Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Какой же я, извиняюсь, по-вашему? — Василий Максимович важно погладил усы. — Самый обыкновенный…

— Ну что вы! Герой войны и Герой Труда! Василий Максимович, а где награды? Почему они не украшают вашу грудь?

— Ношу по праздникам.

— Награды возвышают, делают человека этаким необыкновенным!

— Тут вы, Екатерина Астафьевна, несправедливы, — возразил Василий Максимович. — С наградами или без наград, человек должен быть самим собою, то есть без прикрас, каков он есть от самой природы.

— Да, да, совершенно с вами согласна, и мне хотелось сказать, собственно, не о наградах, а о том, что вы натуральный, как бы это сказать попроще… вы из самой жизни, что ли! — смело говорила Екатерина Астафьевна. — Есть герои, которые пришли в фильм из жизни. Вы же, Василий Максимович, пришли в жизнь словно бы из художественного фильма!.. Все у вас натурально, правдоподобно, без подделки, без прикрас.

— Такой похвалы я не заслуживаю, — опустив кудлатую голову, возразил Василий Максимович. — Перехваливаете вы меня, а зря.

— Еще как заслуживаете! — стояла на своем Екатерина Астафьевна. — Я смотрю на вас, и мне кажется, что вы с экрана шагнули на землю, в самую гущу жизни. Мне приходилось играть в фильмах многих женщин-тружениц, и я знаю, что такое человек от земли…

— Значит, по-вашему, я из художественного фильма? — не поднимая головы, спросил Василий Максимович. — А как понимать эти ваши слова? В смысле положительном или в смысле отрицательном?

— Безусловно, в положительном смысле, как же еще! — уверенно ответила Екатерина Астафьевна. — Василий Максимович, вы натурально положительный герой современной деревни! А мои слова — вы с экрана шагнули на землю, в самую гущу жизни — это образное выражение. И вы не скромничайте, ведь я говорю не ради похвалы, вы в ней, думаю, не нуждаетесь, а ради истины! Ваш труд на полях, ваше мужественное лицо, эти загрубелые руки труженика и вот эти, как правильно подметила Галя, интеллигентные усы…

— Я уже пояснял: усы не моя заслуга, Жан постарался…

— В искусстве важнее всего натуральность, так сказать, достоверность, то есть то, что мы постоянно видим в самой жизни. И чтобы показать на сцене или в кино вот такого человека, к примеру, как вы, актер должен достичь не только внешнего сходства. — Екатерина Астафьевна доверительно улыбнулась своему собеседнику. — Василий Максимович, а вы любите смотреть художественные фильмы?

— Люблю. Кто же этого дела не любит?

— И часто бываете в кино?

— Совсем редко.

— Почему же так?

— Недосуг. Человек я степовой, более всего пребываю возле своей машины.

— Вот вы механизатор, а я актриса. Скажите, Василий Максимович, чей, по-вашему, труд тяжелее — пахаря или артиста?

— Мне трудно судить, потому как вашего дела я не исполнял. Но я могу сказать так: тут вопрос, как я себе мыслю, не в тяжести, а в том, как человек относится к труду, — со свойственной ему рассудительностью отвечал Василий Максимович. — Ежели дело исполняет старательно, с любовью, то он и тяжести не замечает, Вот у вас, у артистов, это я приметил, как раз и имеется эта старательность, так сказать, рвение к делу.

— Вы хотели сказать — вдохновение?

— Может, и оно, вдохновение, — согласился Василий Максимович. — Не подумайте, что я хвастаюсь, но сказать надо: у нас, у хлеборобов, тоже есть настоящие артисты своего дела, и еще какие! Смотришь на работу такого артиста, а он словно бы и не трудится, а играет. Для наглядности беру своего шурина, Андронова Андрея Саввича. Вы его не знаете. Так вот Андронов на работе артист! Сколько я его знаю, он всегда пашет, сеет или убирает не только умело, а и с какой-то своей особенной любовью. Поглядишь на Андронова во время уборочной страды и невольно скажешь: труд для него не в тягость, а в радость. Тут, на косовице, горит в нем настоящее вдохновение. Или скажу о своем сменщике Тимофее. Парень только что со школьной парты, а какое проявляет в работе старание! Позавидовать можно! Так что, Екатерина Астафьевна, мое суждение такое: ежели хорошенько присмотреться, то между артистами и хлеборобами никакой разницы не видать. Может, и есть она, разница, так только в том, что вы покультурнее нас — это да, с этим я согласен. А на работе мы идем, можно сказать, в одной упряжке. Но молодые хлебопашцы, те, что идут нам на смену, и в культурности от вас не отстанут, люди они грамотные, образованные.

