Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Дорога, — сказал моторист. И добавил: — Была. До дождей.

— Как же по ней ходить? Плыть, что ли?

— А вы не по дороге пойдете. По трубе.

Храмцов, когда катер ткнулся в берег, проснулся и тут же спрыгнул в воду. Зашагал, хлюпая сапогами. Прямо в ельник. По нужде, должно быть.

«Что значит — интеллигентный человек, — отметил Алексей. — Вокруг-то, кроме сторожа, ни живой души…»

Но Храмцов вышел из зарослей, неся несколько еловых шестов.

— Вы что же не вооружаетесь? — улыбнулся он Алексею ободряюще.

— Зачем мне? — подивился Алексей.

— А здесь в двух шагах можно срезать, — объяснил, не расслышав, Храмцов. — Вот нож.

Алексей не стал рассуждать, взял нож и пошел срезать шесты.

К берегу Печоры выходила водопроводная труба.

Восемь километров железной трубы проложили здесь зимой через болото, параллельно дороге, чтобы обеспечить водой турбины первых джегорских буровых. Когда же дорога пришла в окончательно непроезжее состояние, а новая, строящаяся, где остались спутники Алексея Деннова, еще не достигла цели, водопроводная труба оказалась единственным средством сообщения между Джегором и остальным миром.

Уже второй месяц, день за днем, по этой трубе шли гуськом люди, балансируя, как на цирковом канате, и еще умудрялись тащить на горбу то, что составляло прожиточный минимум для буровиков и буровых…

— Вы что это делаете? — всполошился Храмцов, увидев, как Алексей взваливает на плечо чемодан. — Так ничего не получится… Что? Прошу не возражать: покамест на Джегоре распоряжаюсь я…

Главный геолог распорядился так.

Один шест, самый длинный, они продели в ручку чемодана, затем подняли шест на два плеча. В каждую руку также взяли по шесту — для упора. Взошли на трубу. Храмцов впереди, Алексей — сзади.

— Через полтора часа будем на месте, — сказал Устин Яковлевич. — Шаго-ом марш!..

Труба покоилась на деревянных чурках, чурки лежали на бурых, гладко причесанных болотных кочках. Под тяжестью шагов чурки с чавканьем вдавливались в зыбкий грунт, из-под них брызгала гнилая вода.

Сплошное болото было вокруг. На болоте все же произрастало различное редколесье, но — господи боже — что это были за деревья!.. Тонконогие, как поганые грибы, ели; страховидные кедры, обросшие не столько хвоей, сколько мхами; чахлые, согнувшиеся колесом, суставчатые березы. Кое-где торчали трухлявые, сырые насквозь пни, лежали изъеденные лишайником, поваленные ветром стволы — дуролом…

Справа — все тот же поток грязи. И опять Алексей увидел затонувший по самые фары накренившийся трактор. Даже совсем одинокий человек не выглядит так беспомощно и печально, как техника, когда люди вынуждены бросить ее на произвол судьбы.

Сумерки делались все гуще. В сущности, уже ночь была в лесу, а не сумерки. Но глаза обычно замечают полную темень лишь после того, как увидят зажженный свет. А когда вокруг — ни огня, они, глаза, еще долго различают сумеречные света и тени.

Храмцов и Алексей уже два раза перекладывали шест с затекших плеч на незатекшие. Ступни уже привычно и легко ступали по круглой и скользкой металлической тропинке: вот завтра, после сна, они дадут знать, легко ли им было, привычно ли?

Устин Яковлевич только однажды за всю дорогу сказал Алексею:

— Нужно добиться через техснаб получения вертолета. Или хотя бы арендовать.

А может, он это и не Алексею сказал, а просто по привычке подумал вслух.

Небо между тем над лесом стало очищаться. Наверху, среди сырых и грязных, как талый снег, туч появились зеленоватые лунные проталины. В проталинах подрагивали звезды.

Впереди, сквозь сплетения стволов и веток, также проклюнулись тонкие лучики дальних огней.

— Джегор, — объявил Храмцов, заметно ускорив шаг.

Лучики множились. Потом уже полные огни возникли впереди. Электрические огни. Они приближались с каждым шагом.

