Тайны Темплтона

Она что-то буркнула и отвернулась.

Я отпустила ее руку и выложила на стол два листка — отрывок из «Набросков и фрагментов», что мне прислала Кларисса, и пергамент Губерната. Выложила и затараторила:

— Послушай, Ви, я во всем разобралась. Вот смотри. — Я придвинула к ней пергамент Губерната, хотя она по-прежнему смотрела куда-то в сторону. — Смотри, Ви. Вот это написал Губернат Эверелл в ночь смерти Мармадьюка. Здесь говорится о том, что в ночь убийства Мармадьюка родилась девочка с рыжими волосами. Из-за этих рыжих волос все посчитали виновником ее рождения Мармадьюка, хотя мать ее была замужем за неким Дэйви Шипманом. По городу тут же разнеслась весть, что Мармадьюк сделал ребеночка чужой жене. За это его и убили в ту ночь. Теперь смотри. Девочку назвали Юфония Шипман. Тогда я вспомнила, что это имя встречалось мне в другом месте.

Не замечая, что перешла на возбужденный крик, я придвинула к ней отрывок из «Набросков и фрагментов». — Вот здесь, в конце, в примечаниях Шарлотты, написано следующее: «Юфония Фолкнер, урожденная Шипман, стала ревностным членом методистского церковного хора»… Ви, ты слушаешь? Прямо так и говорится — «Юфония Фолкнер, урожденная Шипман». А это означает, что эта самая Юфония Шипман, незаконнорожденная дочь Мармадьюка, вышла замуж за некоего старого колониста по имени Соломон Фолкнер. Соломон Фолкнер! И все знают, что сына Юфонии звали Соломон Фолкнер, и его сына тоже звали Соломон Фолкнер, и так оно шло из поколения в поколение, пока не оказалось, что Соломон Фолкнер пятый, один из «молодых побегов» и мой старый друг, приходится мне отцом. Вот так-то, Вивьен Аптон! Мой отец — Соломон Фолкнер!

Преподобный Молокан, еще не успев дойти до ванной, охнул, как девушка, и заспешил обратно за стол. Кларисса прикрыла ладошками рот и уставила на меня сочувственный взгляд. А мать, округлив глаза, безмолвно задрожала. Мы напряглись, словно резиновые дубинки, и ждали. Ви протянула руку и коснулась моей щеки. В этой натужной тишине голос ее прямо-таки прозвенел:

— Ай да Солнышко! Ну и ну!.. Поверить не могу! Просто не могу поверить! Ну надо же, раскопала!..

Глава 32

РАСПЛЕТАЯ НИТИ, ПОДКОРРЕКТИРУЕМ КАРТИНУ

Юная прыщавая Вивьен с пацифистской висюлькой на шнурке трясется в автобусе, везущем ее домой из Сан-Франциско. Пока она еще ну ни капельки не беременна. Пока меня еще нет в ее животе. Тут я всегда чуяла какой-то подвох — ведь по ее словам выходило, что я проторчала в утробе цельных десять с половиной месяцев.

Когда в своем кабинете старый адвокат Чонси Тодд шарил по Ви блудливыми глазенками, она не была беременна. Она не была беременна, когда, не попав на родительские похороны, окаменело протягивала потом на поминках руку для сочувственных рукопожатий. Когда почтенные матери семейств, пряча за скорбными гримасами неприязнь, бубнили ей свои убогие соболезнования.

«Ох, Вивьен, — говорили они. — У твоей мамы было столько хорошей одежды. Если будешь хоть чуточку следить за собой, то влезешь в ее размер». Или так, например:

«Твой родители так ждали тебя зимой на Рождество. Очень жаль, что ты не смогла приехать навестить их в последний разок перед смертью». Или: «А чем это ты душишься? Что это за запах? Пачули? Надо же, как мило!..»

Все они, как один, подозревали тогда, что она беременна, но она не была беременна. Она просто любила булки с маслом и пончики. Потом, когда придет время, они станут ее своеобразным алиби.

Зима таяла вместе со снегом, уступая место напирающей весне. Птички на ветвях деревьев уже вовсю флиртовали, выводя любовные трели. Все окна в Эверелл-Коттедже Вивьен распахнула, чтобы впустить в дом побольше свежего мартовского воздуха. Голову она повязала красной хиппняцкой банданой и целыми днями носилась по городу, расклеивая объявления о срочной продаже дома, благодаря чему заметно порастеряла свой девичий жирок. К наркотикам, без которых она раньше уснуть не могла, ее почему-то совсем не тянуло последние несколько недель, И личико ее чудесным образом очистилось от прыщей. Наверное, аллергия на каннабис была, решила она. А может, просто из-за грязи — почаще надо умываться, как выяснилось. Очутившись снова дома, она быстро привыкла к порядку, в котором росла сызмальства, — бесконечные уборки с одержимостью чистюли.

