Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Не открывайте окна в машине, — плача, наказывала она, — ребенка можно простудить.

Валентина собрала вещи сына, Иван погрузил в машину детскую кроватку, и они, попрощавшись с родителями, уехали. И минут через тридцать разгоряченные «Жигули» подкатили к дому Андронова. Иван отнес я комнату кроватку, вещи и уехал мыть машину и ставить ее в гараж.

Валентина внесла Андрюшку в переднюю, и тут Фекла Лукинична забеспокоилась не на шутку. Наступил самый ответственный момент: кому — матери или бабушке — внести Андрюшку в комнату, где лежал, ничего не подозревая, больной дед Андрей? Женщины говорили шепотом, как заговорщицы. Шустрый карапуз с рук матери живо перебрался к незнакомой ему бабушке. Фекла Лукинична держала на руках не в меру проворного внука, волновалась, и не столько потому, что надежное «лекарство» — вот оно, уже у нее в руках, сколько потому, что этот большеглазый, непоседливый и так удивительно похожий на Ивана малец должен, по ее убеждению, помочь своему деду избавиться от хворобы. И тут важнее всего, как полагала Фекла Лукинична, встреча деда с внуком. Ее, эту встречу, следовало как-то подготовить, организовать. А как? Фекла Лукинична не знала. Беспокоясь об этом, она сказала:

— Валя, именно ты, и не как врач, а как мать, должна войти с сыном к больному. Что тут важнее всего? — начала она поучать смутившуюся и покрасневшую невестку, передав ей Андрюшку. — Как ты должна все это проделать? Спокойно входишь в комнату, на руках у тебя сын. Андрей Саввич лежит себе и никого не ждет, а тут вдруг перед ним и не кто-нибудь, а сам Андрюшка! Если Саввич спит, не буди, а постой возле кровати, подожди. Я уверена, он сам, своим сердцем учует, кто к нему припожаловал, и проснется. И вот тут, когда Андрей Саввич откроет глаза и увидит Андрюшку, ты скажи: «Здравствуй, дедусь, это я, твой внук Андрей! Пришел проведать!»

— Не смогу я, мама, — еще больше смутившись, сказала Валентина.

— Сможешь. А что тут такого? — шепотом говорила Фекла Лукинична. — И хорошо бы сказать детским голоском. После того, как Андрюшка поздоровается, поставь его на кровать, и нехай он ножками, ножками потопает. Он шустрый, умеет. Ты только поддерживай, а он нехай сам шагает… Это так важно! Ну что, сможешь?

— Не смогу, — повторила Валентина, еще больше покраснев. — Не получится у меня.

— Ладно, я сама, — сказала она. — Андрюша, иди ко мне, соколик ты мой! Мы с тобой все сумеем. Иди, иди, мой ласковый. — Взяла внука и с любовью посмотрела на Валентину. — Ну скажи: «Андрюша, в добрый час!»

— Я пойду с вами.

Валентина поцеловала сына в щеку, тихонько приоткрыла дверь, пропуская вперед свекровь с Андрюшкой.

Андрей Саввич лежал на спине с закрытыми глазами, и нельзя было понять, или спал, или о чем-то думал. Потом он, наверное, и в самом деле сердцем почуял, что кто-то стоит возле кровати, и открыл глаза. Грустным взглядом смотрел на жену с ребенком на руках, нисколько не удивляясь и не радуясь.

— Здравствуй, дедусь! Это я, твой внук Андрей. Пришел проведать! — нарочито тоненьким, почти детским голоском сказала Фекла Лукинична и снова не увидела на худом бородатом лице мужа никаких перемен: как было оно мрачным, суровым, таким и осталось. — Саввич, да ты что, слепой, ничего не видишь? Это же с тобой поздоровался Андрюшка! Погляди, какой геройский парнишка. А ну, Андрей Иванович, шагай к деду. Становись-ка ему на пузо да подай голос, засмейся, чтоб и дед повеселел.

Бабушка заботливо поддерживала Андрюшку под руки, и он, словно бы и в самом деле что-то соображая, старательно засучил ножками у деда на животе и весело запищал. И вот тут впервые за многие дни от улыбки шевельнулась клочковатая, во многих местах побитая сединами борода Андрея Саввича.

— Неужто это он? — спросил он, глядя на внука. — Плясун. — Увидел стоявшую в сторонке Валентину. — Валюша, так это и есть мой внук?

— Сын Ивана, а ваш внук, — поспешила ответить Валентина. — А вам не верится?

