Весны гонцы. Книга 1.

У подъезда никого не было. Алена взлетела по ступенькам и остановилась, ничего не видя после солнечного света. Из темноты вестибюля одновременно донеслись до нее два уже родных ей голоса.

— Где пропадала? — грозно спросила Глаша.

— Ведь приняли! Тебя… нас приняли! — звонко воскликнула Агния.

— Девочки! — скорее выдохнула, чем сказала Алена. И неожиданно для всех, привыкших к ее сдержанности, рослая девушка подпрыгнула, будто подброшенная взрывной волной, и закружилась, быстро отбивая ногами какой-то лихой ритм.

— Аленка! Ленка! Лена!

Она остановилась и только тут увидела возле Глаши и Агнии Лилю Нагорную, Женю Лопатина, Олега Амосова и еще какую-то девушку и двух парней, имен и фамилий которых она не знала.

— Все? Все приняты?

— Все, — ответило несколько голосов.

— А Эдик? А Валерий? Зина? Изабелла?

— Эдька, бедный, не прошел, — сказала Агния. — Пойдем, посмотришь список.

Приказ-список висел в «колонном зале». Алена сразу увидела свою фамилию, крепко зажмурилась, снова открыла глаза — нет, не приснилось, не показалось, не выдумалось! В приказе, хотя и не крупными буквами, ясно значилось: «Строганова Елена Андреевна». Она была так не готова к этому чуду, к тому, что можно написать матери: «При-ня-та!» И пусть это письмо читают все, пусть девочки отнесут его в школу, пусть прочтут все учителя. Все! Теперь ей уже не надо было сдерживать радость! Широко раскинув руки, она повернулась к Агнии — обнять, закружить ее. Но тут же заметила у выхода в коридор еще одну группу поступавших. Среди них были Зина Патокина и заплаканная Изабелла.

— К директору. Выяснять, почему не приняли.

— Зина разве?..

— Нет, Зина зачислена. Вот Изабелла…

— А Эдик здесь?

— Ушел сразу.

— Очень расстроен?

— По-моему, да. Хотя хорохорился — смеялся.

Алена оглядела стоявших возле директорского кабинета… Ах, как не хотелось сейчас огорчаться! Поспешно пробежав глазами весь список (свою фамилию она для верности прочла еще два раза), Алена потянула Агнию:

— Уйдем отсюда.

Радость захватывала, переполняла. Все отлично понимали, что не только розы ждут их впереди, но сейчас каждый чувствовал себя победителем.

Тянуло к товарищам по счастью, хотелось поближе узнать всех, поделиться несдерживаемым торжеством. Иногородние — Алена, Глаша, Агния, Лиля Нагорная, Александр Огнев, Миша Березов и Сережа Ольсен — отправились гурьбой на почту. Их возбуждение почему-то не передалось работникам почтового отделения, и дважды им сердито напомнили, что они находятся в учреждении, а не на футболе. Наконец, получив открытки, бумагу, конверты, телеграфные бланки, семерка свежеиспеченных студентов пристроилась кто сидя, кто стоя, за длинным столом. Притихли и принялись строчить. Одна Лиля долго вертела в руках две открытки и, встретив взгляд Алены, усмехнулась тихонько:

— Что-то лень. От ожидания не умрут, — и спрятала открытки в сумочку.

Вечером, как было условлено, поехали в парк культуры. К семерке иногородних присоединились Олег Амосов и Женя.

Алена все приглядывалась к Лиле и заметила, что хотя Лиля и смеется, и шутит как все, но ее глаза остаются рассеянными.

Парк всем понравился: бесконечные пруды, живописные мостики, центральная аллея с пышно разросшимися цветниками, деревья, пронизанные лучами солнца, и, наконец, знаменитый мысок, где гранитные ступени спускаются прямо в море и где, по словам Жени, «вечно дует морской ветер». Но Алена все же не удержалась от замечания по поводу этого скучного, серого, стоячего залива — разве это море?

— Лужа, — поддержала ее Агния. — Вот у нас, в Таллине…

— А река? — вдруг подхватил Саша. — Течет аккуратно, в сделанных берегах, как барышня в корсете. Вот у нас, в Сибири… Попробуй-ка огородить Енисей — он тебе покажет! Весной особенно.