На радость привидению, великому поборнику гигиены в любом ее проявлении. Оно теперь снова являлось Ви и одобрительно ухало, когда та гордо шествовала мимо него с половой тряпкой в руках.

А в один прекрасный день Ви взгромоздилась на шаткую стремянку и принялась белить пожелтевший от времени потолок, деловито напевая себе под нос. Пол она предусмотрительно застелила, чтобы не запачкать, поэтому самозабвенно предавалась своему занятию, не глядя вниз. А когда все же глянула, удивлению ее не было предела — внизу стоял какой-то мужчина и придерживал лестницу. На его кучерявой рыжей копне красовался мазок белой краски — будто птичка нагадила.

— Опа-а! — воскликнула она, с интересом разглядывая его серый костюм и галстук, завязанный виндзорским узлом. — Вы кто же будете?

Про какашку из краски он, судя по всему, не знал благодаря своей пышной шевелюре, потому что моргал смущенно и растерянно. Сообразив, чего от него хотят, он робко представился:

— Я Сол. Соломон Фолкнер. Пятый.

— Ах вот оно что! Пивной магнат, стало быть?

— Ну вроде как да…

Они смотрели друг на друга. Ви задумчиво пробубнила себе под нос: «Он идет, восхищая вас, словно стих прекрасный, или даже больше…»

— Прошу прощения.. — вконец растерялся Сол.

— Ой, извините. Уолт Уитмен. Великий поэт.

— A-а, Уитмен? Знаю… Только читал его последний раз в колледже. Сколько лет прошло…

Ви отложила малярный валик и одарила Сола лучистой улыбкой:

— Кто дружит с Уитменом, и мне друг. По-моему, вы проголодались. Я приготовлю что-нибудь. Гости ко мне редко захаживают, зато я вчера такие помидорки роскошные купила. Да, забыла представиться, меня зовут Вивьен Аптон.

Она слезла и пожала Солу руку, которую тот не замедлил украдкой вытереть носовым платком, пока шел за ней на кухню.

— Благодарю вас, — сказал он, удивленный приглашением. — Это очень мило с вашей стороны, но я пришел к вам поговорить о деле. У меня к вам деловое предложение.

— Деловое?.. — разочарованно протянула Ви, выставила на кухонную стойку бутылку оливкового масла и понюхала помидорчик. — Ой, так есть хочется! Кому они вообще интересны, эти дела, этот бизнес?

— Ну не скажите. Вот мне, например, интересны. Я учился в бизнес-колледже.

— А мне не интересны. Ну нисколечко не интересны! — И она обиженно насупилась.

Оба замолчали. Сол наблюдал, как Ви режет дольками помидоры. Паузу нарушил Сол:

— То есть я должен понимать это так, что вы не заинтересованы в продаже Эверелл-Коттеджа?

— Ах вот вы о каком деле! — В глазах Ви запрыгали озорные огоньки. — Ну, такое, может, мне и интересно. Вы бы хоть присели, что ли, для начала. Садитесь, откупорьте вот эту бутылку вина и расскажите мне все о себе, мистер Сол Фолкнер. Я хочу все знать о человеке, с которым мне предстоит вести дела.

Что это было? Она с ним заигрывала? Очень может быть— в голове у нее все шло кругом после этой краски, да и у Сола ладони подозрительно вспотели. Вивьен вывела Сола Фолкнера из кухни на лужайку и усадила за резной чугунный столик, подернутый ржавчиной.

Усадила и принялась носиться туда-сюда — на столе появились помидорные салатики, свежий хлеб с закуской из брынзы собственного приготовления, здоровенная бутыль вина и ее знаменитый рыбный салат, красиво украшенный свежей зеленью.

Наконец она тоже уселась и залпом осушила бокал вина.

— А теперь ешьте, — сказала она Солу Фолкнеру, жадно глядевшему на угощения. Бедняга весь день работал, сейчас было уже три, отец никогда не отпускал его нормально пообедать, а разрешал только перехватить бутерброд, на который сегодня у него времени не хватило, поэтому он с удовольствием набросился на еду. Каждый прожеванный кусок он сопровождал глотком кислого вина. Минут через десять он ослабил узел галстука, через пятнадцать голова у него уже чуть-чуть кружилась, и он вдруг представил, как хороши скоро будут вишни в цвету. Он прямо видел эти цветущие вишни и радовался так, словно никогда раньше не видел их. А может, и правда не видел. Ведь если хорошенько припомнить, у него никогда не хватало времени даже на маленькие радости, он никогда не болтался с друзьями, про любовь слыхом не слыхивал, танцевал только иногда в одиночестве в пустом доме, приглушив радио.