Алексей вдруг вспомнил, как всего лишь три дня назад, подъезжая к столице, он впервые увидел дружелюбные огни Москвы — разливанное море огней. А вчера, выйдя из поезда, под сверкающим ливнем, он смотрел на огни незнакомого города, в котором, как предполагалось, ему придется жить. Но и те огни растаяли в дождевой хмари. А теперь вот перед ним маячат какие-то новые огни, тоже незнакомые, вовсе даже не город — так, островок среди болот, а ему от этих огней делается необычайно радостно, будто бы тут родился и вырос, в этом болоте…

Теперь уже можно было различить, где дома, где улицы, где прожектор освещает бензобаки.

— Четыреста метров осталось, — сказал Устин Яковлевич. И остановился. — Но с трубой нам, к сожалению, придется расстаться. Труба сворачивает к первой буровой. А нам нужно в поселок. По дороге. Предупреждаю — здесь грязи будет по колено…

Однако предупреждение главного геолога не имело под собой почвы. Сделав первый же шаг в сторону от трубы, он с плеском провалился в трясину: не по колено, а по пояс.

— Осторожно! — крикнул он Алексею.

Алексей, щупая сапогом бездонную темноту, протянул Храмцову руку. Молодецким рывком Устин Яковлевич выбрался из ямы. Было слышно, как комья грязи опадают с его одежды.

— Здесь пройти трудно, — сказал, часто дыша, Храмцов. — Попробуем в другом месте… Представьте себе, на Джегоре порой приходится вытаскивать людей из грязи с помощью подъемного крана.

Засмеялся.

Они прошли еще десяток метров по трубе и снова свернули к дороге. Как слепые, тыча шестами, чутко прислушиваясь к собственным шагам. Считая шаги…

— Многое зависит от привычки, — опять заговорил Храмцов. — Несколько лет назад я был в Венеции. Там люди живут прямо на воде, и, представьте себе, привыкли, не жалуются…

Бездна разверзлась под Алексеем. Он только успел охнуть, а уже руки лежали на жидком киселе, вползала слякоть в сапоги, в карманы, в рукава…

Теперь Храмцов тащил его за руку, фыркая от натуги и уже не скрывая своего огорчения:

— Ногу не вывихнули? Испачкались, конечно. Какая досада…

Алексей не ответил, потому что все равно Храмцов не слышит.

Они стояли, не зная, что предпринять дальше.

— Так, — сказал Храмцов после раздумья. — Пожалуй, придется ждать здесь до рассвета. Иного выхода я, к сожалению, не нахожу. Всего четыреста метров, но — сплошная трясина… Кстати, светает еще довольно рано: в половине шестого. А вы как полагаете?

Застрекотало: Устин Яковлевич включил машинку, так как не считал себя вправе единолично решать вопрос о ночлеге и хотел выслушать мнение спутника.

— Я согласен… Дождя вроде не будет.

— Отлично! — обрадовался главный геолог. — Тогда вернемся к отправной точке.

Они вернулись к трубе. Сели на металл.

Впереди — рукой подать — мерцали огни поселка. Спокойные и теплые.

— Мерзнете? — поинтересовался Храмцов.

Встал и, осторожно ступая, двинулся в сторону, противоположную поселку: там не было дороги, там еще можно было передвигаться. Через минуту вернулся с охапкой хвороста в руках.

— Очень сырой. Но попробуем. В молодости я завоевал приз факультета за самое быстрое разжигание костра.

Алексей тоже отправился за хворостом. Возвращаясь, увидел, как взвились золотистые языки, закрутился дым, полетели искры. Увидел освещенную голову Храмцова, сосредоточенно дующего в огонь.

Это было блаженством: смотреть на колышущееся пламя, чувствовать на лице горячее дуновение, замечать, как засыхают и отваливаются от голенищ комья грязи.

Алексей разложил у ног чемодан и открыл его. Там, кроме всякой нижней и верхней одежды, оставалось еще кое-что из съестного, положенного матерью перед отъездом: полный кирпич хлеба, кольцо колбасы, десяток огурцов в горькой пыльце, уже слегка увядших.

Храмцов, не отрывая взгляда, с огромным интересом изучал горение костра.

— Не желаете? — спросил Алексей.

Храмцов удивленно вскинул брови, мол «о чем это вы?», затем увидел хлеб, колбасу и еще круче вскинул седые брови.

Но, опять же, как человек интеллигентный, ломаться не стал и вынул свой финский нож.