— Думаешь, река спокойная? — в один голос вступились за свою реку Олег и Женя.

— Знаешь, какие наводнения у нас бывают? — добавил гордо Олег. Гибкий, как девушка, высокий мальчик петушился, размахивал не по-мужски легкими руками. — Река историческая! И даже очень опасная! Сколько жертв бывает!

— Что ж хорошего, что тонут? — засмеялась Агния.

— Да! Уж наша Волга-то — вот душевная река! Даже и сравнивать невозможно, — поддела Глаша, но тут она увидела расстроенное лицо Олега, во взгляде ее вдруг появилось какое-то смущение. Взяв его под руку, Глаша заговорила нежно: — Ну, Олежка, чего ты кипишь? Родное каждому милее.

А Женя, шедший впереди, вдруг остановился и сказал с комической торжественностью:

— Во всех концах Советского Союза прекрасны реки, моря и леса! И осень золотит и румянит листву. Но!.. — он указал на высокое раскидистое дерево с яркой желто-красной листвой:

— Гениально! Особенно последняя строка!

— Только лавра-то — монастырь, а дерево — лавр!

— И почему римская? Их и в Крыму сколько хочешь!

— Вот ведь как придираются, завистники! — с полной серьезностью заметил Огнев. — У Пушкина — брег, а у Женьки — лавра, там на одну букву меньше здесь — больше — поэтическая вольность! А «римская» — надо же понимать! — масштаб! Международный масштаб!

— Это же экспромт, граждане, экспромт! — весь красный от смущения, защищался Женя.

Любая бессмыслица, удачные и неудачные остроты и шутки в этот день вызывали бурное веселье — казалось, самые большие трудности позади, решающий этап пройден, а впереди пусть не гладкая, но уже завоеванная дорога к театру!

Смех дрожал в груди Алены, и никак было его не удержать. Принята! Принята! Теперь уж нужно так работать, чтобы добиться настоящих ролей. Комиссара из «Оптимистической трагедии» — одна против всех: «Именем пролетарской революции…» Хорошие, красивые слова, смелые поступки. Или трагические роли — это тоже прекрасно. Другую Ларису — Бесприданницу будет она играть. «Вещь? Я — вещь?..» — сквозь переполнявший ее смех Алена ощутила на мгновение беспомощную, смертную тоску раздавленного человека, и это, как ни странно, сделало ее еще счастливее — играть, скорее играть! Она не слышала, что сказал Женя, но все засмеялись, и она засмеялась, как бывало в детстве.

Лиля держалась чуть в стороне от остальных, помахивала темно-красной веточкой, сорванной для нее Огневым, и смотрела отсутствующим взглядом. А интересно, что она хочет играть? Алена подошла, взяла ее за руку.

— Хорошее у тебя имя — Лилия. Нежное такое, — сказала она, чтоб завязать разговор.

Лиля посмотрела на нее с легким недоумением.

— А мне вовсе не нравится, — она чуть дернула одним плечом и прищурилась. — Имя должно подходить к человеку. А мне оно как чужое платье.

— Ну, что ты! — Алена оглядела высокую, очень тонкую, несколько угловатую и плоскую, как у подростка, фигурку с толстыми, пшеничного цвета косами, загорелое лицо, узкое, нежное, отмеченное черной родинкой на левом виске, заглянула в глаза, немного раскосые, с тяжелыми веками и густыми стрельчатыми ресницами — ох, какие глаза! — и сказала уверенно: — Тебе удивительно подходит.

Лиля засмеялась:

— Меня бы назвать Акулей, Пашей — попроще. А то все твердят: Лилия, Лилия, какое имя! Нехорошо мне от него. Лиля, Лика — еще куда ни шло.

— Да брось ты! — Алена вспомнила, что Лиля не принимала участия в разговоре, когда все хвалились прелестью родных углов, почему-то подумала о ее ненаписанных открытках.

— А ты откуда сама-то?

— Я? — Лиля удивленно пожала плечами. — Не знаю. — И, видимо, желая перевести разговор, обращаясь ко всем, сказала: — А я-то на конкурсе в самом драматическом месте косой зацепила Сашину пуговицу. Чуть не фыркнула, а он хоть бы что!