Город с названьем Ковров-Самолетов

Средиземноморская весна послала в эти дни Питеру уйму мимозы, такой свежей, будто она прилетела из Ниццы по ветру или же расцвела тут рядом, где-то в Павловске. На вербе лопнули почки задолго до вербного воскресенья, и она распушилась, северная мимоза. Лес стал розоветь и дорозовелся до зелени. В овальной зале особняка кудрявились благоуханные гиацинты, сравнимые со священными волосами Зои Киприди. Пасха была ранней, как и весна. Появился друг Каминский. Сидя с Кипридою за нефритовой шахматной доской, сказал: пора закрывать сезон и переезжать в Павловск. Как и откуда взялся павловский особняк, чтоб не сказать дворец, хоть и следовало бы, – покрыто мраком неизвестности. Похоже, Каминский устроил подписку среди двух десятков друзей дома, хлопоты взял на себя. Каково же было его удивленье, когда документы в дипломате, час назад оформленные самым дотошным образом, оказались на имя Зои Савелкиной. В таком виде он довез их до питерского особняка и вручил Зоям. Зои приняли с рассеянной благодарностью. Все трое, кажется, поняли, что на богинь дарственных не оформляют, это бестактно. Девицы Переляевы уж хотели шить сарафаны и легкие платья из ситца. Но Каминский сказал: фи! на то есть каталог. Сели смотреть картинки и делать заказы – платил гость.

Сезон удалось закрыть без скандалов – на все свои причины. Таинственным образом Катя с Юленькой стали похожи на Киприду уже почти что один к одному. Какие дары они получили в придачу, история умалчивает, но завороженные гости особняка молча брали что дают. Ложа самой богини удостоился разве что Каминский, но он об этом не звонил. Вся расстановка фигур на доске изменилась. Гетеры Зои Киприди больше не существовало, была лишь пеннорожденная Афродита. Две незадачливые одесские содержанки волею бессмертной богини превратились в блестящих гетер. Одна Заинька так и осталась темной лошадкой – вещью в себе. Сколько в ней было этого своего, откуда что берется! Напротив, новоявленные гетеры отличий друг от друга не подчеркивали – ситуация к тому обязывала. Разве что Юленька была чуть постарше, а Катя немного повыше ростом, отчего многие гости почитали старшей именно ее. Что до Заиньки, то в момент заявленья прав собственности на первый особняк ей только что исполнилось двадцать три. На будущее день ее рожденья – начало питерских черных ночей – Киприда повелела выбить под мраморным барельефом с изображением флейтистки у дверей овальной залы. Должно быть, это волшебная флейта, а Заинька – дочка царицы ночи.

В общем, платья по почте пришли очень быстро. Сезон закрыли и переехали в Павловск. Вот у ограды парка Каминский Киприде дверцу машины открыл. На клумбе средь гиацинтов, ею любимых, стояла мраморная Венера и улыбалась лукаво: а я уже здесь. Несколько обескураженный Каминский позвонил своим людям в Питер. Те развели руками по видеотелефону: «Иосиф, брось. Если у твоей Киприды украдут одно-другое с нее изваянье, назавтра появится третье». И не поехали проверять, как там, в овальной зале, пуст пьедестал или нет. Иосиф Каминский покачал головой и вернулся к галантным обязанностям. Они переехали рано – хотели видеть весну. У каждой лужи и каждой даме он должен руку подать. Юбки мелькают в лужах с мокрыми облаками, и летят во все стороны грязные воробьи. Мраморная Венера, вся освещенная солнцем, мраморными ноздрями вдыхает запах цветов.

Алла, Людмила и Серафима, они друг от друга хоть чем-нибудь отличаются? или на одно лицо, как девушки Переляевы? Ну да, немного разнятся. Всех их только что отправили на пенсию. Двух в пятьдесят пять лет, одну в пятьдесят, неважно кого. Одна из них незамужняя, одна разведенная без детей и одна разведенная с дочерью – дочь вышла замуж и здесь не живет. Опять неважно, какую кому придать судьбу, лишь знаю – она не сахар. У Серафимы глаза серафима, у Аллы крыло волос надо лбом, Людмила же людям мила, затем что лицом бела.

