Дни нашей жизни

— Гости-то мои поди соскучились. Сейчас я их при­веду!

— Какое у вас тут богатство собрано, — не своим голосом сказал Алексей и наугад схватил одну из книг.

Книга оказалась интересными редким изданием, и он продолжал уже спокойнее: — Я ее как-то нашел у бу­киниста, но она дорого стоила и у меня не хватило де­нег. А когда я прибежал снова, ее уже, конечно, продали.

— Настоящие книжники покупают редкие книги слу­чайно и дешево, — с живостью откликнулся профессор. — Надо знать, где и что искать.

И он начал показывать книги, которыми гордился, сообщая о каждой, как нашел ее и за сколько купил. Чтобы похвастаться интересным изданием, он то про­ворно вскакивал на особую скамеечку, которую ловко передвигал ногой вдоль полок, то приседал на корточ­ки и, начав рассказывать, забывал подняться.

Стоять над ним было неловко, и Аня попросту опу­скалась на пол рядом с ним и через его плечо разгля­дывала книги. Трубчатые складки ее платья разлета­лись при этом золотистым шатром, из-под которого выглядывали острые каблучки. Алексей, стоя рядом, смотрел только на Аню, и голос профессора будто про­валивался куда-то, а что он рассказывал, Алексей и не слышал.

Маленькая седая женщина появилась в дверях и со вздохом сказала:

— Ну, ясно. На полу! — и протянула руку Алек­сею. — Здравствуйте. Здороваюсь с вами первым, пото­му что вы еще не на четвереньках и, следовательно, спо­собны заметить мое присутствие. Я — Полина Степанов­на, жена этого библиофила. А вы — инженер Полозов, бывший ученик Михаила Петровича?

Она вошла в такую минуту, когда все будто прова­лилось куда-то, и Алексей с трудом справился с собой, чтобы поздороваться.

— Почему бывший? — воскликнул Михаил Петро­вич, вскакивая и помогая Ане подняться. — Мои уче­ники остаются, моими учениками до тех пор, пока не начнут сами меня учить. А этот еще не начал.

И он подхватил под руки Аню и Полозова:

— В столовую, друзья, в столовую, пока не перева­рились пельмени!

За обедом Аня с удовольствием заметила, что Алек­сей, сидевший вначале смущенно и мешковато, посте­пенно освоился, непринужденно участвовал в разговоре и даже вновь обрел свою чуть насмешливую интона­цию, которая нравилась Ане. Занятый своими мыслями, он надолго забывал об Ане, и это тоже нравилось ей, потому что он был именно таким, и никаким другим она не хотела его видеть.

После пельменей на столе появился электрический кофейник. Полина Степановна тут же намолола кофе и заварила его. По всем ее движениям угадывалось, что приготовление кофе в этом доме является неким торжественным ритуалом. Михаил Петрович вниматель­но следил за бурлением пара под стеклянным колпач­ком и выдернул вилку из штепселя без всякого сигнала от хозяйки, а хозяйка придвинула к кофейнику чашки и, выжидая, чтобы кипение улеглось, первою нарушила установившееся за столом молчание, обратясь к Алек­сею:

— Михаил Петрович говорил мне, что после инсти­тута предлагал вам аспирантуру, а вы отказались. Вы теперь не жалеете?

— Очень редко, — подумав, честно признался Поло­зов. — Бывает, авральщина захлестнет, так что света не взвидишь, — ну и вздохнешь по возможности спокойно учиться, читать, двигаться вперед. Но, по-видимому, я по своим данным больше практик, производственник. Так что не жалею.

Аня смотрела на него во все глаза. Сколько раз бы­вал в цехе профессор, сколько раз говорили о нем при Полозове, — никогда Алексей не рассказывал, что учил­ся у него и даже был приглашен в аспирантуру.

— Разве вы не считаете практику на заводе полез­ной и необходимой? — спросила она у профессора. — Решение Гаршина ведь вы одобрили?

Профессор пожал плечами:

— Ученый обязан знать практику, но не всякий ин­женер обязан стать ученым. Витя Гаршин — превосход­ный парень, мы с Полиной Степановной к нему неравно­душны, — сказал он с улыбкой. — Но я бы никогда не принял его в аспиранты, и когда он после войны явил­ся восстанавливаться в аспирантуру, я ему так напря­мик и отрезал: «Зачем тратить время? Не выйдет из вас ученого, данные не те, охота не та. Наука — это непрерывное усилие. Способны вы на непрерывное уси­лие? Нет. А если только за научной степенью гнаться да за кандидатской ставкой — не стоит. Да и заслужить их тоже нелегко».

