Подземный меридиан

Шатилов набросил на себя маску добродушного мужичка и, войдя в свою излюбленную роль, голос даже как-то ловко подстроил под селянина. И метал он этим голоском свои ядовитые стрелы. И каждый думал: не в меня ли мечет стрелы эти директор?

— Он, Самарин, не только важный приборчик изобрел, но и сумел внедрить его на шахтах. Без чьей-либо помощи. А ведь Самарин не в тресте столовых работает, он наш человек, институтский. Выходит, и приборчик сделан не на кондитерской фабрике, а у нас, в институте. Он, этот бригадир, и целую электронно-вычислительную машину сделает! А мы будем эпохальные темы разрабатывать — дополнять, уточнять да планировать. А то ещё в Москву план повезем, согласуем, утрясем, заручимся мнением. Как же иначе? Важные дела нельзя делать иначе. А он, Самарин, без согласований работает. Так работает, что институт для него и не существует.

Каиров повернул к директору голову; не глядя на Шатилова, сказал:

— Николай Васильевич! Самарин — научный сотрудник. Вы же сами приказ подписали.

— Вот и ладно,— закивал головой директор.— Сотрудник — это хорошо. Значит, институт и он, Самарин,— одно целое. Тут уже ничего не скажешь. Тут уже порядок. Скоро наступит полоса отчетов — неприятная полоса. Тут вам и комиссии нагрянут, все будут изучать, записывать, а потом доклады настрочат. Ну да ничего, обойдемся: бог не выдаст, свинья не съест. Мы теперь не то, что прежде,— голенькими их встречали, у нас теперь есть кое-что показать и даже похвастаться можем. Мы недавно с вами помпочку сделали... Где там Николай Николаевич Кандыба?.. Ах, вон там он, в уголке сидит,— спасибо вам, Николай Николаевич, за помпу, это по вашему планчику мы её смастерили. И лаборатории управления кровлей спасибо. Она тоже кое-что к отчету приготовила. А теперь вот и самаринские машинки прописку в институте получат. Что бы там ни судачили злые языки в адрес института, а жизнь наша становится веселее.

Шатилов, погасив свой голос, склонился над папкой, сделал вид, что с этим все ясно, а что есть другие дела, не менее важные, но только он ,не знает, за какое из них следует приниматься. И начальники лабораторий, и заместители директора сидели опустив головы. Все они испытывали состояние школьников, которых отчитал учитель, отчитал несправедливо, но жаловаться некому и сделать ничего в свое оправдание нельзя. Каиров, сидевший в кресле возле стола директора, беспокойно оглядывался. Он, как опытный боксер, терпеливо сносил удары противника, выжидал. Его утешала мысль: Самарин будет с ним, в его лаборатории. Время ещё покажет, способна ли лаборатория шахтной автоматики решать «эпохальные проблемы».

4

В институт Самарин пришел в девятом часу. Андрей явился на работу, как на праздник, в новом коричневом костюме, чисто выбрит, подстрижен. С волнением вошел он в левое крыло здания. Долго ходил по коридорам, читал вывески на дверях — названия отделов, секторов... В лаборатории шахтной автоматики ему предстояло трудиться. Как знать, может быть, пройдет несколько лет и он станет таким же уважаемым человеком в науке, как, скажем, вот: «Старший научный сотрудник И. М. Грива», или: «Заместитель начальника лаборатории Л. Г. Папиашвили».

Перед дверью Папиашвили Самарин остановился. Вспомнил, как третьего дня этот молодой, модно одетый человек велел позвать Самарина. У них произошел неприятный разговор.

— Я полагаю, ваш АКУ,— вежливо говорил Папиашвили,— имеет прямое отношение к автоматизации шахт. Значит, лаборатория шахтной автоматики и вы, товарищ Самарин, решают одни и те лее задачи. И нам известно, что вы охотно пользуетесь трудами нашей лаборатории. Нам только неясно, почему при этом вы не ставите нас в известность?.. Нам, извините, это не нравится.

Папиашвили говорил спокойно, но глаза его метали холодные искры. Несоразмерно большая голова, приплюснутое со стороны щек лицо — каждая складка обнаруживала нервозность и неприязнь. Только губы, сухие и бескровные, то и дело раскрывались в улыбку, но и улыбка его была такой же холодной, как и глаза.

