Елена

— Зачем так? Я же ваш друг, поверьте… И лежачего не бьют — такова традиция, — скучно отозвался Шабадаш. — Почитайте мои работы. Давайте сообща напишем очерк или корреспонденцию. Хочу посмотреть, как вы собираете факты, как пишете. Творческий процесс, в общем.

— Пока еще глядеть не на что. Ну что ж. Посоветуюсь с деканом.

А несколько дней спустя в кабинете журналистики университета они сидели вдвоем, читали большой очерк Шабадаша.

— Он действительно так плох? — спросил Виталий, когда чтение было закончено.

— Действительно, — вздохнула Елена. — Его надо в корне переделать.

XII

— Вы неисправимы, Виталий, — разочарованно произнесла Ивченко, вновь прочитав переделанную Виталием рукопись.

— И вы тоже, — насмешливо ответил Шабадаш.

— Я? — удивилась Елена. — Почему?

— Четыре года на одном факультете и все на «вы». Это же противоестественно, — заметил Виталий.

— Ах вот что. Не замечала…

— А я ломаю голову: отчего?

— Не стоит тревожиться из-за этого. А вот очерк, который надо было переделать, нисколько не лучше, понимаете?

— «Понимаешь?» — поправил Шабадаш.

— Вы не сделали…

— «Ты не сделал…» — снова прервав Лену, настойчиво повторил Виталий.

— Ну ладно. Это уж не столь важно, — согласилась Ивченко. — Так вот что: ты не нашел лучшего, как просто «освежить» плохо написанное. И пошел в этом по пути парикмахеров, освежающих своих клиентов терпким и острым одеколоном. Этим одеколоном несет от рукописи за три километра. Послушай вот первый же абзац: «Розовый диск солнца прямо над головой, белая барашковая пелена облаков медленно плыла с запада на восток. Цвела сирень. В воздухе пряно носился запах акации. Заводские гудки надрывно звали на работу. Он шел и думал: „Сегодня всех положу на лопатки. Дам не менее чем 150 процентов, внесу достойный вклад в выполнение плана второго квартала“».

— Кафедра требует красок и психоанализа, — мрачно сказал Шабадаш. — Раз требует, пожалуйста: в одном абзаце и то, и другое.

— Хороши краски, — искренне рассмеялась Елена. — Я уже не говорю о том, что во всех остальных абзацах лишь перечисление цифр и обязательств. Но и этот, так называемый «красивый абзац», ведь не плод твоих наблюдений, а погоня за цветистостью, неудачный пересказ того, что где-то уже читал или слышал. Безвкусное, прости, нагромаждение. Неужели не чувствуете?

— «Не чувствуешь». И не надо так с плеча, мне же больно, — тихо заметил Виталий.

— Прости. Но подумай же: солнце прямо над головой бывает не утром, когда идут на работу, а позднее. А может, он шел на вторую смену? Так тогда оно уже, по-моему, клонится к закату. Да и когда солнце над головой, оно вроде бы не розовое. Но это уж ладно: как кому видится. А почему гудки надрывно зовут на работу? Война что ли, или стихийное бедствие? Кстати, у нас гудки уже давно отменены: борьба с шумом. И зачем уж «он шел и думал: всех положу на лопатки, дам 150 процентов». Неужели ты не чувствуешь здесь пародии?

— Требуют раскрыть внутренний мир человека. А есть ли у него этот мир? Одни проценты. Спортом увлекается, правда. Так я сам теннисист первого разряда. Меня этим не удивишь.

— Ты действительно так думаешь или снова обычная бравада?

— Не знаю, но копаться в чужой душе не умею. В пластах земли — пожалуйста, буду разыскивать предметы прошлых лет. А в душе — нет, — повторил он. — Ну, а диплом Александр Петрович может мне испортить. «Внутренний мир» ему подавай.

— Ну ладно, — примирительно сказала Лена, пряча рукопись в портфель. — Я согласна, пойдем на завод, вместе соберем факты и вдвоем напишем твою обязательную работу о том, у кого ты считаешь нет ничего за душой, кроме цифр.

В бюро пропусков кокетливая блондинка долго вертела студенческий билет Шабадаша.

— Вы же у нас были несколько дней назад?

— На то мы и студенты, — жалостливо проговорил Шабадаш. — Был. Но моей работой остались недовольны. Не сумел все разузнать и…

— Переэкзаменовка, значит?

