Софья Перовская

Александр Дмитриевич часто следил за товарищами на улице, наблюдал их образ жизни и за всякие, даже малейшие провинности, «пилил» и «немолчно лаял».

«У вас народу столько бывает, а ход всего один: это невозможно», — говорил он одним.

«Вашего знака не видно, — замечал другим, — у вас вовсе нельзя устроить знака, что это за комната? Как к вам ходить?» За «знаками», т. е. сигналами безопасности, Александр Дмитриевич следил особенно строго. В своем политическом завещании, написанном в тюрьме перед смертью, Михайлов советовал товарищам «установить строжайшие сигнальные правила, которые спасали бы вас от повальных погромов».

Хотя Михайлову-«ревизору» ежедневно приходилось ругаться и ссориться в среднем с 20 человеками, никто в революционной организации не пользовался таким, уважением, как он.

Из конспирации Михайлов сделал настоящую науку. Он умел ловко, до неузнаваемости, гримироваться. В любом большом городе был буквально неуловим. В Москве и Петербурге знал наперечет все проходные дворы, магазины, лестницы, выходящие на разные улицы. Поэтому в нужный момент Михайлов мог внезапно исчезнуть, как в воду кануть.

Александр Дмитриевич обладал необыкновенной памятью на лица, зорким глазом, который умел различать всех подозрительных, сыщиков и шпионов. Степан Халтурин, большой мастер конспирации, с удовольствием рассказывал о том, как ловко Михайлов находил случаи оглянуться на улице, совершенно естественно, то будто взглянул на красивую женщину, то поправил шляпу.

Михайлов был исключительно честным, скромным и искренним человеком, веселым, жизнерадостным, полным молодости и сил. «Михайлова, — говорил Желябов, — многие считают человеком холодным, с умом математическим, с душою, чуждою всего, что не касается принципа. Это совершенно неверно. Я теперь хорошо узнал Михайлова. Это — поэт, положительно поэт в душе».

Однажды друзья в шутку спросили Михайлова, способен ли он влюбиться. «Еще как способен, друзья мои, — ответил Александр Дмитриевич серьезно и убежденно, — да времени у меня нет!»

Как и другие революционеры-народники, Александр Михайлов знал, что его ожидает в будущем. Как-то он рассказывал о своих гимназических товарищах, сидевших в тюрьме: «Если вспомнить, что они ничего не сделали, то невольно спрашиваешь себя: какой же кары найдет меня достойным русское правительство?»

Несмотря на постоянные опасности и лишения, Михайлов чувствовал себя счастливым человеком. Автобиографию, написанную незадолго до ареста в феврале 1880 года, он кончил такими словами:

«Я не знаю человека, которого бы судьба так щедро наградила деловым счастьем. Перед моими глазами прошло почти все великое нашего времени в России. Лучшие мои мечты несколько лет осуществляются. Я жил с лучшими людьми и всегда был достоин их любви и дружбы. Это великое счастье для человека».

28 ноября 1880 года Михайлов был арестован. В феврале 1882 года он судился по «процессу 20-ти» и был приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой. Даже такой здоровый организм, какой был у Михайлова, не мог вынести длительного заключения в Петропавловской крепости. Спустя два года, 18 марта 1884 года, он умер в сыром холодном каземате Алексеевского равелина.

На съезде в Воронеже присутствовала и Софья Перовская. На чьей же стороне была она? Выбор ею решения показывает, как серьезно и основательно подходили народники к вопросу о методах борьбы.

Перовская пришла к террору, к «Народной воле» путем долгих и мучительных поисков. Она слыла яркой сторонницей мирной пропаганды в деревне и потому не была приглашена на Липецкий съезд террористов. На Воронежском съезде Софья Львовна всеми силами стремилась предотвратить раскол и сохранить единство «Земли и воли». Один из главных поборников нового течения — Желябов упорно, но тщетно убеждал ее тогда вступить на путь террора. «Ничего не поделаешь с этой бабой!», — не раз шутливо восклицал он после долгих споров с Перовской.

