Под звездами

ПОД ЗВЕЗДАМИ

Повесть

ГЛАВА I. МЕТЕЛЬ

— Чего стали там? — закричал Шпагин, прикрывая лицо рукавом полушубка от неистового ветра, бившего навстречу густым колючим снегом.

Но ветер подхватил крик и унес в темноту, даже сам Шпагин еле расслышал его.

Он остановился.

Перед ним темнеют высоко нагруженные, накрытые брезентом сани; на передке неподвижно сидит облепленный снегом, похожий на снежную глыбу солдат; впереди Шпагин еще различает голову лошади с длинной гривой, развеваемой ветром, а дальше все теряется во мраке и кружении снега.

Упругий хлесткий ветер то гудит угрожающе где-то вверху, в непроницаемой тьме, то вдруг налетит с пронзительным свистом, засыплет ворохами снега, затреплет яростно полушубок.

— У-у-у, а-а-а, о-о-о! — с оглушающей силой ревет тысячеголосая стихия.

Ветер гонит по снежному полю громадные, кипящие белой пеной волны снега, мечет их из стороны в сторону, крутит и вскидывает высоко вверх, до самого неба — весь мир поднялся на дыбы и кружится в метельном вихре.

Шпагин поплотнее запахнул полушубок.

«Разбушевалась непогода!.. Окажись один в поле — погибнешь!»

Он оглянулся.

Солдаты, отвернувшись от ветра, переступали с ноги на ногу, подталкивали друг друга локтями, похлопывали себя тяжелыми меховыми рукавицами.

— Злой мороз: так и рвет, так и кусает! — потирая рукою лицо, проговорил стоявший рядом со Шпагиным коренастый большеголовый сержант в заиндевелой ушанке.

— Что, Молев, устали солдаты? — спросил Шпагин.

— Да нет, ничего. Ветер дикий навстречу — с ног валит! — ответил Молев, закидывая за спину съехавший с плеча автомат.

— Ух, и метет сегодня, товарищ командир! До костей прохватывает, даже изнутри застыл весь! — с веселым удивлением сказал один из солдат, будто это обстоятельство доставляло ему удовольствие.

— Ноябрь, а зима вовсю лютует, — пробасил другой, снимая с усов и бровей намерзшие сосульки.

Солдаты расступились, к Шпагину подошел молодой офицер в белом полушубке.

— Почему стоим, товарищ старший лейтенант?

Шпагин повел рукой в темноту:

— Ничего не видно — такая круговерть! Как у вас — нет отставших?

— Нет, что вы — у меня ребята молодцом! Без привала дойдут до дневки!

Шпагин улыбнулся, но не стал возражать: он знал, что, командир третьего взвода Пылаев так рвется на фронт, что не замечает никаких трудностей.

Вторую ночь идут к фронту роты стрелкового батальона капитана Арефьева. После переформирования батальон вместе с полком выгрузился на безыменном разъезде, затерявшемся в калининских лесах.

Солдаты идут, тяжело нагруженные оружием, продуктами и тем немудреным скарбом, который помещается в вещевом мешке и с которым солдат никогда не расстается.

Идти тяжело. Деревни, пережившие немецкую оккупацию, безлюдны, дороги не наезжены: некому да и не на чем ездить. Редкие следы пешеходов совсем замела метель, бушующая с неослабной силой вот уже двое суток.

Солдаты, вытянувшись в длинную колонну, идут друг за другом по узкому следу, вытоптанному в глубоком снегу идущими впереди. Передовым особенно тяжело: они идут по целине, с трудом вызволяя ноги из рыхлого, сыпучего снега, навстречу ветру, забивающему дыхание, обжигающему лицо и слепящему глаза снежной крупой. В голову ротной колонны взводы выставлялись, поочередно.

До Шпагина донеслись неясные крики и шум, заглушаемые порывами ветра, и вслед за этим перед ним неожиданно возник из метели всадник. Лошадь шла тяжело, по брюхо проваливаясь в снег и высоко вскидывая голову.