Пришли оплаченные посылки Алле, Людмиле и Серафиме с летними платьями по каталогу из Вены в Санкт-Петербург. Они их надели, помолодели, и обирали цветы с подолов, и напевали венские вальсы, когда зазвонил телефон. Заинька приглашала соседок погостить в Павловск. Те подхватились и полетели, охваченные божественным легкомыслием. Электричка мчалась, гудя как сумасшедшая, к музыкальному вокзалу в Павловске, и в небесах играли Штрауса. Забытый Даня, проснувшись, ждал три часа омлета, пока наконец не понял, что кончилась эта лафа. А три газели уж стояли у ограды павловского особняка, и мраморная Венера любезно кивнула им войти.

Первая же ночь, проведенная гостьями в Павловске, была куда как светла. Небо казалось морем, месяц белел как парус, и облака с зюйд-веста все неслись и неслись. Видно, с ладони Кипра их отпускали боги, как голубей, посланцев в дальний Санкт-Петербург. В саду по дорожкам гуляли тени прежних владельцев, в фижмах и кринолинах, в мундирах и сюртуках. После устрашающего двора-колодца перемена была столь разительной, что три дамы не могли уснуть. Не сговариваясь, каждая в своей особливой комнате, они вновь надели воздушные платья и спустились в залу. Киприда сидела с Каминским – он уезжал наутро. Она говорила редко, но тут разверзла уста. Сказала: возьмите шали, и дамы те шали взяли. С этого самого мига и начались чудеса. В денежных кругах Питера скоро распространилась весть: Киприда выписала из Парижа трех немолодых, но чрезвычайно дорогих куртизанок из русских эмигрантских семей. Им немного за сорок, но какая благородная красота! и, главное, какая искушенность! Неужто самой Киприде пришла в голову такая удачная мысль? Наверное, Каминский подсказал… шельма. Надо, господа попечители, подкинуть в Павловск деньжат на реставрацию и обслуживанье особняка. Что и было сделано.

Неприкаянный Даня весь день шатался по питерской ранней жаре, но работа от него ускользала. Те, кто ему обещали, вдруг становились уклончивы. Даня внимательно погляделся в первое же попавшееся зеркало. Так и есть – маска неудачника прочно прилипла к его лицу, приклеилась к корням волос. Волосы он долго ерошил, но те стоять не желали – полегли, будто рожь, побитая градом. Вышел на улицу, нечаянно вдохнул полной грудью некондиционированный воздух. Совершил посадку на какую-то лавочку, тупо уставясь на мраморную Афродиту. О классический город, как много в тебе Афродит! Заиграл мобильник, Даня открыл крышечку. Неизвестно от чьего имени ему предлагали место привратника и садовника в загородном именье. И поспешил он в Павловск, объятый смутным предчувствием. Вновь электричка лихо неслась к вокзалу мечты. Успел, получил эту должность, но не узнал своих женщин – так они изменились в поле Кипридиных чар. Они его, изменившись, тоже не узнавали. Он приступил к работе – другая жизнь началась.

Итак, Людмила гуляет в волшебных садах Черномора, а к ней в коммуналку приехала ее несчастная дочь. Замок стал звонить под ключом таким мелодичным звоном, что молодая женщина невольно диву далась. Женщину звали Лидией, она была сильно заезжена. В квартире пустой застала, конечно, полный разгром. Сколько ей было лет – мы от читателя скроем, ведь мать ее стала женщиной без возраста с этих пор. Теперь, утирая слезы о недостойном муже, на жесткое ложе матери Лидия улеглась. Тотчас же загнанной Лидии явилась во сне Афродита и так сказала: о Лидия! спеши к вокзалу мечты. Вдобавок к своим словам оставила точный адрес и положила на стул для нее офигенный прикид: здесь вот такая баска, здесь вот немного уже, очень открытый вырез – ну, в общем, полный отпад.

В парке вяз прилаживает листья свои друг к другу, у водоема прогуливаются три прекрасные дамы. Будто Борисов-Мусатов их написал нам маслом: профили, шали, локоны и благородство манер. У Афродиты нынче пятеро жриц прилежных, Зоя – ее подруга, Зоя в счет не идет. Смеется во внутреннем дворике, играя в серсо с Кипридой… гляди, в фонтан улетело… и моет в фонтане лицо. Но уже едет Лидия в полупустой электричке, Амур завивает ей волосы, чтоб времени не терять. Она явилась по адресу, указанному в бумажке, и молодой садовник ей врата отворил. Учтиво взял ее вещи и проводил к Киприде – в саду уж цвели пионы с Зоиных кимоно.