Преодоление

— Ты извини, Витя, но я должна признаться… Понимаешь, это, можно сказать, уже в прошлом, но все равно. Еще недавно я очень сомневалась. Во всем: в нашей дружбе, в тебе. Разве поймешь, что у кого на уме? Поглядишь вокруг, подумаешь о своей судьбе — беспокойство одно. Зачем оно? Особенно когда у тебя завелась хорошая тайна. Страшно делается за нее. Люди такие неодинаковые!

Карцев пожал плечами.

— Люди как люди, стандарта быть не может. Как твои электроды: каждый горит по–своему…

— Вот именно, потому досадно и обидно: ведь строим новое общество, идем все вместе, а несчастные семьи еще есть.

— Это разные вещи, Сашенька, мир сознания и мир чувств. Редко устанавливается между ними гармония, очень редко. Может быть, когда‑то в будущем человек дойдет и до этого, а пока что, как говорил поэт: «Владеют нами страсти роковые…»

— Я это, кажется, поняла. На чужих примерах. Иначе думала б о своем будущем по–другому.

— Что ж, думающему присуще сомневаться.

— Да, но последнее время я стала смотреть на все проще. Об этом я тебе и хотела сказать.

— Очень рад. Так обоим нам будет легче. Дальше дело за тобой.

Саша посмотрела ему в глаза, усмехнулась непонятно, вдруг обняла за шею мокрыми от растаявших снежинок руками, шепнула:

— Я больше не хочу быть нечуткой…

Это было так не похоже на Сашу, что, удивленный и растроганный, Карцев сразу не нашелся что сказать. Лишь погладил ее руку. Саша отстранилась, подняла голову. Ямочки на взволнованном и напряженном лице пропали. Сказала:

— Я долго думала… Не обижайся, Витя. Я понимаю… И женщины все говорят. В общем… я согласна…

Карцев уставился в ее глаза и увидел в них ту же неуверенность и еще что‑то, постоянно державшее ее настороже. Оказал ласково, но твердо:

— Не надо, Сашенька, пусть будет все, как есть. Пока.

Наступило тягостное молчание. Саша глядела понуро в землю. Наконец, вздохнув с облегчением, заговорила:

— Извини, Витя, не принимай всерьез бабьи глупости.

Говорила мягко, но чувствовалось, что она на себя досадует и сожалеет о сказанном. Что теперь подумает о ней Карцев? Поистине, простота хуже воровства! Послушала Валюху: мол, будешь крутить носом, ни один мужчина не посмотрит в твою сторону. Хочешь, чтобы слушал тебя, — стегани его покрепче и тут же пряничка дай… «Откуда она взяла, что Карцев такой, как все? А я‑то дура! Фу, стыд какой!»

Саша соскребла горстью снег, нападавший на плечи Карцева.

— Пить хочется… Пересохло все, — сказала устало, лизнула комок и бросила под ноги. — Пахнет газом.

— Пойдем к роднику, — предложил Карцев.

Саша взяла его под руку. Лапчатый снег стал падать реже, дальний, рассеянный свет прожектора мягко освещал запорошенную тропинку. Спустились к берегу Кирюшки в том месте, где всегда бил живой струей ключ.

Казалось, среди чистой белизны лежит черная змейка, застигнутая здесь зимой, лежит, поблескивая серебристой чешуей…

Саша сказала задумчиво:

— В первый год по приезде сюда, в Нефтедольск, мы с бригадой сваривали здесь трубы магистрального газопровода. Сразу две нитки вели. Жарынь стояла несусветная. По нескольку раз в день бегали сюда пить и обливаться.

— Что вам стоило здесь еще одну нитку водопровода протянуть! Сейчас у нас с водой форменная труба. Для бурения еще подвезут в цистернах, перебьемся, а чем фонтан давить? В Кирюшке воды — кот наплакал. Высшее начальство решило от Пожненки тянуть водопровод, а туда кусок немалый.

— Двадцать пять километров. Измерила не раз своими двоими, — сказала Саша.

Карцев наклонился у источника, поднял стеклянную банку, вымыл и, набрав воды, протянул Саше. Вдруг встрепенулся, стукнул себя ладонью по лбу.

— Погоди! — воскликнул он. — Ты говоришь, рядом газопровод? Да ты ж… Ты ж просто молодец! — Он схватил Сашу, расплескав воду из банки, закружил ее и, поцеловав в обе щеки, поставил на ноги. — Й как это никто не додумался! Ведь если отключить на время одну трубу от магистрального провода и пустить по ней воду из Пожненки в водоем, вопрос будет решен! Ну какая же ты умница! Вспомнить так кстати!

