Андрей Снежков учится жить

— Теперь, — сказал он, — давайте чай пить. Кипяток у нас есть?

— Сейчас будет, — сказал я и побежал на кухню. Признаюсь, я и сам здорово проголодался.

Когда пили чай — густой, крепкий, настоящий китайский чай (Глеб никому не доверял заваривать чай, даже маме), пришел Борька.

— Извините, — проговорил он от порога, снимая котиковую шапку. — Я не помешал?

— Никак нет, милости просим, товарищ изобретатель! — с притворной изысканностью заговорил Глеб, почему-то не любивший Извинилкина. — Может, с нами чайку откушаете?

— Спасибо, благодарю, — вежливо ответил Борис, распахивая, но не снимая кожаную куртку. — Вы, Глеб Петрович, каждый раз все по-новому меня величаете. Я уж и профессором у вас был, и художником...

— Уважаю, — хохотнул Глеб, хитро щуря глаза. — Не уважал бы — не величал!

Борис прошел вперед и сел на тахту.

— Держи, Андрей, тебе.

Я взял из рук Бориса книгу. Она была, как и все книги, которые приносил Борька, в газетной обертке. Посмотрел на первую страницу и чуть не подпрыгнул: «Русский лес» Леонида Леонова, — вот здорово! Этот роман Леонова у нас в Старом посаде невозможно было нигде достать. В библиотеках — длинные-предлинные очереди. Через полгода и то не дождешься!

— Ой, Борис, какой же ты молодец! — сказал я, присаживаясь рядом с товарищем. — Где это ты раздобыл?

Борис чуть снисходительно улыбнулся и тронул ладонью заботливо расчесанные на косой пробор волосы — редкие, какие-то пепельные.

— Книги не по моей части. Отец с матерью за ними охотятся. Между прочим, им этот фолиант что-то не по душе пришелся... Хочешь, возьми насовсем. А гроши как-нибудь потом отдашь.

Борис опять улыбнулся.

— А вот взгляни-ка, что я раздобыл нынче.

И он вынул из кармана миниатюрный, поблескивающий никелем и лаком фотоаппарат.

— Немецкий. На толкучке по случаю купил. Оборванец носил. Спрашиваю: «Сколько просишь?» А он: «Сколько дашь?» Я возьми да и скажи для смеху: «Две бумажки». А этому аппарату самая меньшая цена шесть сотен. Бродяга даже глазом не моргнул: «По рукам!» Денег со мной не было, и я пошел дальше. Но бродяга не отстает. Догнал и цап за руку: «Давай, парень, полтораста, и дело с концом!» Пришлось, знаешь ли, домой его вести... Уж очень мне понравилась вещица.

Иван, со вниманием слушавший рассказ Бориса о его коммерческой сделке, убежденно заметил:

— Вещица, может, и хороша, но ясно как день — ворованная!

Борис сощурился и посмотрел куда-то в угол, мимо Ивана:

— Я не милиционер и в тонкостях такого рода не разбираюсь.

Глеб захохотал, взявшись руками за бока.

— Пригож гусь, нечего сказать! Напрасно я тебя изобретателем назвал, ты, оказывается, просто комбинатор! Ну и ну!

Я осерчал на Глеба. Ну что он, в самом деле, пристает к парню? Действительно, откуда мог знать Борька — краденый аппарат или не краденый? Уже совсем собрался сказать об этом Глебу, как вдруг Борис встал и тронул меня за плечо:

— Проводишь, Андрюша?

Удивляюсь ледяному Борькиному хладнокровию и выдержке. Я бы на его месте сейчас так вспылил! На улице, пожимая плечами, Борис сказал:

— Не понимаю, ну что он всегда ко мне привязывается... А этот... другой, что за тип? Неужели еще квартиранта пустили?

Не знаю почему, но мне что-то не захотелось ничего говорить Борису про Ивана. Ответил уклончиво:

— Один знакомый парень... Приехал поступать на стройку.

Борис взял меня под руку, и мы прошлись до угла.

— А не сходить ли нам завтра на зайчишек? А? — сказал Борис, останавливаясь. — Ведь выходной. Пойдем на Телячий?

Мне уж давно хотелось побродить по острову. Но я не знал, говорить ли Борьке о появившемся у меня ружье или нет? Да и к ружью мне не хотелось пока прикасаться.

— Ну как? — опять спросил Борис.

— Только, знаешь... давай и Максима позовем с собой. Втроем еще веселее!