Аня метнула смешливый взгляд на Полозова, но Алексей спокойно прихлебывал горячий кофе, то ли за­думавшись о чем-то, то ли просто не интересуясь раз­говором.

— Но ведь вы сами хвалили его талантливость, Ми­хаил Петрович?

— Я и сейчас не отпираюсь. Талантлив. Но резуль­тат в любом деле, Анна Михайловна, дает сочетание таланта с трудоспособностью. И с упорным — даже, порою, неприятным, несимпатичным, но упорным харак­тером.

Он посмотрел на жену, пригорюнившуюся над чаш­кой кофе, и заключил:

— Впрочем, мы Витеньку любим. Будем подталки­вать и, как говорится, в переплет возьмем, если пона­добится, — верно, Полинушка?

Полина Степановна усиленно кивала седой головой. Она всем сердцем привязалась к Вите Гаршину, когда-то написавшему им о гибели сына такие сердечные и нужные слова. Она цеплялась за этого единственного свидетеля последних дней незнакомой им фронтовой жизни Васи и ценила возможность хоть изредка пого­ворить о сыне с человеком, который у этой проклятой пограничной речонки Шешупы принял его последние слова. Она знала, что и муж дорожит Витей Гаршиным по той же причине.

— Он ведь славный, — робко сказала Полина Сте­пановна.

— Конечно, славный, — подхватил профессор, под­нялся из-за стола и поцеловал жену в седые волосы. — Спасибо, хозяюшка. Мы пойдем в кабинет, побол­таем.

Ане очень хотелось сказать хозяйке на прощанье что-нибудь хорошее, но она ничего не могла придумать и обрадовалась, что Алексей говорит как раз то, что нуж­но, и что он сегодня добр даже к Гаршину.

— Это замечательно, что вы не отмахиваетесь за­просто от человека, — сказал Алексей. — Мы часто и по­нимаем, да не умеем, вот и разбрасываемся людьми.

— Но раз вы поняли — значит, научитесь, — с улыб­кой сказала Полина Степановна.

Аня и Алексей столкнулись в дверях кабинета, пока профессор пробирался к выключателю, чтобы зажечь свет. Их плечи на минуту соприкоснулись, и, прежде чем отодвинуться, Аня всем существом ощутила — он рядом.

14

Оттого, что она и он должны были вместе пойти на концерт, в ходе ее жизни ничего не изменилось. Утром она с такою же торопливостью собиралась на завод, в труде и заботах проходил день, набегали мелкие, буд­ничные неприятности — то одна, то другая. Но отблеск праздничности ложился на все, что она делала.

С Полозовым она виделась ежедневно, часто по мно­гу раз в день, и в то же время как бы не виделась со­всем, потому что этот привычный, постоянно встречаю­щийся ей Полозов был мало похож на того Алексея, который неуклюже сидел на краешке дивана и молча, смотрел на нее. Этот Полозов спорил с нею на бюро, проверял, как идут занятия по техническому минимуму, даже сердился на нее, когда она повесила плакат так, что он мешал работе кранов. Тот Алексей вел ее домой, осторожно выбирая дорогу, чтобы ей не было больно шагать по булыжникам, и у афиши Филармонии робко предложил ей пойти на концерт, а когда она сказала, что билеты, наверное, распроданы, почти сердито за­явил, что это не ее забота. И тот Алексей явно не хо­тел вмешиваться в дела другого, потому что в цехе ни разу не заговорил с нею о концерте, а билеты появи­лись у нее на столе в конверте без какой-нибудь запис­ки — два билета на хоры.

Она понятия не имела о том, знает ли он ее адрес и где рассчитывает встретиться с нею перед концертом, но верила, что все сложится как нельзя лучше, так же как все ее дела в эти дни.

Самым трудным делом было устройство Кешки Сте­панова.

Она начала с бригады Пакулина. Николай замахал руками:

— Что вы, что вы, Анна Михайловна! Мы ж на об­щегородское первенство вытягиваем!