Горбатые мили

— Для вас, полагаю, — снова взялся за Назара, — совершенно безразлично, что с экипажем?

«Не ровен час!..» — рассудил Ершилов, более всего боясь быть замешанным. Сделал вид, что очень удручен. Удалился. Зельцерову понадобилось подсобить Клюзу, иначе ему не удалось бы улизнуть за элеватор. А Кузьма Никодимыч опасался за Назара: как для него закончится?.. В замешательстве не опускал скрещенные кисти рук, из-за чего лебедчик не знал, что делать, «парашют» угрожающе раскачивался над Серегой, пока не вмешался рулевой с бородой викинга.

«Я выполню… на чем настаиваешь. Побывать в помещении, где матросы. Хотя… бессмысленно. Ничего не изменится. Потеряю время», — взяла злость Назара.

Нервными, быстрыми шажками Зубакин обошел его, попадая в свет и тени, становясь таким образом попеременно черно-белым. В центре светлого пятна заложил руки за спину, выдохнул:

— Может, позволите? Траулер у нас, в конце-то концов, или пьяный корабль Рембо?

«Что же выходит?.. — терзался Назар, непроизвольно ощутив, как плашкоут с силой налег на «Тафуин». — Зубакин… ни в какую. Что напрашивается? В жизни точно такой: черный и… без переходных оттенков. В самом деле! А еще?..» — Постарался быть безукоризненно объективным.

«Тафуин» гневно оттолкнул плашкоут — саданул в его едва обозначенную скулу.

Во всем мире, скрытом во тьме, вроде ничего больше не существовало, кроме залитого светом клина-полубака. С него как ветром сдуло Зубакина.

Снова не к добру сблизились плашкоут и «Тафуин». Так же решительно, как первый помощник и капитан. У воды по клепаному железу пробороздила резина надувного плавающего кранца, больше ничего не произошло. Опять разошлись на длину швартовых. Надолго ли?

«Полез я к Зубакину!.. — превозмогал свое отчаяние Назар. — А с чем? Хоть что-то противопоставил?..»

— Ты в океане!.. — произнес глухо, безрадостно.

Едва ли он, побитый Зубакиным как бы играючи, заметил, что по соседству с заливом «Америки» старые масштабы сменили новые. Все континенты из области географических абстракций перешли в категорию физически осязаемых, непостижимо как дали о себе знать Новый Свет, Азия, Австралия. Как раз с северо-запада, от Алеут, на «Тафуин» шел накат — отголосок недавней, такой же, тоже ни к чему не приведшей, схватки между циклоном и его извечным антиподом.

В коридорчике у кают-компании взбудораженного Назара окликнула Нонна:

— Как будто рьяно приступаете к своим обязанностям? Все не по вам?.. — Намекнула на его запрос насчет списания Малютина. — Хочется переиначить?

Мимо них по магистральному коридору пронесся с мешком на пояснице Бич-Раз, вслед за ним так же залихватски — Бич-Два, тоже, разумеется, с «пассажиром». На ком-то промелькнул поставленный на попа бочонок с солониной. А наклоненная палуба ритмически или суматошно, в зависимости от того, кто на нее прыгал, будто уверяла, что с ней ничего не сделается, нечего ее беречь: бум-м!

Смеясь, Нонна схватилась за шиньон, иначе бы он упал.

«Вырядилась тоже!» — сказал про себя Назар. Она вспорхнула по трапу и тут же чуть спустилась, чтобы он услышал каждое ее слово.

— Только, видно, вам ясно, что один с Зубакиным ни за что не справитесь. Подмога нужна. Да?

— Мать честная!.. — Назар поразился тому, как переменилась Нонна. — Так, значит, против меня. Впрочем!.. — Наклонил голову, полез на тот же трап, чтобы выбраться на воздух.

Ему хотелось обмозговать все получше. «Та-ак, — попридержал бег своих мыслей, — Малютин излил мне свое перед вынужденными сборами на берег. Причем между прочим. Не просил: защити. А все же?.. Что мной руководило?.. Полез!.. Эффектно, конечно: «Объясни, Зубакин, свои действия». Теперь с одной стороны я, а с другой — он. Налицо противостояние: кто кого?..»

В отвесном ступенчатом круге света, наложенном на белый, в метр шириной прямоугольник с черными литерами TAFUIN шевелились две тени: от Венки, присланного подменить Игнатича, и от разжалованного из сигнальщиков Кузьмы Никодимыча. Внизу, под «люльками», беспрестанно буйствовала вода: вскипала, вся из упругих раскручивающихся струй, и звонко плескала, закладывала круги, а потом обрывалась, чтобы взобраться выше и что-то ухватить.

