Избрание сочинения в трех томах. Том второй

— Вот за это я бы дал премию! — воскликнул Виктор.

— Ее и дали.

— Значит, правильно я определяю, за что следует, за что не следует.

— Ваш станочек — тоже шаг вперед, шаг к полной механизации пока еще очень слабо механизированных столярных работ, особенно модельных. А моделей при поточном методе понадобится много, очень много.

— Шаг! — ответил Виктор. — Какой шаг? Первый шажок. Когда шагну второй раз да третий, тогда и разговор будет о премиях, товарищ Жуков.

— Разве в таких делах спрашивают согласие автора? — сказал Жуков.

Виктор ушел, нисколько не поколебленный в своем мнении.

О том, что он был у директора и у парторга, о содержании их разговора с ним узнал Скобелев. Он страшно взволновался. Теперь уж никто не скажет, что у него, Скобелева, нет ничего за душей. У него есть изобретение, оригинальная конструкция, он не рядовой, заштатный инженер, он соавтор изобретателя, он новатор, творец!

Но состояние приподнятости не удержалось и трех дней. Возникли сомнения: начнут заседать, разбирать, доберутся до истины, и тогда… тогда каждый мальчишка будет пальцем указывать: примазался к чужой работе, потолкался возле нее, поплевал в ладони — и уже изобретатель!

Скобелев приуныл. Вся жизнь его проходила, как на качелях, — то подлетит, то снова вниз. Он принялся подводить обоснование под необходимость пойти и самому заявить о своей непричастности к авторским правам на станок Виктора Журбина, не ожидая, когда это сделают без него.

Он пришел к Ивану Степановичу, объяснил цель прихода.

— Ошалели вы все! — закричал Иван Степанович. — С вами мозги вывихнешь. Не завод, а институт благородных девиц! Разбирайтесь с Журбиным сами. Я отказываюсь.

Самому разбираться в таких делах, когда чувства твои раздваиваются, нелегко. Вот уже что–то пришло, что–то дается в руки — важное, значительное, оно может изменить жизнь, упрочить твое общественное положение, и ты же сам должен доказывать, что это важное, значительное тебе не принадлежит, ты не имеешь на него права.

Грубый ответ директора ожесточил Скобелева. В его неустойчивом мышлении произошли быстрые перемены.

— Вы отказываетесь, — сказал он. — Так имейте в виду, что я не откажусь от защиты интересов изобретателя. Я буду их защищать! Я считаю это долгом советского гражданина.

Роль защитника чьих–то интересов необыкновенно понравилась Скобелеву, — в такой роли он выступал впервые. Он принялся надоедать Жукову, Горбунову, везде и всюду болтал о том, что его–де хотят подсунуть в соавторы Виктору Журбину, но он этого не допустит, он не позволит обкрадывать талантливого человека. В это самое время к нему в бюро пришел один из молодых электросварщиков.

— Вот, слышал, вы за Журбина болеете. А за меня никто не болеет. Один кручусь. Конечно, я не изобретатель, я только диаметр шестеренок прошу изменить. Все отмахиваются.

— Пошли! — решительно сказал Скобелев, выслушав смысл предложения. Ведя изобретателя за собой, он ворвался к главному технологу.

— У нас на заводе рационализаторскую мысль зажимают! Безобразие! Вот товарищ третий месяц не может добиться толку. Предлагает реконструировать сварочный аппарат. Увеличивается скорость варения.

— Надо посмотреть.

— Давно это следовало сделать!

— Но я только сейчас слышу о предложении этого товарища. С кем вы разговаривали, товарищ? Кто и в чем вам отказывает?

— Мастеру говорил, технику по аппаратам. Ты, говорит, в аппараты лазить не имеешь права. И вообще эта система устарела — новые получаем. А зачем обязательно новые? Диаметр шестеренок изменить — и эти будут работать не хуже новых.

— Хорошо, займемся, я сегодня же пришлю на участок инженера, посоветуйтесь с ним. А вам, товарищ Скобелев, спасибо за горячее участие. Только не надо так нервно, поспокойней, пожалуйста.

