Собрание сочинений (Том 1)

В архиве Пановой сохранилось письмо В. В. Вишневского от 16 августа 1947 г., написанное как раз после этого разговора: «Привет, Вера Федоровна. — Продолжаю думать над Вашей работой. — Хочу предложить на обсуждение некий план реконструкции, вернее, доработки… Все 16 глав, в сущности, остаются в композиции; передвигается чуть ближе одна глава (о Клавдии), дописывается одна глава („На конвейере“)… — Вводится дополнительный сюжетный мотив: новый весенний заказ (февраль 45). Усиливается тема Победы (май — июль 45). — Вещь — я уверен — приобретет большую конкретность исторического порядка. Затем события драматизируются, — коллектив трудится, и, одолевая вражду Листопада — Уздечкина: Победа (и коллектив) приносят разрядку и отчищают души и сознание этих двух партийцев… (Тут дайте настоящие слова секретарю обкома… Он добавит свет человеческий, принесенный матерью. Она — ведь появится в новой композиции, как образ мира и любви! А секретарь обкома усилит эту линию).

Уверен, что Вы сделаете все отлично… Роман раздвинется… Заберет советского читателя…» (ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 2, ед. хр. 130.) Панова решила осуществить собственную программу доработки: роман был сокращен на одну главу (в окончательной композиции осталось лишь пятнадцать глав), в текст вошла новая сцена — одна из лучших в «Кружилихе» — неожиданный ночной разговор Листопада с Уздечкиным. Были найдены и дописаны некоторые новые подробности и детали, которые придали большую законченность отдельным эпизодам и всей конструкции в целом.

8 сентября 1947 г. Панова предупредила В. В. Вишневского, что в рукописи, привезенной из Ленинграда (она называлась еще «Люди добрые»), не хватает следующего:

«1) В конце 14-й главы (место точно указано в рукописи) будет сцена прихода Листопада к Уздечкину и их примирения; 2) В заключительный монолог Листопада будет вставлен еще один абзац — о том, как ощущает себя Листопад в качестве члена партии; 3) Где-то — я не нашла места — надо двумя-тремя фразами рассказать о том, что Лукашин отдал свой дом сельсовету (мотивы уже иные, чем в 1-м варианте: полное неумение владеть недвижимостью)» (ЦГАЛИ. Ф. 618, оп. 13, ед. хр. 56).

Вместе с последними поправками было найдено и новое название. Вместо «Люди добрые» возник вариант «Люди Кружилихи», и наконец остановились на самом емком: «Кружилиха». «Мне тоже вдруг показалось, — вспоминает Панова, — что это будет хорошо, что помимо названия завода это слово передает взвихренность, стремительность нашего переходного бытия» («О моей жизни…», гл. «Как складывают из кубиков»).

Публикация «Кружилихи» в двух последних номерах «Знамени» за 1947 г. вызвала почти немедленно острую и разноречивую реакцию в критике. В письме к А. К. Тарасенкову 22 декабря 1947 г. Панова писала, что «Кружилиха» в Ленинграде «имеет горячих сторонников и горячих врагов. Никаких лавров за нее не жду, тем не менее думаю, что у меня хватит сил продолжать работать в той манере, которую избрала, и не пленяться никакими соблазнами» (ЦГАЛИ. Ф. 2587, оп. 1, ед. хр. 597).

Дискуссия о «Кружилихе» обнаружила не только обычные для критики различия в оценках и взглядах на новую книгу, но и усилившиеся в ней в конце 40-х годов нормативно-догматические тенденции, которые наносили литературе прямой ущерб (см.: Тарасенков А. Критики не увидели главного // ЛГ. 1948, 3 янв.).

Одностороннее противопоставление «Спутников» и «Кружилихи» проявилось также в интересном критическом очерке А. Гурвича «Сила положительного примера» (Новый мир. 1951, № 9). Автор очерка без достаточных оснований упрекал Панову в «объективизме», то есть безучастном натуралистическом изображении жизни. Возражая против такого подхода к роману, А. Фадеев тогда же заметил: «То, что А. Гурвичу кажется „объективизмом“, на деле не является объективизмом с точки зрения идейной, — это только особенность манеры, особенный почерк Пановой среди многообразия форм социалистического реализма» (Фадеев А. Письмо М. М. Корнееву, Н. В. Лесючевскому. Июнь 1951 г. // Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. М., 1971. С. 292).

