Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Может быть, у вас тут родственники есть? Или кто-нибудь знакомый?

Кадровик смотрел на него с надеждой.

— Есть, — сказал Иван.

Как же он потом хвалил себя за догадливость, за предусмотрительность, за то, что не убоялся лишней ноши, не пожалел денег, не поленился зайти в попутные московские магазины и накупить там разных подарков. Ему будто сердце подсказало, что найдется кому их дарить.

И будто он заранее знал, что так оно и случится с жильем и ночлегом. В гостинице, куда он на всякий случай сунулся, — там тоже места для него не оказалось, там на прилавке регистратуры стояла красивая табличка с надписью: «Свободных мест нет». А больше ему некуда было податься.

Словом, сердце ему правильно подсказало, хотя Иван и гнал прочь и начисто отвергал коварные эти подсказки, что так оно и случится и этого ему не миновать: что, помыкавшись и послонявшись вокруг да около, он все же подойдет к этому двухэтажному серому дому среди кучерявых акаций, поднимется на второй этаж и постучит в эту дверь.

Ему открыл долговязый, с него самого ростом, длиннорукий и длинношеий, слегка сутулый паренек в голубой выцветшей майке — открыл и, не отступая, не сторонясь, как обычно отступают и сторонятся, если впускают гостя, посмотрел на него с недоумением: мол, вам кого, гражданин? Дверью ошиблись?

Ну до чего вырос — верста коломенская. Поди скажи, что ему всего пятнадцать лет. Вон уже над губой да по щекам запушилось, скоро бриться…

— Здравствуй, Валера, — сказал Иван.

Удивительное дело, как он сразу узнал своего родного сына вот в этом долговязом парне, хотя и видел его последний раз пятнадцать лет назад — без штанов еще. Но ему лишь стоило взглянуть, чтобы с первого взгляда определить: он, Валера; сразу видно, что сын и что родной, порода налицо.

Но тот все стоял, загораживая дверь, не делая назад ни шагу, и с недоумением смотрел на постороннего человека, который, оказывается, знает его по имени.

И как бывает обычно, когда постучат в дверь и кто-то из сущих в доме первым пойдет открыть, а потом долго не слышно, чтобы дверь захлопнулась, стало быть, она все еще настежь, значит, что-то не так, — на эту неизвестность один за другим выходят и все остальные, кто есть в доме.

Из ближней комнаты появился мужчина в такой же голубой выцветшей майке, как у Валеры, знать, разом куплены, только майка была пошире, потому что и сам мужчина был пошире статью, довольно мощного телосложения, хотя росточком и не столь велик, мужчина лет под сорок, волосы у него стрижены ежиком. В руке у него паяльник, — видно, что-то паял.

Он тоже не без некоторого недоумения посмотрел на человека, стоящего в дверях, под мышкой свертки.

А Иван, хотя он и впервые видел этого мускулистого мужчину в голубой майке, сразу, однако, догадался, кто это такой перед ним.

— Здравствуйте, — сказал Иван и пошаркал подошвами о половик, лежавший у двери снаружи, как шаркают, отирают ноги, когда намереваются все же войти.

Мужчина оглянулся в глубь квартиры.

И тогда из глубины, оттуда, с кухни, — на эту странную заминку с открытой и все не закрывающейся дверью — выглянула женщина, в косынке и в фартуке, сама хозяйка, Настя.

Которая раньше была женой Ивана.

Она от растерянности застыла в том же положении, как выглянула, — лишь до половины показавшись из-за косяка, склонившись вбок.

— Здравствуй, Настя, — сказал ей Иван.

— Ваня… ты?

— Я, — улыбнулся Иван. Вот, мол, вам сюрприз.

Теперь уж он не сомневался, что узнан и что теперь уж ему позволят переступить порог этой давно знакомой ему квартиры, где он раньше был хозяином.

Но Настя снова скрылась за косяком, на какой-то миг, а потом, когда она появилась снова и пошла навстречу, на ней уже не было ни косынки, ни фартука: быстро она с этим управляются, женщины. И быстро оправляются от растерянности.

— Здравствуй, заходи, — сказала она, притворив за ним дверь. — Приехал?

