Любовь Муры

Меня угнетает мысль, что иногда жизнь заставляет быть такой беспомощной и бессильной, сознание этого унижает моё человеческое достоинство. Работать не могу, хотя и очень рано. С трудом склеиваю слова — вот так бывает, что обыкновенная фраза даётся с потугами. Спокойной ночи, Рыжая, любимая! Ни одной минуты сегодня я не обходилась без Вас!

5/II (снова в часы работы).

У меня небольшая работа — нужно ввести добавления очень несложного характера (я говорю о тех разделах книги, которые я написала), но вот уже сижу 3-й день, а дело почти ещё не начато. Какие странные явления, как будто бы не я писала всё предшествующее, и я с удовольствием перечитываю некоторые места. Но теперь что-нибудь похожее написать — не могу. Бьюсь 3-й день, и выходит что-то жалкое, выхолощенное. Может быть, следовало бы мне обратить внимание и поговорить с врачом об этом, но меня даже не волнует (этому я рада), а только раздражает такой «запор» (есть таки грубое сравнение — извините, рыжая, за него) мыслей. Эти дни, да и ночи (только не во сне) Вы всегда со мной. Знаете, Ксения, я никого так не любила, и прихожу к заключению, что тут именно проявляется у меня что-то болезненное. Хотя и даю объяснение довольно понятно: в такой переломный период своей жизни я встретила Вас, тонкого, культурного, родного по общности миропонимания человека, и ведь не так трудно с моими «сильными чувствами» так же сильно и привязаться к Вам. Разделяющее нас расстояние же обостряет это чувство, и поэтому я так отдалась ему.

Того же числа — дома. О, моя голубка, о ненаглядная рыжая, любимая! Застала 2 письма. Отделивши себя от мира ширмой, я их «облизывала» в течение часа. Я не люблю, когда самые сокровенные чувства, т. е. внешние проявления их, заметны окружающим, мне было бы неприятно, если б даже мама видела улыбку счастья при чтении Ваших писем.

Детонька, послезавтра исполняется 3 месяца как я попрощалась с Вами, и может быть остаётся ещё 17 дней (до 24-го) до встречи.

Только что я внимательно осмотрела себя в зеркало — сделалось совсем печально. Как постарела! Совсем седая. Об этом мне, правда, все говорят, советуя красить волосы, но я всегда не любила неестественность, — а теперь тем более.

Послала Иду за марками на почту. Уличонка наша глухая, я её спокойно отпускаю.

9/II.

Написала Тане (моя знакомая) письмо (ещё 1-го) с запросом — не стесню ли её новым своим приездом, но ответа нет до сих пор. Если даже и получу от неё письмо, то всё же по запоздалому ответу можно судить, что я не так желательна. Останавливаться же у Вас очень не хочу, причины Вам известны, — основное, что я должна себя чувствовать совсем свободно, а сознание, что я так или иначе стесню Вас, будет очень связывать меня. Разузнаю ещё об общежитиях при доме работников просвещения и при помощи Наркомпроса постараюсь что-нибудь сделать.

Вчера отправила с невероятным трудом написанных несколько строк Петру. От него я ничего не получаю — не пишет совсем. Написала мне только 2 письма его сестра. Состояние у него ужасное, ко всему он болеет. Я стараюсь своими редкими, правда, письмами его ободрить, но когда слова вымучены и не чувствуется в них ласки, то такие письма мало действенны, что он, конечно, и ощущает. Чего бы я только не дала, если б могла разрешить себе теперь же оставить всякие мысли о нём. Жалость (уже не такая острая!) ещё сдерживает меня, и я ради неё иду на фальшь, лицемерие, что, в конечном итоге, не нужно и ему, а мне тем более.

По-прежнему нигде не бываю, по вечерам допоздна сижу по заседаниям, бригадам, совещаниям и совершенно опустошённая валюсь в кровать с тем, чтобы заснувши, проснуться в часа 3–4 ночи и до утра уж не спать.

Досадно, что мой отъезд задерживает, во-первых, праздник (день Кр. Армии), что всегда проходит у нас с большим эффектом, много бывает гостей (вот если б Вы были среди них!), а во-вторых, смотр по конкурсу на лучшее дошкольное учреждение по Украине. Чтобы заполнить свою пустоту и заглушить тоску — работаю больше обычного, но нет прежнего подъёма, отсутствует «горенье», а без него я «головешка», как когда-то сказал Ваш приятель (в присланном мне письме)… Одна мысль о том, что скоро Вас увижу, меня стимулирует во всём.

Сейчас по радио передают монтаж «Фауста», вот если Вы дома, то может быть также слушаете эту музыку.

10/II.