Роман «Кружилиха» выдержал испытание временем. Он переиздавался почти так же часто, как «Спутники», переведен на основные европейские языки и выпущен во многих странах мира.

«ЕВДОКИЯ»

Впервые — Ленинградский альманах. 1959, кн. 16; ранняя редакция под названием «Семья Пирожковых»: альм. «Прикамье». Молотов. 1945, кн. 8; Евдокия. — Сережа. — Валя. — Володя. — Времена года. Л.: Лениздат, 1960.

Повесть «Семья Пирожковых» написана Пановой в Перми, в 1944 г. Сюжет повести был подсказан газетной работой — на исходе войны многие семьи брали на воспитание осиротевших детей, причем нередко это были многодетные семьи. «Помню одного милиционера и его жену, — пишет Панова, — у них было трое собственных детей, жили они в коммунальной квартире, а между тем как они добивались получить из детдома еще одного ребенка. Им отказывали, ссылаясь на неважное их устройство, а они продолжали, что называется, обивать пороги учреждений, пока не добились своего. Помню, как гордо они уводили из детдома сиротку девочку, держа ее за руки, как жена милиционера строила планы, как она оденет девочку (свои дети у нее были мальчики). Все увиденное показалось мне таким важным, что захотелось написать не очерк, а повесть, хотя бы совсем маленькую» («О моей жизни…» С. 199).

Задуманная повесть из жизни рабочей семьи — о судьбе Евдокии и ее приемных детей — создавалась в очень трудных условиях эвакуационного быта. После чтения рукописи в кругу нескольких литераторов Панова переделала малоудачную сентиментальную концовку повести, а весь текст постаралась сделать крепче, жизненней, доходчивей. Уже тогда ей очень помогли наблюдения над собственными детьми, некоторые сценки повести были целиком списаны с натуры.

В феврале 1953 г. Панова предложила Ленинградскому отделению издательства «Советский писатель» подготовить книгу из шести очерков, в которых были бы продолжены судьбы некоторых знакомых героев ее прежних книг. «В одном из них описывается дальнейшая судьба моего „старого“ героя — молодого рабочего Анатолия Рыжова из „Кружилихи“ („Толька“). Другой представляет собой переработанный и дописанный мой очерк „Семья Пирожковых“, напечатанный в 1945 г. в городе Молотове, в альманахе „Прикамье“. В остальных очерках новые герои. …Мне трудно изложить более подробно содержание этой книги. В процессе работы сюжеты меняются много раз. Задача — чтобы каждый очерк был лаконичен, насыщен действием и событиями („судьбой“), чтобы он рассказывал о вещах, главных для нас всех, чтобы читать его было интересно, — и, по мере возможностей автора, чтобы он был художественным, то есть хорошо написанным» (ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 1, ед. хр. 77).

Намеченная программа была осуществлена Пановой лишь частично. В 1958 г. она все-таки вернулась к ранней своей повести «Семья Пирожковых» и еще раз переписала ее по просьбе тогдашнего редактора «Ленинградского альманаха» Б. М. Лихарева, решившего напечатать это произведение в новой редакции. «Переписывая, — сообщает Панова, — я поняла, что она неправильно названа, что главное драматическое лицо в ней и несомненно главный характер — Евдокия, и назвала повесть ее именем. Под этим именем повесть с тех пор и переиздавалась, и на экраны вышла, и переведена на многие языки. Эту скромную повесть я считаю подлинным моим дебютом в литературе, с нее я уверовала в себя и стала писать более свободно» («О моей жизни…» С. 200).

В 1961 г. по сценарию Пановой повесть «Евдокия» была экранизирована на Мосфильме молодым тогда режиссером Т. Лиозновой; роль Евдокии с большим успехом исполнила известная киноактриса Людмила Хитяева. Под впечатлением от повести Пановой и созданного на ее основе фильма писатель В. Семин верно заметил в свое время, что «Евдокия» заключает в себе особую авторскую идею человеческого счастья: «Неторопливое, как в жизни, течение событий, которые на первый взгляд движутся лишь за закрытой домашней дверью, постепенно увлекают вас развитием очень ясной и очень гуманной авторской мысли. И счастье, о котором говорится в фильме, перестает казаться вам таким уж простым, а домашняя дверь — закрытой» («Веч. Ростов». 1961, 10 мая). В работе над экранизацией «Евдокии» Панова открыла для себя некоторые важные стилевые особенности кинопрозы, развитые ею затем и в других сюжетах, например в киноповести «Рабочий поселок».