— Какая рота? — кричал всадник, туго натягивая поводья и осаживая крупную лошадь, которая сильно била ногами, хватала обметанными белой пеной губами блестящие трензеля и большим черным глазом испуганно косила на солдат.

Шпагин узнал командира батальона Арефьева и побежал к нему:

— Вторая, товарищ капитан!

На Волгу вышли! Подъем крутой — тылы застряли! Взвод вперед давай — на помощь! Да не задерживай — скоро светать будет! — И, не дожидаясь ответа, Арефьев круто повернул лошадь, наотмашь хлестнул ее плетью и поскакал обратно в голову колонны.

— Что-то сердит наш комбат сегодня, — заметил Пылаев.

— А он всегда такой, — усмехнулся Шпагин, всматриваясь в темноту, куда ускакал Арефьев.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился к нему Пылаев, — разрешите мне... мне со взводом вперед идти!

Пылаев хотел сказать «с моим взводом», но замялся. Он только месяц назад окончил ускоренный курс пехотного училища и еще не привык к тому, что в его подчинении находится тридцать солдат, тридцать взрослых мужчин — серьезных, молчаливых и не во всем ему понятных.

Шпагин согласился. Пылаев вскинул руку и закричал звонким молодым голосом:

— Третий взвод, вперед!

Солдаты подхватили команду, и через несколько минут третий взвод, проваливаясь в снегу, стал обходить сани.

Незаметно спустившись по отлогому берегу, Пылаев вдруг ощутил под ногами скользкий лед и понял, что идет по реке. Это была Волга. Ему вспомнились разом и гигантская битва под Сталинградом, и его родной городок за тысячу километров отсюда, в Жигулях, на высоком, обрывистом берегу, с которого во все стороны открываются беспредельные, повитые синевой просторы; мелькнуло в памяти бородатое лицо Степана Разина с глубокой думой в темных глазах, каким он его видел на картине Сурикова...

Какая же она огромная, могучая, эта Волга!..

Ветер, вырвавшись на открытое место, остервенело набрасывается на солдат, с диким воем мчится вдоль реки, вздымая белые вихри метели. На правом берегу в густой пелене движутся мутные огни автомобильных фар. Узкий подъем сплошь запружен автомашинами, пушками, санями и людьми, медленно поднимающимися в истолченном ногами и колесами снегу. В длинных конусах света, отбрасываемых фарами, видно, как одни машины, тяжело переваливаясь в глубоких колеях, медленно пробиваются вперед, другие — буксуют, выбрасывая из-под колес потоки снега, как надрываются измученные, заиндевевшие лошади и суетятся шоферы и ездовые.

Стиснутые в узкой выемке, машины цепляются одна за другую, задние стараются объехать застрявших, и от всего этого над колонной стоит сплошной хаотический гул, из которого иногда вырывается чей-нибудь громкий, то веселый, то озлобленный крик:

— А ну, навались! Давай сюда, кто хочет погреться!

— Стой, куда прешь!

— Осади назад!

— Куда торопишься, земляк? Все там будем!

Арефьев уже был здесь и носился на своей большой лошади вдоль колонны, наводя порядок.

Солдаты Пылаева разбрасывали снег из-под машин, рубили росший по берегу ивняк и бросали под колеса, обступали застрявшие сани и дружно, с громкой руганью толкали их вперед; лошади, напуганные криком и шумом, подгоняемые кнутом ездового, натянув постромки и выбиваясь из сил, рывком дергали сани и, продвинув их вперед на два-три шага, останавливались; солдаты кричали: «Разом — ваяли, еще — раз!» — и снова толкали сани.

В разных концах колонны слышалась звонкая команда Пылаева. Он подзывал солдат к одной, к другой завязнувшей машине, сам изо всех сил налегал плечом на борт и в тон солдатам весело выкрикивал озорные прибаутки. Он расстегнул полушубок, сдвинул шапку с мокрого лба. Хорошо, когда можешь делать что-то полезное, а не плетешься в хвосте батальона, не зная даже, что творится впереди!