— Будешь нервным. Шагу шагнуть человек не может, чтобы в бюрократических рогатках не увязнуть.

Всякая необходимость делать то, что он обязан был делать, давила Скобелева, повергала в уныние, в апатию. Теперь перед ним открылось поле деятельности, лежавшее вне пределов его должностных обязанностей; это поле влекло, манило, пробуждало энергию. Скобелев превращался в борца. Он перестал сидеть в бюро, ходил целыми днями по цехам, мастерским, участкам, беседовал с рабочими, с бригадирами, с мастерами, от него не ускользало ни одно, даже самое маленькое рационализаторское предложение. Он являлся с этими предложениями к главному технологу, к главному конструктору, к главному механику, требовал, доказывал, горячился. Он не достиг еще того, чтобы стучать кулаками по столам «начальников», но и прежней трусоватости в нем уже было значительно меньше. Не за себя борется, за других, — сознание этого придавало ему смелости.

Однажды он зашел и в модельную мастерскую.

— Привет, Виктор Ильич, привет! Слышал, ущемить вас хотели, соавторов приплели. Я не позволю. Можете на меня положиться.

— Не приплели, — ответил Виктор, пожимая ему руку. — Наоборот, не признавать вас с Зинаидой Павловной вздумали. Я, конечно, дал отпор.

— И зря. Разве мы с Зинаидой Павловной соавторы? Так, помощнички в меру сил и возможностей. Вы, вы создатель этой машинки! — Скобелев погладил рукой полированную станину «Жускива», с нежностью погладил, снова вспомнив хорошую, светлую пору совместной работы.

4

Снег в это утро был похож на соль. Сухой и твердый, он хлестал по афише возле заводских ворот. Люди останавливались, рассматривали два желтых шара, изображенные на большом листе серого картона, читали черные надписи — вкось через желтое:

ЛИМОНЫ

Как их выращивать

в комнатных условиях

Начало в 8 ч. вечера

Лектор В. В. Лобанов

В сознании как–то не совмещались январская стужа, ледяной снег и тропические плоды. Люди пожимали плечами и бежали к проходной. Но и в проходной, на досках объявлений в цехах и мастерских, на стенах строительных, обитых толем, тепляков, в коридорах заводоуправления — всюду перед ними мелькали желтые шары и четкие черные надписи. Деться было некуда от этих шаров. Видно, у самого у него, у нового заведующего клубом, у Василия Матвеевича Журбина, шарики в голове не работают; тоже придумал: лимоны!

О лимонах говорили весь день, над ними смеялись, смеялись и над Василием Матвеевичем, острословили. Техник компрессорной станции Поликарпов позвонил в завком Горбунову — осведомился: не собирается ли клуб переделывать природу на Ладе?

Когда Василия Матвеевича назначили заведовать клубом, Горбунов сказал ему: «Надо составить план работы. Помозгуйте вместе с Вениамином Семеновичем и несите сюда, посмотрим, утвердим». Василий Матвеевич помозговал, да только без Вениамина Семеновича, один. Он долго мозговал, больше месяца. Горбунов напоминал, поторапливал, в ответ неизменно слышал: «Сначала помещение в порядок приведу. Долго ждали. Еще обождете».

В конце концов план был составлен. Василий Матвеевич принес его в завком — три странички, исписанные крупным почерком, сел возле Горбунова на стул.

— Читай, Петрович, знакомься да утверждай.

Горбунов читал, и его охватывало беспокойство.

— Откуда ты взял эти лимоны, Василий Матвеевич? — спросил он.

— А тут городской садовник, Лобанов, приезжал… ну, который заводскую территорию озеленять будет. Разговорились, то да се, ко мне домой зашел, увидел Марьины фикусы да лимончик в горшке и объяснил — урожай получать можно. Интересная штука.

— Штука–то, может, и интересная, но как–то, знаешь… А байдарки — кому они нужны? Кружок рыболовный?.. Не боевой план.

— Что значит — не боевой? — сердясь, заговорил Василий Матвеевич. — Самый боевой!

— Не то что не боевой… А не думается ли тебе, что он маленечко аполитичный?