— Как это точно и верно: мы идем в одной упряжке! — восторженно сказала Екатерина Астафьевна. — Именно в одной упряжке! Василий Максимович, это вы очень образно подметили! Как я жалею, что нету сейчас здесь Гайворонского. Вот удивительный труженик кино! Пусть бы он послушал, что вы, знатный механизатор, говорите о нас, актерах. Вот вы обратились к своему шурину, а я хочу как бы в ответ вам сказать о Вениамине Герасимовиче. Человек необыкновенного трудолюбия! Каждую свою роль готовит и с любовью, и с вдохновением. Неужели вы не видели игру Гайворонского?

— Как-то не довелось, — смутившись, ответил Василий Максимович. — А может, и видал, да не запомнил.

— Наверное, видели. Собой он коренаст, плечист, вот как вы. Перевоплощение потрясающее. Потому-то, открыв дверь и увидев вас, я изумилась и подумала: это загримированный Вениамин Герасимович. Гайворонский талант необыкновенный. Недавно он сыграл роль председателя колхоза. Создал образ изумительный! Жизненность, правдоподобность, натуральность. В фильме есть сцена. Общее собрание колхозников избирает нового председателя. Гайворонский сидит за столом, слушает, что говорят колхозники, искоса поглядывает в набитый народом клуб, мнет в руках кепчонку. Вы бы видели эту его кепчонку… И вот Гайворонский, с той же смятой кепчонкой в руках, выходит на трибуну и произносит ответную речь…

— Постойте, постойте, — перебил Василий Максимович. — Эту картину я видел. И картуз помню! Так это был Гайворонский?

— Да, это был он. За великолепное исполнение роли председателя Вениамин Герасимович удостоен премии. И таких, как он, в кино и в театрах немало, — заключила Екатерина Астафьевна.

— Охотно вам верю, потому как в каждом человеке, ежели ему дать возможность, обязательно отыщется что-нибудь хорошее, приличное, — согласился Василий Максимович. — Хорошего, приличного в людях завсегда больше, нежели плохого, неприличного. Для наглядности возьмите жителей станицы Холмогорской. Наше поселение разрослось и в ширину, и в длину, и вы пройдите по улице, загляните в каждый дом и присмотритесь, какие люди там живут. С виду будто и обычные, ничем не примечательные. А поговори…

Василий Максимович умолк на полуслове, потому что в это время Галина приоткрыла дверь и сказала:

— Тетя Катя, можно тебя на минутку?

— Что случилось?

— Нужен твой совет. Пойдем.

Было видно, что Екатерине Астафьевне не хотелось прерывать беседу со своим родственником, а приходилось. Вставая, она недовольно крутнула головой, и ее сережки сердито закачались.

— Василий Максимович, извините, я вас оставлю, — сказала она, уходя. — Но мы еще продолжим наш разговор. Вечером обещал прийти Вениамин Герасимович, я вас познакомлю.

— Быстро ты нашла общий язык с моим свекром, — сказала Галина, когда они пришли на кухню. — О чем вы говорили?

— Твой свекор, оказывается, отличный собеседник. Он высказал свое мнение об артистах.

— Да? — удивилась Галина. — Ну и что?

— Говорил он оригинально, по-своему просто и убедительно, — ответила Екатерина Астафьевна. — Вечером у нас будет Гайворонский, мы продолжим наш разговор, и ты послушаешь.

28

Василий Максимович откинулся на спинку дивана и скучающими глазами смотрел на картину. Нравились ему охотники. У бородача глазки блестели, будто их закапали подсолнечным маслом, а тот, что с усиками, почесывал затылок, — наверное, хитрун и себе на уме. Затем взгляд его обратился к книжным полкам. Как же много, очень много у сына книг, и стояли они тесно, одна прижата к другой. Разве можно было все их перечитать? Сколько же потребовалось бы времени? «По жилищу видно, живет мой Дмитрий обеспеченно, и работенка у него, ежели вдуматься, сильно умственная. Да, работа важная и людям нужная, да только мне от нее одно горе», — заключил он.