— Почти.

— А это комиссия? — весело прищурив глазки, глянула в сторону Лены девушка.

— Еще выше, — отшутился Виталий. — Наделена неограниченными полномочиями и непререкаемой властью.

— Сочувствую красивым мальчикам, — лукаво ухмыльнулась сотрудница бюро, проверила заявку и выписала пропуска.

Лена впервые попала на этот завод. И все, начиная с проходной, огромных цехов, белеющих вдали кораблей, поразило ее величием и масштабностью. Они шли на судно к мастеру умельцу Тарасу Евгеньевичу Федоренко. Вместе со своей бригадой он устанавливал оборудование. Лена с любопытством и восхищением осматривала сверкающее белизной гигантское судно. Это был, как ей рассказывали, целый город на воде. Электростанция рыболовецкой базы вполне могла бы осветить районный центр со всеми предприятиями, учреждениями, жилыми домами. Мощность перерабатывающих цехов больше иного крупного пищевого предприятия. Холодильники не уступали своим собратьям на больших мясокомбинатах. Кинозал, площадка для спортивных занятий, бассейн, типография, школа, радиостанция — все напоминало автономный плавучий остров. Недавно судно торжественно спустили на воду, разбили о его борт традиционную бутылку шампанского. Корабль плавно соскользнул вниз и остановился, точно пришпоренный волшебный конь. Вверх полетели фуражки, восторженное «ура» разнеслось вокруг и эхом отозвалось во всем городе. Праздник закончился, наступили будни: важный этап «начинки» корабля — монтаж сложного оборудования.

Корабелы завода давно славились своим умением и трудом. Они спускали со стапелей мощные ледоколы, отправляли в далекие рейсы траулеры, рефрижераторы, рудовозы. В годы Великой Отечественной войны показали свою силу и крепость не только моряки, но и суда, на которых они сражались.

И теперь судостроители были горды важным государственным заданием. Гигант строился их руками из отечественных материалов, почти все оборудование создавалось на различных заводах страны. И только небольшая часть его была закуплена у иностранной фирмы. Дули метельные ветры «холодной войны», особенно ощутимые в международных экономических отношениях. Фирма потребовала, чтобы сборку и установку их оборудования вели только ее специалисты, разумеется, за оплату валютой и в сроки, удобные для нее. Ни одно из этих условий не было приемлемо. Нужны крайне сжатые сроки, а фирма их не обеспечивала, безмерные претензии поставщика подрывали экономику. В ответ на отказ от услуг иностранных специалистов, фирма оказалась сверхрассеянной: «забыла» прислать чертежи узлов. Многократные напоминания не помогли. Сотни деталей сиротливо лежали в ящиках. И тогда сборка была поручена искусному мастеру коммунисту Тарасу Евгеньевичу Федоренко.

Когда студенты вышли из проходной и направились к герою учебного очерка, Лена сказала:

— Ты на правах старого знакомого представишь меня Федоренко.

— Какого знакомого? — удивился Виталий.

— Ты ведь писал о нем.

— Понимаешь, — замялся Виталий, — его тогда не было на месте, ушел куда-то… Чего ты так смотришь на меня?

— Значит, ты его не видел? — спросила Ивченко.

Шабадаш молчал.

— Я спрашиваю тебя: видел или нет? А членов бригады?

— Зачем они мне… когда… когда его не было.

— Интересненько получается, — раздраженно бросила Лена. — Не видел Федоренко, не говорил, а написал о нем пять страниц.

— Не волнуйся. Все там точно, как в аптеке. Я заходил в цехком и взял необходимые данные.

— Халтура! Вот потому и чепуха получается.

Лена ускорила шаг, оставляя позади Шабадаша. И лишь когда к ним присоединился гид-инженер из отдела технической информации, Виталий зашагал вместе со всеми.

— Вот он, наш маг Тарас Евгеньевич, — сказал представитель отдела технической информации, когда поднялись на судно. — Прошу любить и жаловать.

— Ну уж и маг, — смущенно улыбнулся, смуглолицый мужчина с запавшими глазами и каштановыми, падающими на лоб, волосами. Он пожал руки студентам. — Просто латаем чужие дыры. Ничего не поделаешь, приходится разгадывать ребусы и кроссворды.