Повести, очерки, публицистика (Том 3)

Здесь, мне думается, авторское волнение не найдет отклика среди читателей. Может быть, даже кой-кого позабавит, а это уж грустно, так как внешняя смешная сторона идет на основе пота и слез трудового народа.

Помню, в юношеские годы, когда каждый "взвешивает судьбы мира", мне случилось прочитать высказывания Достоевского по вопросам искусства. Там приведено было стихотворение Фета "Диана", по поводу которого сказано, что во всей русской литературе не найдется более сильного и яркого, чем две последние строки этого стихотворения. Тогда, под свежим впечатлением недавно прочитанного Писарева, отнесся к стихотворению, как к побрякушке. Потом, в жизни, когда уж "судьбы мира были взвешены и окончательно определены", я неоднократно смотрел это стихотворение, но мнение оставалось прежним. Даже больше. Оно казалось хуже многих фетовских. стихов. Там меня не устраивали "округлые черты", "ясные воды", прямая бестолковщина вроде: "Его (чела) недвижностью вниманье облегло, и дев молению в тяжелых муках чрева внимала чуткая и каменная дева"; сомнительной казалась поэтичность "бесцветных очей" и т. д. И, главное, никак не пойму желания поэта, его ожидания, что богиня оживет. А зачем? Чтоб смотреть на "вечный город, на желтоводный Тибр, на группы колоннад, на стогны длинные". Какой во всем этом смысл?

Неужели одна счастливая деталь о движении светотеней может вызвать такой восторг? Как будто нет. Стихотворение все-таки забыто. Понимают его так, как понимал Достоевский, разве очень немногие. Так вот я для этих немногих никогда не хотел бы писать.

Все это, разумеется, говорю не в виде советов молодым. Это не мое амплуа, да и сам я вовсе не старый (в писательском отношении), самому в пору послушать, о чем говорят люди, имеющие большой литературный опыт, а особенно критически мыслящие личности. Вы вот, вместо того чтобы донимать меня вопросами, сказали бы по чести, по совести свое отношение к моему очерку "Наш город". Это мне важно вот с какой стороны. Видимо, по состоянию моего здоровья мне придется заниматься, - если еще придется, - самым простеньким, то есть мемуарной литературой. Вы бы и сказали, можно ли работой в виде "нашего города" занять внимание читателя на более длинный срок, чем там, или надо употреблять какие-то дополнительные "оживительные" приемы?

Письмо к М. X. Кочневу

20 мая 1947 г.

Дорогой товарищ Кочнев!

Большое спасибо за книгу и за письмо. В письме вы все-таки зря говорите о моем зачине. Литературная передача фольклора началась давным- давно. Если хотите, так в "Путешествии Афанасия Никитина за три моря" уже отчетливо можно найти эти элементы. Просто этот вопрос у нас не изучен, а прикоснись к нему, и сразу видно, что здесь и речи не может быть о зачине в нашем столетии. Другое дело окраска. Она, конечно, может и должна существенно отличаться от окраски прошлого. В этом отношении могу повторить вам совет не пойти в поводу у рассказчиков, которые еще не отрешились от взглядов прошлого. Сказ "Душа в мешке" порочен именно с этой стороны: он фабульно построен на основе религиозных представлений. Конечно, так могли рассказывать еще многие из ткачей, но советскому писателю надо было либо отказаться от этого сказа, либо найти для него иную фабульную основу.

Из отдела исторических сказов прочитал пока лишь "Царь-Петровы паруса". Выразительное название, на взгляд, здесь снижено растянутостью изложения, а она получилась, вероятно, потому, что фабула ничем не усложнена, кроме загадок, которые, кстати сказать, не очень крепко связаны с идеей сказа и скорей кажутся попавшими из другого фольклорного источника. В этом же сказе есть такая блошка: Царь Петр говорит, что тульские кузнецы блоху подковали. Подобные анахронизмы в фольклоре - явление широко распространенное, но едва ли следует допускать это в литературной передаче. Нечего греха таить, ведь некоторые читатели могут и поверить, что Петр знал рассказ Лескова, появившийся во второй половине XIX века.

В тексте сказов наряду с такими словами, как "можа", "бывалыча", "подумкивать", встречаются и такие, как "отверстие", "норма". Оба эти ряда мне не нравятся. Первые, как ненужное утверждение стилистических неправильностей, вторые, как чисто литературные, выпадающие из общей ткани сказов. Но это все лишь блошки. Основное впечатление от прочитанного прекрасное. От души желаю вам расширить и пополнить "Серебряную пряжу" новыми сказами, которых, вероятно, гораздо больше, чем удалось собрать. Работа, как видите, благодарная, надо лишь не скупиться на выбрасывание обветшалых нитей, оставляя одни серебряные подлинного народного творчества, не затуманенного ничем инородным. С приветом и пожеланием дальнейших успехов в той части, которая мне всегда казалась незаслуженно забываемой.

Из письма к Л. И. Скорино

25 июля 1947 г.

...В одной из рецензий меня сильно задело упоминание о Вс. Вл. Лебедеве. Не знаю, как вы относитесь к работам покойного писателя, но с моей стороны было большим упущением, что в своих письмах-ответах не сказал об этом. Между тем Вс. Вл. в моей судьбе играл очень большую роль. В сущности он первый помог мне преодолеть опасения, что работу могут назвать стилизаторством, и первый увез сказы в Москву, где они и были напечатаны в "Красной нови". Правда, были и отказы редакций с очень строгой мотивировкой. Сейчас у меня в архиве имеются. Но дело не в этих отказах, а в первом печатании.

Из всех писателей, когда-либо приезжавших на Урал за материалом, Вс. Вл. производил самое лучшее впечатление. Он не собирал сверху, а вгрызался. Если, например, ехал в Ильменский заповедник, то меньше всего затрачивал время на беседы с руководством, а непосредственно принимал участие в поисковых работах, добывая топазы и гранаты. Это, разумеется, давало ему не только камешки, лично добытые, но и немало речевых и сюжетных деталей. В Верхнем Тагиле он чуть не месяц прожил квартирантом у старика рабочего и хвалился, как он там хорошо устроился. "Вечером старики сойдутся, и у них начнется разговор "по домашности" или на злободневные темы, а ты сидишь за перегородкой и записываешь. В дни получек оба подвыпьют. Еще богаче записи. Не по одному десятку страниц в вечер записывал. Материал богатейший".