Саша посмотрела на него немного растерянно, и тут же радость расцветила ее лицо. Все же в нынешний вечер случилось хорошее.

— Утром расскажу Хвалынскому. Пусть добиваются, пусть отвоевывают нитку!.. — восклицал Карцев.

Саша продолжала радостно улыбаться. Опять все встает на свои места, нарушенные порядок и равновесие восстанавливаются. С этого момента жизнь должна течь спокойно, как тогда, на курсах. А ведь от сегодняшней встречи Саша ничего особенного не ожидала! Не ожидала и — вдруг…

Кто они теперь с Карцевым? Не только сердечные Друзья, но и сообщники, связанные общим делом, хорошим и важным делом, известным только им двоим. Г1рекрасно1 То есть пока еще ничего не известно, но все же… «А вдруг все это не так и совсем не то?» — подумала Саша уныло. Невзирая на мелькнувшие минуту назад правильные мысли и присутствие рядом сердечного друга она еще больше помрачнела.

— Хочу надеяться! Хочу! — крикнула она взволнованно и заплакала. На недоуменный взгляд Карцева не ответила ничего. Так и расстались…

Турбобур грыз своим долотом породу на глубине четырехсот метров. Ствол шел еще вертикально. Лишь на глубине километра он будет искривлен специальной трубой — переходником — и нацелен на аварийную скважину.

Бек, начав бурение неделей позже, сумел, однако, догнать бригаду Карцева. Как‑то под вечер он явился с визитом.

— Привет трудягам! Скоро ли свидание?

— Кого с кем? — поинтересовался Карцев.

— Вас с нами, разумеется. Ваш турбобур да наш турбобур там… — показал Бек в землю.

Шалонов фыркнул:

— Как бы ваши–наши турбобуры не встретились в заводской вагранке… на переплавке.

— Был ты, Ванюша, всегда оптимист, а как заделался бурильщиком… мрачнее пессимиста я и не встречал. Ну да ладно, в случае чего — на буксир возьмем, по–соседски. Дружба, стало быть, и это… взаимопомощь, верно?

Шалонов покачал иронически головой:

— Спел бы я тебе, Иваныч, одну песенку, да времени нет.

— Слава богу, что нет! — воздал Бек хвалу всевышнему и заметил деловито: — Вот что, работнички, давайте завтра после смены своего представителя к нам. Или валите всей оравой, если охота. Начальство приказало взять соцобязательства и заключить между бригадами договор.

— Во–во! Разве можно без приказа начальства? Ну–у-у! Без приказа у нас и эти самые… не почешут!..

— Смелая критика… А пока нате вам вот проект договора и — привет!.. — помахал Бек коллегам.

На следующий день Карцев не пошел со своими к Беку заключать соцдоговор. В десять часов утра он входил в нефтедольский военкомат.

Однажды ему пришлось побывать здесь: вызывал майор для уточнения данных. Вопросы оказались такого рода, что Карцев усомнился в необходимости вызова: просто майору захотелось, очевидно, лично познакомиться с бывшим летчиком первого класса, имеющим за плечами десятилетний стаж работы истребителя-перехватчика. Поговорив с Карцевым, майор записал что‑то и отпустил его.

О посещении военкомата Карцев рассказал Кожакову. Тот посоветовал: «Обратись к Главкому ВВС, пусть возьмут обратно в часть». Но Карцев заупрямился: «Не люблю кланяться… Зачем?» С авиацией покончено навсегда, мосты, так сказать, сожжены, узлы разрублены. К чему ворошить старое, травить почти зажившую рану? Целая пропасть отделяет прежнюю жизнь от той, которой живет он сейчас. Кончился первый акт, пошел второй — на других подмостках…

На этот раз в военкомат пригласили не повесткой, а почему‑то по телефону. При этом велели иметь при себе летную книжку, так сказать, зеркало летчика, отражавшее каждую минуту его жизни в воздухе. В ней запечатлены все достижения и огрехи, достоинства и недостатки, поощрения и наказания.

— Чего от меня хотят? — спросил Карцев сотрудника военкомата.

— Это окажет вам подполковник.

Неожиданный вызов заинтриговал. Какие–этакие обстоятельства могли возникнуть, что даже сам военком счел нужным удостоить его личной аудиенции?