Сломанная подкова

Вдруг Данизат застыла на месте, не веря своим глазам. Через Чопрак переезжал всадник. В коне нельзя было не узнать Шоулоха. Старуха чуть не бросилась бежать ему навстречу, но от радости ноги у нее отнялись и она не сдвинулась с места. Она могла только вознести руки к небу, будто собиралась взлететь. На коне сидел сам Бекан. О чудо! Что за конь Шоулох! Оторвался, побежал навстречу Бекану, и теперь они возвращаются назад. Благодарение аллаху. Старик, конечно, рассердится, но ничего. Лишь бы жеребец не достался врагу. Но что такое? Бекан осадил коня, посмотрел вниз, повернул назад и умчался.

Только сейчас Данизат заметила всадников, которых увидел Бекан раньше. Всадники тоже заметили Бе-кана и пришпорили коней. Послышались выстрелы. «Не во сне ли я?» — подумала Данизат, глядя, как Бекан уходит в горы, оглядываясь на преследователей.

Всадников было десятка два. Они бросились догонять Бекана и стреляли на скаку. После каждого выстрела Данизат взвизгивала. Она ждала, что или вот-вот упадет старик под копыта, или рухнет сам Шоулох. Но элитный жеребец уходил все дальше и дальше.

Якуб приехал за седлом, а нашел коня. Пять тысяч останутся целыми. Из ущелья Шоулох никуда не уйдет. «Окно в небо» завалено снегами. Слева Бахранская скала, справа неприступная стена. Важно не потерять жеребца из виду, чтобы не пришлось его долго искать.

Якуб приказал ни в коем случае не стрелять в жеребца, а если во всадника, то только наверняка.

Старик знает все тропы. Он мог бы уйти от преследователей, если бы ему удалось оторваться от них, но тропы знает и Якуб Бештоев. Чопракское ущелье — его родина. Здесь он вырос и пас овец.

Якуб разделил своих всадников на группы, каждая группа мчалась по отдельной тропе. По какой ни уйдет Бекан, ему дорогу в конце концов преградит Кавказский хребет. А назад — только в руки Якуба.

Бекан старался прижиматься к скале. Временами он ехал по самому краю пропасти. Легионеры открывали огонь всякий раз, когда старик показывался на одну-две секунды. По ущелью раскатывалось глухое эхо.

Бекан ехал над пропастью, а мысль его лихорадочно искала выход из безвыходного положения.

Выбрать узкую тропу между скалами и завалить ее камнями? Но пока одни будут расчищать дорогу, другие обходными тропами опередят Бекана и отрежут дорогу к хребту.

Столкнуть Шоулоха в пропасть, чтобы не достался Якубу? На это Бекан не решится. Тогда уж лучше погибнуть вместе.

Бекан вспомнил легенду о Кагермасе. Представил себя на месте славного джигита Ордашуко, не пожелавшего расстаться с конем. Способен ли Бекан, хранитель кабардинской элиты, на такое самопожертвование? Ку-лов тогда еще, на пастбищах, сказал ему: ответишь перед народом. Оказывается, не легко повторить подвиг джигита Ордашуко.

Повернуть сейчас на тропу, ведущую к перевалу через Бахраиский хребет? На той стороне хребта Бекан оставил Чоку с друзьями и мог надеяться на помощь. Локотош и Мисочка вооружены. У одного пистолет, у другого автомат. На узкой тропе с таким оружием можно задержать двадцать всадников. Но по каменистым ступенькам, по которым спускался Пох, жеребец не пойдет — не приучен к этому. И нельзя наводить зверя на след, загубишь и себя, и Чоку с Локотошем и Федором. Пока Шоулоха заставишь сделать два шага по каменным выступам, легионеры догонят.

Шоулох устал. Дышит тяжело. Холка в мыле. Спина мокрая. Был бы жеребец под седлом, и седоку и коню легче. Как это старуха выпустила его из пещеры? Знала же, чем это может кончиться! Видно, хотела вывести жеребца на водопой, а он вырвался. Лошадь паслась за Чопраком на лугу, когда ее увидел Бекан. Сначала он не узнал жеребца. Шоулох, заметив человека, поднял хвост и поскакал вниз. Бекан окликнул коня. Да, это он. Узнав своего хозяина, конь остановился, но не сразу подпустил к себе. Очень хотелось ему, как видно, побегать на свободе, подышать горным воздухом, побыть на свету, потереться о стога сена.