— Чего не верится? — вмешалась в разговор Фекла Лукинична. — Да приглядись к нему — настоящий Андронов, нашей породы.

— Верно, геройский мальчуган, — согласился Андрей Саввич. — Непоседа, а как ножками выбивает. Только как он тут оказался?

— Очень просто. — Фекла Лукинична посмотрела на повеселевшего мужа. — Узнал, что его дедушка хворает, вот и заявился. Теперь он у нас будет жить. Иван с Валей тоже порешили вернуться.

— Давно пора. Нечего скитаться по чужим квартирам.

— Встань, Саввич, и подержи внука на руках, — просила Фекла Лукинична, снова видя хмурое, как ненастный денек, лицо мужа. — Ить он тянется к тебе, ручонки подает и гопака на тебе отплясывает. Видать, будет танцором. И на Ивана сильно скидывается — копия! Иван, помнишь, тоже был прыгун порядочный.

Локтем опираясь о подушку, Андрей Саввич поднялся, ему и самому захотелось подержать на руках этого развеселого хлопчика. В трикотажных подштанниках и в такой же нательной рубашке, он сидел на кровати, свесив костлявые ноги. Фекла Лукинична поставила ему на колени внука, и Андрей Саввич сразу же почувствовал особый, свежий детский запах, ощутил то необычное детское тепло, которое ощущал давно когда еще был молодым отцом. Он осторожно взял Андрюшку широченными и твердыми, как железо, ладонями. Или потому, что ребенок испугался прикосновения таких жестких мужских рук, или потому, что вблизи увидел косматое лицо, только Андрюшка вдруг заплакал, и побледневшая, перепуганная Валентина схватила сына и унесла его в соседнюю комнату.

— Вот видишь, мать, не признал меня внук, — грустно сказал Андрей Саввич, продолжая сидеть на кровати. — Что-то во мне пришлось ему не по душе.

— Борода твоя страхолюдная испужала ребенка, — сказала Фекла Лукинична. — Тебя такого, косматого, и взрослый перепугается, а тем паче дите. Говорила: подрежь бороду, приведи ее в порядок — не пожелал. Завтра попрошу Жана, пусть придет и подмолодит тебя как следует.

— Ежели Жан сможет прийти, пусть приходит, — покорно согласился Андрей Саввич. — Только, думаю, борода моя тут ни при чем. Чужой я для тезки, он еще не привык ко мне, вот в чем причина. Ну, ничего, поживет у нас и привыкнет. Накажи невестке, чтоб она чаще приносила ко мне внука. — Он долго молчал. — А где наш Никита? Почему не бывает дома?

— У Никиты свое горе, сам знаешь, — ответила мать. — А где он пропадает и что делает, мне неведомо. Соседка Нина сказывала, что когда она ходила на кладбище проведывать своих покойных родителей, так видела там Никиту. Сидел, согнувшись, возле Клавиной могилки… Изредка заявляется домой, поест и опять уходит. Ночует дома, а к тебе заходить не желает.

— Это почему же?

— Я спрашивала. Не хочет отвечать. Он изделался таким молчуном, что и слова из него не вытащишь.

В это время отворилась дверь, и вошел Василий Максимович.

— Можно проведать больного? Доброго здоровья, Андрей! — Василий Максимович протянул руку. — Уже сидишь? Молодец! Залеживаться нельзя. Трактор в поле небось тоскует по тебе?

— Не знаю, как трактор, а я по нем, скажу правду, сильно скучаю. Но сегодня уже не так скучно. Только что был у меня внук Андрей.

— Я видел его, парень что надо!

— Ну, присаживайся, Вася, хорошо, что зашел.

35

Приход зятя обрадовал Андрея Саввича, пожалуй, больше, чем нежданное появление внука, и Фекла Лукинична это заметила. Желая оставить их одних, она ушла. Василий Максимович уселся на стул возле кровати.

— Ну, рассказывай, Вася, что там нового, на воле?

— На воле, брат, хорошо. А тут еще, на наше счастье, октябрь выдался таким сухим и таким теплым, как все одно август. Отава пошла в рост, хлеба зазеленели. Паутина опять поплыла по небу, вернулось бабье лето.

— Как идут дела в поле?

— Поднимаем зябь, стараемся. Но лично у меня пахота идет неважно. Один Тимофей действует.

— А что так?

— Отрывают меня от трактора по всяким посторонним делам, — пояснил Василий Максимович. — Вот и сегодня почти весь день околачивался в станице. А почему? Дочка вызвала по партийной линии, дажеть посыльного за мной прислала.