Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Папаша Дмитрия Васильевича? — повеселев, спросила женщина. — Прошу вас, поднимитесь в лифте на шестой этаж, квартира шестьдесят шестая.

Поднявшись в лифте, Василий Максимович отыскал на шестом этаже нужную квартиру и нажал белую кнопку. Подождал немного и нажал еще. Щелкнул замок, и дверь открылась. Василий Максимович увидел незнакомую ему женщину с седеющей копенкой волос на голове и длинными сережками, с желтыми, очень похожими на капли меда, стеклышками. С удивлением и с растерянной улыбкой глядя на коренастого мужчину в плаще и в картузе, с чемоданом и авоськой в руках, она сказала:

— Гайворонский, не валяй дурака! — При этом ее сережки закачались так усердно, что капельки меда вот-вот должны были слететь с них. — Не разыгрывайте меня, Вениамин Герасимович!

— Я ничего… Мне бы… — буркнул Василий Максимович.

— Какое перевоплощение! Чудо! Гайворонский, ты же талант!

— Дмитрий Васильевич Беглов тут проживает? — спросил Василий Максимович. — Мне бы повидать Дмитрия…

— Вениамин Герасимович, это бесподобно!

— Мне нужен Дмитрий Беглов…

— Неужели я ошиблась? А что вам угодно?

— Приехал к сыну…

— Так вы кто?

— Его батько…

— Неужели? Тогда одну минуточку.

И женщина с длинными сережками захлопнула дверь.

«Наверное, с кем-то она меня перепутала, — подумал Василий Максимович. — С каким-то Гайворонским. Кто он? И кто она сама, эта молодящаяся бабочка с сережками? И почему не встретили меня сын или невестка Галина?»

— Василий Максимович! Какая радость! — Это Галина, распахнув дверь, протянула свекру обе руки. — Прошу вас, проходите! Какими судьбами? Каким ветром?

— Можно сказать, попутным, — улыбаясь в усы, ответил отец. — Приехал проведать. Давно собирался, да все как-то не получалось.

— Очень, очень хорошо, что собрались и приехали! Снимайте ваш плащ, фуражку, будьте как дома. — Галина обратилась к женщине с сережками: — Тетя Катя, принеси Митины комнатные туфли… Вот Митя обрадуется! Но чего же вы не предупредили письмом или телеграммой? Мы бы вас встретили.

— Не успел, быстро собрался.

— Василий Максимович, смотрю на вас — и верите, будто вижу впервые. Встретила бы на улице и, честное слово, не узнала бы. А ведь я ваша сноха.

— Не мудрено, сношенька. Видимся-то мы редко.

— Вы изменились к лучшему, помолодели.

— Живу в степи, на приволье.

Галина смотрела на свекра по-детски умиленными глазами.

— Да и усы у вас какие-то особенные, интеллигентные, — сказала она. — Они вам очень к лицу, честное слово!

— Зять постарался, малость подмолодил. — Василий Максимович повесил на вешалку плащ, картуз. — Жан, муженек Эльвиры, большой специалист по части усов.

— Да, да, как же! — воскликнула тетя Катя, и ее сережки с желтыми капельками заплясали от радости. — Помнишь, Галя, Митя рассказывал, какой это прекрасный мастер, муж Эльвиры. Такому специалисту работать бы в театре гримером. — Она положила гостю под ноги мягкие, из войлока, туфли. — Василий Максимович, надевайте и проходите.

— Как поживает Анна Саввична? — спросила Галина.

— Еще бегает…

— Взяли бы и ее с собой да погостили бы у нас.

— Домашнее хозяйство, кому-то надо оставаться дома.

Василий Максимович снял свои ботинки, изрядно побитые, пропитанные пылью и машинным маслом, надел удивительно мягкие туфли и направился следом за Галиной.

— Это Митин рабочий кабинет, — пропуская вперед свекра, пояснила Галина. — На старой квартире у нас такой большой комнаты не было, Митя буквально мучился со своими книгами и чертежами.

В чужой, непривычной обуви Василий Максимович тихо, по-кошачьи, ступал по красивому толстому ковру, раскинутому во всю комнату.

— Садитесь на диван, — приятным голосом говорила Галина, не переставая улыбаться. — А как здоровье Анны Саввичны? Не болеет?

— Годы уже не молодые, иногда жалуется на сердце… Поклон всем переказывала.

— Спасибо.

Василий Максимович присел на диван и удивился: в квартире у сына все было мягкое. И этот диван — сел на него и утонул, и этот ковер под ногами — наступишь, как на траву-отаву, и эти туфли — их и на ноге не чувствуешь.

