жизнь, сожгли её, будто её и не было, а она ведь была… Что же мне теперь делать на своём собственном пепелище? Для чего жить? Вы обесценили все мои богатства. Вы лишили меня веры в самого себя. Неужели всю свою жизнь я прожил неправильно? Но ведь я ещё молод… Вы не должны уезжать, Маша. Я не пущу вас. Я не могу без вас. Я сойду с ума без вас! Я не смогу работать… Я не смогу забыть нашей близости — это так редко бывает по-настоящему. Вы мне по ночам будете сниться, перед глазами стоять будете…

— Поздно, Илья, поздно, дорогой… Я должна вернуться. Если я останусь, это будет мука, смертельная мука и для вас, и для меня. Я погибну…

— Дура, ведь я же люблю тебя! Понимаешь — люблю! Я же места себе не нахожу, ты же мне всю жизнь перекрутила! Приехала, влезла в душу, наговорила, навиноватила, и всё? И будь здоров? Сам во всём разбирайся?.. Ладно, к чертям собачьим, буду жить, как умею. И не надо мне вашей Москвы, и министерства не надо! Наплевать мне на всё, если нет жизни по сердцу! Слышите, Полозова, наплевать!.. А в Москву я всё равно приеду. Я всё равно увижу моего сына. Он мой, слышишь, Полозова? Мой! Мой сын! Мой, мой, мой!.. Ты не выйдешь отсюда, Полозова! Ты останешься здесь навсегда! Я застрелю тебя! А потом себя. Я не могу проигрывать! Я не могу сдаваться! Я лучше уничтожу себя. Я не могу жить побеждённым, на коленях!

— Поздно, Илья, поздно. Поздно, поздно, поздно…

26

«Москва, НИИ-240, заместителю директора, копия — административно-хозяйственному отделу. Нахожусь колхозе Двадцатого съезда Асаханского района Якутской АССР. Состояние Полозовой угрожающее. Начинается токсикоз — отравление почек. Через Главное управление Гражданского воздушного флота свяжитесь местным управлением ГВФ и на любых условиях, повторяю, на любых условиях, арендуйте рейс вертолёта «Ми-4» по маршруту Норильск — Асахан — горная станция — обратно. Директор института Губин».

«Москва, НИИ-240, административно-хозяйственный отдел. Прибыл вместе Полозовой Норильск. Большое спасибо за все хлопоты. Положение Полозовой ухудшается. Вследствие продолжительного голодания почти не прекращается обморочное состояние. Завтра вылетаем Норильска Красноярск. Дальнейшая транспортировка обычным рейсом чревата опасностью жизни. Срочно зафрахтуйте рейс специальной санитарной машины по маршруту Красноярск — Москва. Директор института Губин».

«Москва, НИИ-240, партийной, профсоюзной, комсомольской организациям, заместителю директора, административно-хозяйственному отделу. Сегодня шестнадцать часов сорок минут местного времени Красноярской городской больнице скончалась молодой научный сотрудник нашего института Мария Полозова. Организуйте некролог, портрет Полозовой вестибюле института, также встречу тела аэропорте. Губин».

«Молния. Москва, НИИ-240. Ошибка! Ошибка! Маша жива! Состояние Полозовой частично улучшилось. Сегодня же вылетаем санитарным спецрейсом Москву. Организуйте моменту прибытия Быковском аэропорте дежурства кареты «скорой помощи». Директор института Губин».

27

«Москва, улица Пирогова, двенадцать, палата номер три, Полозовой. Маша, прошло два месяца, как вы уехали. Я знаю, что вы лежите больнице. Хотел прилететь, но у меня начались осложнения республиканской прокуратурой. Не подумайте, что жалуюсь. Просто невтерпёж больше находиться неведении. Я знаю, сейчас вам лучше. Напишите два слова, если сможете. Илья».

«Москва, улица Пирогова, двенадцать, третья палата, Полозовой. Маша, ещё один месяц прошёл, от вас ни слова. Значит, заслужил. У нас полярная ночь — мрак, глушь, тоска. Может быть, всё-таки напишете? Бондарев».

«Москва, Пирогова, двенадцать, третья палата, Полозовой. Я взял себе правило — ровно месяц не думать о вас. Проходит месяц, и я посылаю вам телеграмму. Без всяких надежд на ответ. У нас все работы приостановлены — ночь и мороз давят на всю железку, с утра минус пятьдесят пять. Правда, нет ветра. Вчера вечером вышел из дома, долго смотрел на север. И вдруг, как напоминание обо всём, что было, в полнеба полыхнуло полярное сияние. У меня даже навернулась слеза. Видите, становлюсь сентиментальным. Очевидно, старею. Илья».

«Москва, Пирогова, двенадцать, Полозовой. За полгода всё-таки можно было послать хотя бы одну телеграмму. Просто так, из любопытства. Впрочем, узнаю ваш характер. Завтра по вызову прокурора республики вылетаю Якутск. Всё это ерунда, комариные укусы, но больно уж много наплёл на меня ваш профессор под горячую руку в Асахане. Придётся тряхнуть стариной, ведь когда-то, в старые добрые времена я судился с различными ведомствами не реже одного раза в неделю. Всегда защищал свои организации в суде сам и все дела выигрывал…

Кстати, когда кто-нибудь родится, сообщите, кто же именно родился — мальчик или девчонка? Бондарев».

«Молния. Якутск, прокурору республики. Мне стало известно так называемом деле Владимирской геологоразведочной экспедиции, находящемся сейчас вашем производстве доследовании. Настоящим уведомляю вас, что все обвинения, выдвинутые против начальника Владимирской экспедиции Бондарева, объясняются исключительно субъективными обстоятельствами, а также моим повышенно-болезненным состоянием во время работы в Якутии. Со своей стороны официально заявляю, что никаких претензий к Бондареву я не имею. Прошу дело прекратить. Полозова».

«Служебная. Москва, Министерство геологии и охраны недр, старшему юрисконсульту Маньковскому. Представлению Якутской республиканской прокуратуры сообщаю вам, что начальник Владимирской экспедиции Бондарев представил республиканской прокуратуре исключительно аргументированную документацию всех отношений группой НИИ-240, исполнявшей договорных условиях один из разделов перспективного плана экспедиции. Деле имеются заверенные официальными лицами документы, убедительно объясняющие причины задержки доставки продовольствия центральной базы экспедиции. Настоящее время плановые задания по приросту запасов, как сообщает республиканская прокуратура, экспедицией выполняются. Техника безопасности находится удовлетворительном состоянии. Производственных травм, также смертельных случаев, также других компрометирующих материалов на руководство экспедиции не имеется. Жалобы, поступавшие прошлом году, при проверке взяты заявителями назад. Связи этим, также рядом других обстоятельств дело Владимирской геологоразведочной экспедиции производством Прокуратуры Союза считается прекращённым окончательно. Советник юстиции третьего класса Афанасьев».