Старик осмотрелся. Вокруг никого. Бекан семенил за конем, ласково подзывая его: «Кос, кос», пока в руках не оказались оборванные поводья.

Почувствовав сильные руки хозяина, Шоулох покорился, пошел широким шагом, сверкая белыми чулками. Он грациозно нес красивую голову, чуть выгнув шею. Играли заостренные уши, между ними густая челка свешивалась на лоб...

Бекан оглянулся.

Далеко внизу цепочкой тянулись всадники. Идут неотступно. Правда, их стало меньше. Видно, не все выдержали погоню. Или Якуб что-нибудь замышляет? Не пустил ли он половину своих людей по реке? Чопрак обязательно выведет их к перевалу. Якуб не спешит. Знает, что Бекану все равно не уйти. Не перелетит же Шоулох на крыльях через Кавказский хребет!

Дорога пошла еще труднее. Послушный доселе малейшему движению рук или ног всадника, Шоулох начал сам останавливаться, чтобы отдышаться. Облачко пара, курящееся над всадником, остро пахло конским потом. Склон горы, по которому пробирался Бекан, то и дело преграждали каменные осыпи. Бекан спешивался и по острым камням, угрожающим сдвинуться и поползти лавиной вниз, и по крутым ливневым руслам переводил коня в поводу. Особенно трудно приходилось на спусках.

Бекан вспомнил, как вчера спускался Пох с Бахран-ской стены. Конь осторожно вынесет вперед одну ногу, потом рядом с ней поставит вторую, присядет на задних ногах и одну за другой переносит задние ноги на порожек, на котором стоят передние. Совсем как в цирке, когда лошадь становится четырьмя копытами на тумбу. Поэтому всадник отпускает поводья и не шевелится, Есецело доверяется чутью и умению лошади.

Шоулох не похож на Поха, не обучался этой науке.

Бекан выбрался на отвесный склон горы, встал под истерзанным ветрами деревом. Ветер и сейчас свистел в его голых ветвях.

Вся долина внизу белым-бела. Только на дне ущелья, укрывшись от пронизывающих ветров, темнеют леса. Небо, словно износившимся полотенцем, утирается рваными облаками. Тишина. Не слышно шума Чопрака. Родные горы, родная земля. Почему же она обернулась мачехой и грозится каждой тропой и каждым камнем? Почему Бекан, как затравленный волками жеребенок, не знает, в какую сторону метнуться? Где спасенье, а где неминуемая гибель? И есть ли оно, спасенье? До голубых ледников, в которые, как в доспехи, одеты горы, кажется, рукой подать, но дойдешь ли до них? И сумеешь ли через них перейти?

Пока Бекан постоял в задумчивости под истерзанным деревом, жеребец отдохнул. Умными глазами он спросил седока: зачем стоим на ветру? Разве не видишь — я весь мокрый?

Старик взял Шоулоха под уздцы и побрел дальше.

Усталость Шоулоха вполне понятна. Жеребец целый месяц томился в темной пещере. Застоялся. Расслабились мышцы ног, потерялось дыхание. Надо было чаще выводить коня из пещеры, хотя бы по ночам. Но все же Шоулох — молодец. Не догнал же его ни один всадник из двух десятков преследователей. Даже Якуб Бештоев, мчавшийся на лучшем коне, плетется сзади, если не махнул еще на Бекана рукой.

Вдруг, достигнув новой высоты, Бекан увидел далеко внизу цепочку всадников. Это они.

Страшна не та погоня, которая скачет галопом с гиканьем и свистом, а та, которая движется медленно, потому что уверена в себе: тому, кого преследуют, деться некуда.

Треснули и протяжно разнеслись по горам несколько выстрелов. В горах не поймешь, откуда стреляют. Щелчок выстрела мгновенно тонет в отзвуке, заполняющем целое ущелье. Ясно было одно, стреляют не те всадники, что внизу. Так, может быть, это партизаны? Или

«безочажные», так называют людей, которые скрываются и от той и от другой власти и ждут, пока прояснится обстановка? У Бекана появилась надежда.

Но тут со стороны истоков Чопрака, со стороны ледниковой пещеры (а у Бекана мелькала мысль, не по-

17 А. Кешоков

даться ли туда) появились три всадника. Они медленно поднимались из ущелья, наперерез пути. Это были тоже якубовские легионеры. «Якуб читает мои мысли как по-писаному»,— подумал Бекаи. Теперь оставалась одна дорога — к «окну в небо».