Раскол произошел. Перовская не осталась с «деревенщиками» в «Черном переделе», но и не спешила примкнуть к «Народной воле». Она участвовала в сходках чернопередельцев под Петербургом и соглашалась с ними, что нельзя оставлять деятельность в народе, но одновременно с активной работой в деревне считала необходимым организовать убийство царя. Всей душой Софья Львовна рвалась в деревню, к народу. В начале 1880 года Перовская — видная уже тогда террористка — писала народнику М. Р. Попову о том, что мечтает о возврате к мирным поселениям в деревне. Чернопеределец О. В. Аптекман рассказывает, что в январе 1880 года к нему пришла Софья Львовна. Разговор был очень грустный. Прощаясь с Аптекманом, она спросила: «Есть ли что-нибудь у вас в народе, Осип?» И, получив отрицательный ответ, продолжала: «А вы меня возьмете, если у вас будет что-нибудь?» Однако у чернопередельцев «ничего не было»: ни прочных связей, ни каких-либо организаций в народе.

Революционерка переживала настоящую трагедию. Она чувствовала и понимала значение пропаганды в народе, ее душа рвалась в деревню, но жизнь толкала ее на путь террора, когда все другие пути казались испробованными.

Покушение на царя 19 ноября 1879 года было первым делом Перовской по поручению Исполнительного комитета «Народной воли». 26 августа 1879 года Исполнительный комитет вынес смертный приговор Александру II. Современники стали свидетелями великого единоборства, «отчаянной схватки с правительством горсти героев» [4]. На стороне правительства были армия и полиция, пушки и тюрьмы; народовольцы были сильны беззаветным героизмом, смертельной ненавистью к самодержавию, готовностью жертвовать жизнью за счастье народа. В лагере революции могли быть только сильные духом.

А. Желябов отправился на юг, в Одессу, чтобы там готовить покушение на царя. Александр Михайлов, на случай неудачи в Одессе, выбрал удобное место под Москвой — на Московско-Курской железной дороге. Здесь во второй половине ноября 1879 года должен был проследовать царский поезд в Москву. В облюбованном месте, недалеко от полотна железной дороги, был куплен дом. Перовская первая предложила себя в «хозяйки дома». «Мужем» «Марины Семеновны» был «мещанин Сухоруков» (Лев Гартман).

Из дома народовольцы вели подкоп к железной дороге, чтобы миной взорвать царя при проезде. Работы велись в тяжелых условиях. Вначале копали только лопатами и лишь в последние дни купили сверлильную машину. По галерее можно было продвигаться или лежа на животе, или приподнявшись немного на четвереньки. Ее часто заливало водой, поэтому иногда приходилось работать, стоя по колено в воде или лежа в ледяной грязи. Тело сковывал холод, не хватало воздуха, в любую минуту мог произойти обвал. По словам А. Михайлова, «положение работающего там походило на заживо зарытого, употребляющего нечеловеческие усилия в борьбе со смертью». И вот в таких ужасных условиях народовольцы вырыли подземный ход длиной в 47 метров, обшив его по бокам досками. Подкоп кончался миной, заложенной на глубине 5 метров под рельсами.

Окрестное население считало хозяев дома Сухоруковых, ведших замкнутую и уединенную жизнь, раскольниками. Нужно было немало ловкости и находчивости, чтобы не вызвать каких-либо подозрений, чтобы скрывать людей, посещавших дом, и особенно их работу.

Не раз Перовская выручала всех из затруднительного положения. Однажды к Сухоруковым зашел по делам купец. Пустить его в дом нельзя было, так как там скрывались товарищи. Софья Львовна трижды переспрашивала каждый вопрос купца и в ответ твердила: «Да вот Михайло Иваныч придет. Я уж не знаю». Купец ушел, ругая «бестолковую бабу».

В другой раз недалеко от дома вспыхнул пожар. Сбежались соседи, хотели помочь Сухоруковым выносить вещи. Перовская не растерялась, схватила икону, выбежала во двор и стала у дверей, приговаривая: «не трогайте, не трогайте, божья воля».

И вот наступает 19 ноября. Софья Львовна в зарослях придорожных кустарников зорко высматривает приближающийся царский поезд. Подает сигнал. Раздается взрыв, однако поезд успевает проскочить. Мина разворотила полотно под составом со свитскими служащими. Мгновенно место взрыва окружила толпа железнодорожных рабочих, окрестных жителей. Сохранявшая полное самообладание Софья Перовская замешалась в толпу, чтобы выяснить результаты взрыва, а вечером села в поезд, направлявшийся в Петербург.