«С чего капитан понес на меня? Сразу, не раздумывая, к чему я могу прибегнуть? Так… вовсю, напористо? Нонна тоже наскоком не с дуру, это меньше всего. Не только из-за пристрастия к острому словцу. Как будто ей надо было на кого-то излить злость. Чего-то не подметил раньше, не усек как надо. Может, пустяка…»

Ни Венка, ни Кузьма Никодимыч никуда не смотрели — уткнулись в отсвечивающие им в глаза белые крашеные плоскости с едва заметными карандашными линиями.

«Нонна, по всей вероятности — возможно же! — примкнула к сильному. К предержащему власть. Поскольку… не в корысти суть. Ее культ привлек, — снова те же размышления подступили к Назару. — Что ж, в этом-то как раз нет ничего. Так бывает. Проявилась закономерность. Тогда — как поступит экипаж? Ведь капитана ничто не ограничивает… — Первому помощнику показалось, что угодит в ряд списанных. — Это для острастки… Чтобы другим… Однако… кому захочется отстоять меня? Кто найдется… заступник? Ведь я… кто такой? Не по должности, а… порядочный — нет? Потом, когда понадобится… на что конкретно способен? Насколько? Борец ли?»

Сразу же Назар ощутил собственную неуступчивость: «Не лыком шит!» Навис над бортом.

Кузьма Никодимыч («Здесь тоже не опростоволосился бы, как в сигнальщиках!») боязливо повел кистью по вертикальной плоскости, придерживая на шее пол-литровую баночку с кузбасслаком. Венка ухватился одной рукой за ограждение из сварных труб, обернулся, насколько смог, до крайней наклонной веревки.

— Сэр! Как вы там?

Кузьма Никодимыч услышал крик, а не отозвался.

— Рентгенолог!

«Ты не меняешься, Венка, — печально покачал головой Назар. — Тебе он кто?..» — вытянулся над леером, чтобы увидеть лицо Кузьмы Никодимыча.

Венка недоверчиво взглянул на подкрашенную F — такой ли получилась? Потом рассказал Кузьме Никодимычу, за кого принял Назара на причале базы тралового флота.

— От него зависело, как следовало поступить со мной… Взял и поручился! Крестным теперь мне приходится.

Кузьма Никодимыч дал ему выговориться и намеренно весело, чтобы расположить к себе, посмотрел вверх.

— А помнишь тельняшку?..

Венка только что привстал перед N. Сказал небрежно. Как бы затем, чтобы отвязаться:

— Мать покупала.

— Один якут подарил ее мне, — вежливо заспорил Кузьма Никодимыч. — В госпитале. Я просил сестру: «Перешей для моего мальца». То есть для тебя.

Венка живо припомнил:

— Я вовсю щеголял в ней, как флотский. — Отогнулся назад, полез в карман за ветошью, чтобы стереть те капли лака под T, что сорвались с кисти. Сказал про мать: — К чему же она тогда врала? С какой целью? — Выругался вдобавок.

У Кузьмы Никодимыча сразу же пошло дело. Преображенный, он воспроизвел, как приехал к Венке и они гуляли в рабочем предместье, взобрались на гору, откуда открылся вид на речку, на косогор перед ней с мужским монастырем за высокой кирпичной оградой. Оба хотели пить. А в киосках ни газировки, ни соков — ничего не нашлось. Взяли малиновый сироп.

Венка потер высвобожденную из-под себя ногу и запрокинул голову:

— Густой попался. — Отодвинул от себя белила.

— Не выветрилось в тебе, а? Не забыл?.. А я-то думал!.. Вениамин? Ты у меня!.. — Кузьма Никодимыч не смог скрыть свою радость.

У Назара чуть отлегло от души: «Это уже что-то, милый Кузьма Никодимыч. Следуй дальше».

Только вылез Кузьма Никодимыч подразмяться, так столкнулся на плашкоуте, среди любителей подразвлечься, с Плюхиным, запаленным на бегу, потным.

— Я говорю…

— Что, жарко? — Венка подбоченился, как ухарь. Отставил ногу.

— Я говорю, у третьего штурмана нет твоего паспорта.

— Чего сразу началить? — обиделся за Венку Кузьма Никодимыч.

А Венка протянул к Плюхину руки, повернул их, испачканные в кузбасслаке и белилах: