Лоцман кембрийского моря

Геологи выбрали для своего лагеря «хорошо обнаженное» место — там, где берег уже склонялся к воде, и расставили четыре шалаша без всякого интереса к геометрическому порядку, — как на одну ночь, в соответствии с более подвижными привычками своей профессии.

Проспект Геофизиков, заложенный час назад, уже был достроен, когда мощный голос, неслыханный в тайге на Полной, сказал:

— Товарищи радиослушатели! Сейчас шесть часов пятьдесят восемь минут по московскому времени. Проверьте ваши часы!

И неслыханно громкое тиканье часов из неведомого подвала где-то в районе улицы Рочдельских Пионеров в Москве потрясло колхозников «Луча», и голос послабее сказал в том же радиотоне:

— Товарищи электрики! Начните работу, времени осталось мало, завтрак через час!

Шестерых рабочих Василий отрядил на строительство битумной лаборатории. Он объявил эту стройку ударной, и до завтрака молодые колхозники сумели подвести ее под крутоверхую крышу. Они достигли этого самым простым и смелым способом: начали с кровли. Настелили ее шатром из широких полос коры, укрепили крышу меж четырех лиственниц — и здание было закончено без стен и фундамента. Но еще не было и кровли, а уже установлен был аппарат Сокслета… нельзя сказать «под крышей», но можно ли сказать — «внутри здания»? Зырянов ни на минуту не испытал этих словесных затруднений: важно было, что лаборатория готова. Он торопился заложить анализ, чтобы получить его до наступления холодов…

Колхозники воткнули топоры и с кроткой бранью бережно уселись на свежесрубленных скамьях у душистых смолистых столов. Другие взяли миски в руки и ели стоя, не отвечая на ехидные приглашения сесть.

Москвичи оставили раскрытые ящички и вынутый из чехлов инструмент и подошли к столам, деликатно ступая в полуботинках без подметок по колючим иглам и щепкам.

Дружные геофизики за столом разбились на две партии и тоже приняли участие в бессердечной дискуссии между теми, кто еще не вынужден был стоять, и теми, кто уже не мог сидеть. Все посильно острили за неимением более действенных средств против злого фурункулеза.

Колхозники из «Луча» особенно забавлялись тем, что Москва, слышь, глаза еще продирает! Уже солнце за полдень покатилось, а из Москвы объявили время — семь часов утра! Да еще: проверьте часы!..

— Чистые дикари! — сказал бородатый колхозник, ругая своих. — Таежное зверье, одно слово. До Москвы-то не близко. Пока вы тут на солнышко зубы скалите, задерживаете, а в Москве-то дожидаются от вас его.

— Неужто и солнце не скоро добежит?

— До Москвы?.. Человеку шесть месяцев по земле, а солнцу по небу шесть часов шагать отсюда, — сказал бородатый и посмотрел гордо на москвичей: и мы, мол, знаем кое-что.

Василий подошел в носках, увенчанный чирьями по лбу, как и подобало главе чирейного царства за тридевять земель, в шести часах солнечного пути от Москвы.

Начальник остановился у стола, опустив плечи, и взял кончиками пальцев миску и ложку. На кончиках пальцев у него не было нарывов. Среди веселого общего чавканья один из колхозников приветствовал его:

— Ах, здравствуйте, Василий Игнатьевич, мы рады вас видеть! Вы цветете, как майская розочка!

Этот голос недавней ночью уговаривал жену поберечь себя. Василий узнал неизвестного колхозника и рассмеялся.

— На всех веточках по цветочку, — продолжал колхозник развивать свою мысль.

Василий ходил с миской от стола к столу. И как будто никто не видел начальника экспедиции всю дорогу: каждый приглядывался и удовлетворенно убеждался, что начальник выглядит хуже его; утешался в своих страданиях и великодушно жалел Зырянова.

Освободившиеся колхозники-проводники ушли с лошадьми и лодками в Черендей и домой — в свой «Луч».

Часть продовольствия, взятого из Черендея, съедена была в пути. Следовало спустить лодки за новым запасом. То есть следовало искать Меншикова и деньги. Меншиков не ответил ни на одну из телеграмм, посланных вверх по Лене. Черендейские организации не в состоянии были добавить что-либо к тому, что уже дали для экспедиции. Но Василий не поехал. Он свалился, успев дать указания для инструментальной съемки.

Через десять дней Василий поднялся, еще очень слабый, наметил точку для бурения по результатам инструментальной съемки и велел очистить площадку, строить вышку и зимний дом для жилья, способный сохранить тепло при шестидесятиградусном морозе.

Он испугался своей слабости. На сколько времени еще затянется болезнь? Продовольствие было на исходе. Василий сел в берестяночку и пустился вниз по реке.

На второй день к вечеру он вышел на берег в Черендее. Никаких телеграмм на почте не было. Москва тоже не отвечала. Но что самое удивительное — никаких слухов не было об экспедиции, ведомой Меншиковым.

Еще сто слов начальнику Главзолота по телеграфу — и напрасное ожидание ответа.

Василий пришел в контору эвенкийской кооперации и сел мрачный, не поздоровался. Григорий Иванович тревожно взглянул на него и вышел за дверь. Он вошел в почтово-телеграфное отделение, рядом с базой, и поманил телеграфиста Илью.

— Зырянов что-нибудь получил?

— Ни одного слова, — шепотом ответил Илья.

Григорий Иванович вздохнул и пошел на базу, через час вернулся в контору. Зырянов сидел по-прежнему неподвижный, задумавшийся. Григорий Иванович сказал хмуро:

— Велел снести на берег продукцию завтра утром. На двенадцать тысяч. Коровка молодая пасется у меня на том берегу… Возьмешь ее.

Василий молча схватил его за руку.

— Возьмешь меня на урочище Повешенного Зайца, если не посадят, а только выгонят отсюда? На что-нибудь я пригожусь.

— Ты будешь работать в эвенкийской кооперации, как работал!

— Но будет ли нефть?

— Будет! — Василий выбежал из конторы.

Теперь, окрыленный, он поспешил на базу Золотопродснаба. Если бедная эвенкийская кооперация рискнула еще наскрести на двенадцать тысяч, то сочувствия Золотопродснаба должно хватить на двадцать тысяч по крайней мере.

Директор базы не решился увеличить кредит без совещания с партийной организацией. На собрании он сказал:

— Коль скоро экспедиция организована по приказу Главзолота, как будто бы ясно, что мы должны ее снабжать.

С этим все согласились, и директор отпустил продовольствия на двадцать пять тысяч рублей. Зырянов ничуть не удивился, что люди согласились остаться сами без продовольствия. Почему они должны быть хуже меня? Почему кембрийская нефть — не их дело?

Задолженность Зырянова Черендею достигла ста пятидесяти тысяч.

Утром он переправился через Лену и навьючил весь груз на оленей. Проводники из колхоза привели вместе с оленями Григория-Иванычеву корову.

Караван подвигался медленно. Василий принужден был сопровождать его для охраны.

Коровку он решил держать на подножном корму до осени, а там, если тяжело будет, прирезать. Кусок свежего мяса может спасти людей зимой.

В приезд экспедиции или присылку денег он больше не верил.

Весь август продолжались работы по возведению вышки. Ее основание встроено было в жилой дом, для того чтобы возможно было бурить всю зиму.

Василий проводил дни в геологических маршрутах. Он возвращался в поздних сумерках. В лагере уже готовились спать.

Но однажды, возвращаясь лодкой с Петровым, он услышал крики и песни; сразу несколько разных песен.

Василий быстро подогнал к острову. На урочище Повешенного Зайца не было ни одной бутылки вина, кроме того спирта, что в аптечке. И, однако, не могло быть сомнения: случилось нечто неправдоподобное или непредвиденное.

Из тени лиственниц на проспекте Геофизиков выступил Сережа. Он сказал виноватым голосом:

— Приехал Меншиков.

«Он привез станок?» — рванулся было вопрос и остался на языке: Меншиков не мог и никто в Черендее не мог поднять станок через пороги Полной.

— Что он привез? — тихо спросил Василий.

— Вино, — ответил Сережа совсем тихо, — а закуска наша.