Мама по-прежнему больна, и только сейчас со всей полнотой я понимаю ценность присутствия в доме этого человека…

Пустынно, тихо у нас на окраине. Так пахнуло селом и маленькими местечками, где всё же порядочно времени я провела с Петром. Глубина несчастья, постигшего его, только теперь познаётся мной. Умышленно стараюсь восстановить себя против него воспоминаниями некрасивых его поступков, и почти ко всем жалость подбирает оправдывающие обстоятельства. Всё это нехорошо, тоскливо, отделаться от таких чувств никак не могу.

В работе замечаю манкирования и, когда отдаю отчёт в них, то по-настоящему пугаюсь. Очевидно, идёт старость, та, которая несёт безинициативность, неподвижность, косность, консерватизм, заскорузлость (ах, какой ароматный перечень!). Если нет всех качеств, то первое уже ощущаю.

Я понимаю, что боли мне поганят всё, что они — основа и что на мне подтверждается материалистическое утверждение какого-то из философов: «смотреть на мир через свои желудочные ощущения».

…Мой ненаглядный «Христов наместник» (так ли Вас Оленька называет?), помните, что даже и те, кого Вы «врачуете» своим уходом, вниманием, и те в соответствующую минуту пройдут равнодушно мимо Вас. Конечно, эти слова не означают, что мы должны терять человечность, — только что-то в Вашем отношении к людям мне неприемлемо. Чтобы не задеть Вас и не получить в ответ фразу: «это первый случай нашего непонимания!» (она меня встревожила, эта фраза, помните Вы её?), я оставляю эти определения до встречи.

Спокойной ночи! разрешите мне пропищать: «так мало и редко пишете мне, а я так жду писем!». На этом прихлопываю свой рот, а то могу разразиться фонтаном. Ксенёчек, люблю Вас. С сожалением кладу перо.

12/II.

От всей души благодарю за снимок и принимаю его как дар — выражения Вашего хорошего расположения ко мне.

Только что Ида подносит мне Ваш снимок и, показывая на старый снимок, говорит: «а Ксения (она Вас так называет — простите ей эту фамильярность!) здесь не похожа!». Я не удерживаюсь и целую этот только что присланный снимок. В старом Вы прелестны, но это уже прошлое, и я Вас тогда не знала. Сегодняшний снимок мне много говорит, вот смотрите Вы на меня, точно живая, такая, какой я Вас оставила в ноябре, такая, какой я Вас полюбила. Даю Вам слово, что ничьему портрету я никогда так не радовалась, как Вашему.

Сегодня утром проснувшись в 5 ч. (спокойно прошла ночь!) я решила выйти из дому и отправилась совсем ещё в темноте к Днепру. Встречала только «хохлушек» — молочниц, направляющихся в город. Вышла к озеру (за железнодорожным мостом). Свист ветра в камышах, сугробы, отсутствие человеческого шума, безбрежность, этот покой природы — всё настраивало на мудрое философское мировоспринимание.

Вот на нашей пожилой уж планете тысячелетиями существовали и погибали всевозможные виды живых существ, и наконец «венец творения» — человек — мыслящее существо, могущественное этим свойством, как божество, — человек так утрудняет самоистерзанием своё коротенькое пребывание на этой планете. Я, например, неглупое существо со здоровыми чувствами восприятия, живущее в такую красочную эпоху, — чего я заставляю себя страдать? Почему является скука?

Несмотря на все увещеванья и такие понятные, казалось бы, самоуговоры — всё равно облегченья нет…

Детонька, не впадайте в крайности!.. «90 % матерей всецело отдаются своим детям…»

Да, совершенно верно, и 90 % скверно, нелепо поступают, в большинстве случаев это слепые самки. Жизнь до конца дней принадлежит Вам, нельзя её растворять, охудосочивать мужем, детьми. Вот в этом уменьи до конца жизненной черты «жить», находить в каждом возрасте особенные прелести (а они всё же есть и в «закате») — в таком уменьи будет стройная, прекрасная законченность. Почему Вы должны суживать свою жизнь присоединением её к близкому человеку, хотя бы и наиболее дорогому Вам, к своему дитяти? Вы можете, да и следует, отдавать своему ребёнку много внимания, заботы, нежности, любви, но в то же время продолжать жить своей собственной жизнью. Вот только мешать, портить жизнь другому, тем более своему ребёнку, недопустимо! А чем это Вы Оличке портите жизнь? Своим «ворчаньем»? Ну, это ещё не так убийственно, но всё же, безусловно, излишне и, конечно, не надо упрекать её в «недостаточном внимании» к себе. Простите мне мой поучительный тон, я разрешаю себе его, он исходит из моей любви к Вам, — во-первых, а во-вторых, со стороны всегда видней.