— Очевидно, тут вышло недоразумение, Леон Георгиевич. Я не знаю трудов вашей лаборатории, а потому и не мог ими пользоваться.

— Верно, голубчик, верно! Возможно, я не так выразился. Мы не собираемся вас обвинять, но и вы и мы — работники одного института; вам, надо полагать, тоже не безразлична репутация нашей фирмы.

— Что же от меня требуется?

— Техническая документация прибора. АКУ хоть и внедрен на шахты, но он ещё несовершенен, над ним надо работать — тут вам без помощи лаборатории не обойтись.

— У меня нет чертежей,— сказал Андрей,— я их отослал в Центральное бюро по изобретательству.

Улыбка стаяла с лица Папиашвили, на Самарина сыпались одни холодные искры.

— Позвольте, а документация?

Андрей пожал плечами, извинился и склонился над рабочим столом.

С того дня Самарин не видел Папиашвили — этого стройного молодца, всегда одетого ярко и с иголочки.

Пока Андрей слонялся по коридорам, предавался размышлениям, ученые явились на работу и заполнили все комнаты.

В кабинет Каирова вошли несколько человек. За ними вошел и Самарин. Каиров махнул ему рукой, приглашая садиться.

Андрей не прошел вперед, а присел в кресло за спиной молодой женщины с копной крашеных рыжих волос. Она, очевидно, не заметила вошедшего и продолжала не слишком вежливым тоном:

— Если вы решили, что я за какие-то гроши буду тянуть всю теорию, то вы ошиблись.

— Милая, золотце, нет у меня возможности...

Разговор принимал меркантильный характер.

— Мы знаем, что у вас есть и чего у вас нет. У вас всегда была для меня одна работа. Марта, делай то, Марта, делай это. А что Марта ежемесячно теряет сто десять рублей — это никого не занимает.

— Позвольте, какие сто десять рублей?

— Кандидатские! Вот какие!..

— Но вы же не кандидат!

— В том-то и дело, что не кандидат. А когда стану кандидатом, буду получать на сто десять рублей больше.

— Но кандидатскую надо защитить. Пишите диссертацию, подавайте на учёный совет...

Марта прервала Каирова:

— Вы полагаете, Борис Фомич, что я не понимаю кухни? Скажите вы мне завтра, что в ученом совете будет у меня серьезная поддержка, я тогда с превеликим удовольствием.

— Но я же не могу...

— Расскажите другим, что вы можете, а что не можете... Нет, Борис Фомич, зачем вам надо думать, что вы разговариваете с наивным человеком.

Женщина взмахнула пухлой короткой рукой и круто повернулась. Тут она заметила Самарина и на ходу кинула на него недобрый, раздраженный взгляд.

Каиров смотрел ей вслед, покачивая головой:

— Ну, характер!..

Краем глаза он скользнул по лицу Самарина. Андрей поднялся с кресла, хотел представиться, но Борис Фомич широким жестом удержал его в кресле. Ему было совестно за только что состоявшийся интимный разговор со своей сотрудницей, и он хотел как-то сгладить неприятное впечатление.

— Видали вы эту женщину! — кивнул он на дверь.— Она теряет сто десять рублей. А я теряю пятьсот оттого, что я не академик. Странная логика!..

Едва Борис Фомич раскрыл рот, чтобы начать беседу с новым сотрудником, как в кабинет вошел начальник шахты «Зеленодольская» Селезнев и с ним Денис Баринов — бригадир комплексной угледобычной бригады. Он впервые видел Самарина после возвращения его с курорта и очень обрадовался Другу, но из чувства деликатности не подошел к нему, а с улыбкой кивнул из-за спины Селезнева.

Начальник шахты Александр Петрович Селезнев недобро, исподлобья смотрел на хозяина кабинета. Самой замечательной деталью его лица был длинный, красиво очерченный нос — сбоку он походил на саблю. На капризно вздернутой губе непокорно торчали черные, коротко остриженные усы.

— Андрей Ильич, вы тоже тут,— заговорил Селезнев, кивнув Самарину,— очень кстати. Мы ведь и по вашу душу пришли, то есть вашу новую машину просить у Бориса Фомича хотели. Мы первыми установили у себя на шахте ваш приборчик АКУ, а теперь, по традиции, давайте нам и машину.