— Да вот, приехал, — снова улыбнулся Иван и поискал глазами, куда бы пристроить свертки. Рядом была табуретка, он туда и пристроил покуда.

— Коля, — сказала Настя, обращаясь к мужчине. — Это — Ваня. Вы познакомьтесь.

— Николай, — отрекомендовался мужчина и протянул Ивану свою мускулистую руку; однако пожатие его руки показалось Ивану менее мощным, чем можно было ожидать от таких мускулов.

— Валера, — обратилась меж тем Настя к долговязому пареньку, стоявшему тут же. — Ты познакомься… это — твой отец.

— Здравствуйте, — сказал Валера.

Вообще-то приезд Ивана Еремеева не мог быть совершенной и полной неожиданностью для всех, кто его тут встретил. Они не могли испугаться, предположив, что он — выходец с того света. Они знали, что он жив-здоров. Потому что, как только Иван освободился из заключения, он сразу написал об этом Насте, сообщил о своем изменившемся положении и о том, где проживает. А как только он стал работать по-вольному и получать за свой труд деньги, причем деньги немалые, он счел за долг и за правило ежемесячно отсылать Насте, как положено, ровно двадцать пять процентов своего трудового заработка на сына, на Валерку, на вот этого долговязого паренька, на его воспитание.

Равным образом Иван еще в лагере узнал, что его жена Настя с ним развелась, заочно, не извещая его самого об этом: была такая законная привилегия для жен, у которых мужей посадили, — они могли с ними развестись по своему собственному единоличному желанию, и никто тут не вправе был чинить препятствия. А после Иван узнал, что Настя снова вышла замуж, — и на это она имела законное и неотъемлемое право.

Так что все тут было совершенно ясно, никаких тут загадок не было, и не требовалось никаких разгадок.

Просто никто из них, кто жил теперь в этой квартире, не мог предположить, что он, Иван, вдруг возьмет и заявится к ним в гости: здрасте, мол, разрешите представиться. И уж вовсе никто не мог, конечно, знать, что он заявиться именно сегодня, нежданно-негаданно, когда все тут чувствовали себя в полном и безмятежном покое, ходили по-домашнему, в майках да фартуках, стряпали, паяли.

Вот ведь как.

И чтобы разрядить создавшуюся обстановку, чтобы преодолеть всю эту неловкость, Иван склонился над табуреткой и стал разматывать бечевки на своих столичных свертках.

Тут каждому было по подарку.

Из одного свертка он извлек китайскую вязаную кофту, длиннополую и дорогую, как пальто, ярко-красную, с вышитыми узорами по карманам — и вручил эту кофту Насте, своей бывшей жене.

— Ой, спасибо! — вымолвила Настя, прямо-таки вспыхнув, зардевшись от радости так, что щеки ее сравнялись румянцем с цветом кофты.

Она тут же накинула себе на плечи эту дареную кофту и заглянула в зеркало, висевшее здесь, в передней.

— Спасибо, — повторила она. — Я мечтала про такую.

Из другого свертка Иван вынул картонную коробку, а из картонной коробки — другую, пластмассовую коробку, на которой было изображение города Ленинграда, а внутри этой пластмассовой коробки находилась электробритва новейшей марки.

Он поколебался секунду, вспомнив, что заметил на губе и щеках своего сына Валерки темную поросль и что, наверное, скоро мальчишке придет пора бриться, и ему тогда могла бы пригодиться эта замечательная бритва — но тогда другой останется без подходящего подарка, и Иван, преодолев колебания, вручил пластмассовую коробку Николаю, новому мужу своей бывшей жены.

— Спасибо, — сказал Николай и, сунув в карман штанов паяльник, который все еще был у него в руке, заглянул в коробку.

А из последнего свертка Иван достал ненадутый волейбольный мяч с покрышкой желтой кожи и с красивым заграничным клеймом у шнуровки — и этот хороший мужской подарок он протянул своему сыну, Валерке: вот тебе, парень, играй; с таким, как у тебя, ростом в самый раз заняться волейболом.

— Спасибо, — кашлянув, сказал Валера.

Он один из всех троих все еще казался растерянным и смятенным, все еще, как видно, не мог прийти в себя и не мог до конца понять, что тут такое происходит.