Борис с минуту молчал, негромко посвистывая.

А я уже загорелся желанием во что бы то ни стало вытащить Максимку на прогулку. Он всю зиму никуда с нами не ходил — ни на экскурсии, ни просто так на Волгу или в бор, на лыжах.

— Пожалуйста, я разве против? — сказал наконец Борис. — А он не болен? Ты у него нынче был?

— Мать у него болеет... Я еще раз схожу к нему. Идет?

— Идет!

Мы условились, где утром встретимся, и я побежал к Максиму. Максим вначале и слушать не хотел об охоте, но на мою сторону встала его мать, и он сдался.

Ура! Уж завтра погуляем вволю!

9 марта, воскресенье.

Последний раз на Телячьем острове я был месяц назад (с Колькой Мышечкиным ходили на лыжах за тальниковыми прутьями, из которых потом мастерили птичьи клетки для живого уголка). Месяц — срок будто пустяшный, а какие перемены за это время здесь произошли!

Тогда всего лишь одна буровая вышка маячила на песчаной косе восточной оконечности острова. А теперь таких вышек мы насчитали по всему острову целых девять штук! Геологи изучают структуру почв острова. Ведь через пять лет, когда построят гидростанцию, тут, между Старым посадом и Телячьим островом, будут красоваться судоходные шлюзы «Большая волжская лестница» — так сказал про эти шлюзы геолог, совсем еще молодой парень в брезентовом плаще, надетом на ватник, когда мы подошли к одной из буровых.

По этой лестнице волжские суда станут подниматься на двадцатишестиметровую высоту. Распахнутся гигантские ворота, и перед пассажирами откроются необозримые просторы нового моря. Даже представить сейчас все это невозможно!.. И везет же нам! Скоро наш город будет стоять на берегу моря, настоящего моря!

По желанию Бориса мы свернули вправо и пошли на запад. Здесь вышек не было. Вошли в рощу. Огромные, в три обхвата, осокори встречались на каждом шагу. Но и здесь, хотя и было всюду безлюдно, ни один зайчишка не попался на глаза. Даже следов свежих не заметили.

Борька шел и все ворчал: «Распугали, черти, всех зверей. А какая была тут охота!»

Мы же с Максимом не горевали. Шли и любовались прямоствольными осокорями, тонкими березками, синими, узорчатыми тенями на слепившем глаза снегу.

В одном месте, в овражке, Максим заметил следы лосихи и лосенка. Они прошли здесь недавно, вероятно на рассвете. Присев на корточки, мы долго смотрели на отпечатки копыт сильного и гордого зверя. Наверно, лосиха приводила сюда лосенка с той, Жигулевской, стороны полакомиться рябинником.

Потом мы пошли дальше. (Борис ушел вперед, он лишь мельком глянул на лосиные следы.) Немного погодя вышли на светлую солнечную полянку, и в глазах сразу зарябило от пламенеющих костром кустов шиповника.

— На штурм! — закричал Максим и первым побежал вперед.

Придерживая ружье, я бросился за ним. Все ветки шиповника были прямо-таки унизаны крупными, как цыганские серьги, пурпурными ягодами. Просто чудо, какие они были вкусные: сладковато-кислые, приятно холодные.

Посмеиваясь и толкая друг друга, принялись наперегонки обирать ягоды. В рот отправляли целыми горстями. Наелись до отвала. Хотели еще в карманы набрать, да подошел хмурый Борис и начал над нами подтрунивать.

— Вы, двуногие, оставьте немного ягод четвероногим! — говорил он. — Где ваша комсомольская сознательность?

— А ты, Борька, только попробуй, — простодушно сказал Максим. — Эх и сила! Лучше всякого там винограда!

— Я все же предпочитаю виноград! — Борис шагнул к Максиму, все еще сидевшему у куста шиповника, и, схватив его за плечи, повалил навзничь. — Хватит! Давайте-ка соревнование по стрельбе устроим, раз охота не удалась.

Его предложение мне понравилось. Решили стрелять влет. Я дал Максиму свою варежку и попросил бросать ее вверх.

Первым стрелял Борька. Шесть выстрелов — и ни одного попадания!

— Я сегодня не в норме! — сказал он, опуская к земле дымившееся ружье. — Вечером гости были... пришлось изрядно заложить за воротник... Стреляй теперь ты, Андрюшка.

Я попал в варежку только после третьего выстрела. В ней оказалось пять дырочек.