— Давно сюда перебрались? — спросил он, чтобы не молчать.

— Еще зимой. Дом построен по Митиному проекту, с новой планировкой квартир. Жильцы очень довольны. Митя получил эту квартиру как премию. — Галина присела на другом конце дивана, не переставая улыбаться. — Квартира очень удобная, улица тихая, вся в зелени, живем как в станице.

— В станицах таких жилищ еще нету, — сказал Василий Максимович.

— Митя теперь занимается проектами производственных комплексов, ему эта работа нравится, — сказала Галина. — А раньше он строил жилье. У него и дипломная работа была — многоквартирный жилой дом.

— Где же Дмитрий?

— Митя и Гена на зорьке укатили к озеру. — Лицо Галины озарила та добрая улыбка, какая бывает у женщин, когда она собирается сообщить что-то необыкновенное. — Вы же знаете, у нас есть «Жигули», четыре года Митя копил деньги. Теперь наши мужчины частенько ездят на рыбалку. Озеро недалеко, полчаса езды. Ах, как жалко, что Митя не знает о вашем приезде! — Она посмотрела на стоявшие в углу часы — было без четверти десять. — Скоро наши рыболовы заявятся. Василий Максимович, есть хотите? Или чайку?

— Благодарствую, дома поел и чаю попил.

— Может, хотите умыться?

— И умывался дома. — Василию Максимовичу давно хотелось спросить о Грише. — Григорий бывает у вас?

— Редко.

— Что так?

— С Митей они что-то не поладили. Мы хотели, чтобы Гриша жил у нас. Не пожелал.

— Да оно там, вместе со всеми, жить сподручнее. И вам не в тягость. А как он учится?

— Хорошо… Василий Максимович, вот свежие газеты, вы пока почитайте, а я займусь домашними делами. Что-то Дуси долго нету. Дуся наша приходящая домработница, — пояснила она. — Вы курите? Сейчас принесу сигареты.

Галина еще раз показала свекру, как она умеет мило улыбаться, и ушла. Василий Максимович остался один. Ему нравилась светлая и в самом деле очень просторная комната, нравились и широкий диван, и вместительные кресла, и шкафы с книгами, и стол с разложенными бумагами, и какие-то столики с чертежами, и высокие часы в углу. Как раз перед диваном висела картина: три охотника о чем-то беседовали. Василию Максимовичу понравилась и эта картина, и он подумал: «По всему видать, развеселые мужчины, говоруны и балагуры»…

Сигареты, зажигалку и большую медную пепельницу, похожую на тарелку, принесла тетя Катя. Теперь она была в брюках и в длинном жакете. Села на диван, закинула ногу на ногу, и Василию Максимовичу показалось, что это была совсем другая женщина, хотя и с теми же качающимися сережками и с той же копенкой седых волос. От ее прежней суровости не осталось и следа, на ее одутловатом лице лежала печать радости. И сережки с капельками меда, как заметил Василий Максимович, теперь показались ему не такими длинными, да и покачивались они как-то уж очень плавно и приятно. Тетя Катя взяла сигарету, прикурила ее от зажигалки и предложила сигарету Василию Максимовичу.

— К сожалению, раньше мы не были знакомы, — заговорила тетя Катя. — Я родная тетя Гали, Екатерина Астафьевна, киноактриса. В Степновске находится наша съемочная группа, и я остановилась не в гостинице, а у племянников. Мы снимаем многосерийный телефильм из жизни колхозного крестьянства, и съемки сейчас ведутся в поле, так сказать, на натуре… Вы, наверное, были сильно удивлены, когда я открыла дверь и сказала: «Гайворонский, не валяй дурака!» Гайворонский наш актер, в фильме он играет главную роль — колхозного механизатора. И вот, увидев вас, я была уверена, что это Гайворонский в гриме. Он частенько меня разыгрывает… И как это я вас не узнала?

— Трудновато узнать человека, ежели раньше и в глаза его не видел, — рассудительно заговорил Василий Максимович. — Я вас тоже не признал, потому как допрежь не видал.

— Но ведь Митя так много о вас рассказывал, фотографии ваши показывал. — Екатерина Астафьевна рассмеялась, давая сережкам вволю покачаться. — Смотрю на вас, на живого, и вы даже не можете себе представить, как мне радостно сознавать, что мы с вами родственники. Не верится, что у Мити именно такой отец. Я просто не нахожу слов, и мне хочется потрогать вас руками…