Тайное тайных

Фольклористы отмечали основную эмоциональную тональность народных песен: «Они (песни. – Е. П.)заново передумывают, под какой-либо напев, житейское коротание человека, живой человеческой личности, переживающей особенности своего положения, и упорно останавливают на них все внимание. И так как мало веселого дает жизнь вообще, и так как нет основания для торжества, то грустно звучит это раздумье о своей доле, и плачет песня горьким причитанием» ²³¹, – писал Е. В. Аничков. Невеселы были и размышления Вс. Иванова над человеческой судьбой, отсюда, возможно, и пронзительная, тоскливая интонация книги, имеющая истоки в народной словесности.

На фоне фольклорной образности пустыми и лживыми выглядят в «Тайное тайных» слова революционной эпохи. «Не могу такое слово на морозе говорить, не русское слово», – рассуждает по поводу слова «пролетариат» комиссар Запус («Бегствующий остров»). Практически все герои «Тайное тайных» – люди переходного времени – утратили дар истинного Слова. И лишь в рассказе «Полынья» намечается автором путь восстановления духовной вертикали: Богдан вспоминает сокровенное Слово, обращенное к Богу.

Какое же место занимала книга Вс. Иванова «Тайное тайных» в литературных «спорах о мужике», являвшихся по сути спорами об истории и культуре России, ее дальнейшем пути и судьбе.

Более всего, кажется, писателю было чуждо поверхностно-снисходительное отношение к деревне и крестьянской жизни, которое утверждалось повсеместно в Советской России: «Что у них? От хлева и до хаты / Скучен путь: горшки да кувшины. / Ну а мы с тобой теперь богаты / Всем богатствам молодой страны» ²³².

Столь же чуждым было представление о крестьянине как о биологическом существе, обуреваемом инстинктами и понятом по Фрейду. Избежал автор «Тайное тайных» и других крайностей, выявившихся в подходах к вопросу о мужике в литературе 1920-х годов: крестьянин в его рассказах не был ни пробуждающимся к новой жизни безбожным борцом за социалистический идеал, ни невежественным и тупым мелким собственником.

Вс. Иванов не только «веру мужицкую», но и жизнь, и душу народную знал «крепко». Потому и прозвучало его Слово о русском мужике – и шире, о русской жизни – так своеобразно и значимо, сделав книгу «Тайное тайных» событием в литературе 1920-х годов. Сложность и многообразие народной жизни и духовной культуры – традиции, вера, поэтическая словесность, идеалы и сомнения – все это нашло отражение в рассказах «Тайное тайных». Но в отличие от наиболее близких Иванову новокрестьянских писателей, эта народная жизнь предстала в книге в состоянии глубокого духовного кризиса. Не случайно такое важное место в «Тайное тайных» занимают сквозные темы бездорожья, пустыни, утраты, Слова. В этой духовной пустыне тоскует, мается, безумствует и ищет свой путь герой Вс. Иванова – человек с «мутным сердцем». В эпоху войн, революций и нового строительства под угрозой тотального уничтожения оказалась сама народная душа, которая все еще хочет верить в Бога и любить человека. Но как Мартын из рассказа «Плодородие», так и другие обуреваемые тоской и отчаянием герои книги «Тайное тайных», в образах которых запечатлел Вс. Иванов реальность 1920-х годов, – оказались «без креста» – заплутавшими, сбившимися с пути и утратившими истинную дорогу.

Такой ответ дал Всеволод Иванов на один из центральных вопросов времени.

Как же прочитали этот ответ современники?

Литературная борьба 2-й половины 1920-х годов в самых общих чертах определяется современными исследователями следующим образом: «Литература этой эпохи „полярна“, представляет собой борьбу полюсов, и полюса эти обозначаются все ярче и ярче в полемике РАПП с „Перевалом“. С одной стороны, крайний рационализм, ультраклассовость, понимание искусства как орудия политической борьбы; с другой – отстаивание общечеловеческих ценностей в противовес классовым» ²³³. Среди произведений, ставших для идейных противников аргументами в споре, одно из центральных мест принадлежало книге Вс. Иванова «Тайное тайных». Итоговая победа «рационалистов» над «интуитивистами» оказалась, по мнению одного из авторитетных исследователей этого периода, Г. А. Белой, «губительной» и для литературы в целом («надолго была прервана традиция психологизма, давшего „Тайное тайных“») ²³⁴, и для творческой судьбы Иванова («недоверие к силе и мощи художественного образа» обернулось «рассудочностью и декларативностью», «сместилось представление художника о себе самом» ²³⁵). Поддавшись рапповской критике, обвинявшей писателя во фрейдизме, солипсизме, мистицизме и т. п., Иванов, как отмечали Г. А. Белая и другие авторы работ о нем, не услышал голоса А. К. Воронского и его единомышленников, чьи «статьи о писателе до сих пор остаются лучшими в критической литературе» ²³⁶.

Реально, однако, все было далеко не так однозначно. Книга «Тайное тайных» оказалась в начале 1927 г. в центре не одной, а сразу нескольких дискуссий: о «живом человеке», о фрейдизме – сознательном и бессознательном в человеческой психике, о путях развития искусства. А поскольку литературная борьба разворачивалась на фоне ожесточенной внутрипартийной борьбы 1925–1927 гг., то зачастую те или иные критические оценки были вызваны к жизни отнюдь не эстетическими вопросами.

Первая критическая статья, напечатанная А. К. Воронским в газете «Ленинградская правда» 5 декабря 1926 г. (т. е. фактически еще до выхода книги), во многом определила контекст интерпретации «Тайное тайных». «Тайное тайных» Воронский называет «показательным для всей литературы „симптомом“». «Наши художники неслучайно, конечно, подходят вплотную к „вечным“, к „проклятым“ вопросам: о жизни и смерти, о судьбе человека, о месте его в космосе, – заметил критик. – Весь вопрос в том, чтобы сочетать это личное с общественным, <…> с широким потоком окружающей современности». Трактовка книги во многом дается в духе популярных идей 3. Фрейда, другое дело, что автор статьи о «Тайное тайных», вкладывает в свою оценку более широкий смысл: «Всеволод Иванов рассказывает о господстве, о неограниченной власти над человеком первоначальной жизненной стихии. Земля, пашня, хлеб, работа, инстинкт размножения и продолжения рода, женщина, ребенок, тоска по любимой <…> это и есть тайное тайных. Герои писателя действуют „бездумно“, „бессознательно“, „понуждаются к тому могучим инстинктом“». Помимо высокой оценки мастерства Иванова, Воронский указывал и на нежелательный для писателя литературный контекст: «…будет худо, если он пойдет по пути, где роковым образом оступались даже такие гении, как Гоголь и Достоевский, и такие поэты, как Есенин» ²³⁷.

Рецензии на «Тайное тайных», опубликованные в январе-марте 1927 г., в целом ничего нового не содержат. Отмечаются изображение «человека во всей сложности его душевных переживаний» ²³⁸ (Н. Белинький), «исключительное мастерство», «четкая и энергичная фраза, задушевность тона» ²³⁹ (М. Рудерман); «простота, выразительность и тонкость» ²⁴⁰ (А. Лежнев) и т. п. Указывая на опасность увлечения писателя стихийным, физиологическим в человеке, критики тем не менее выражали уверенность, что не это определит дальнейший «рост большого писателя» (Лежнев). В целом «Тайное тайных» оценивается не только как «симптоматическое явление, но и как подарок литературе» ²⁴¹.