Под гнетом страсти

Он далеко не был молодым человеком: на вид ему было лет около сорока, метрическое же свидетельство говорило, что ему пятьдесят.

Взгляд его был полон огня, жизни и молодости, той особенной молодости, которая, хотя и редко, но встречается у мужчин, успевших много пожить, но сумевших сохранить опыт без утомления.

Небольшой, тонкий, насмешливый и несколько надменный рот оттенялся выхоленными шелковистыми, изящно подстриженными густыми усами; коротко остриженные, тонкие волосы, уже слегка поредевшие на лбу и в особенности на затылке, еще вполне сохраняли, как и усы, свой прекрасный каштановый цвет.

Большие голубые глаза с сероватым оттенком были красиво очерчены, а легкая тень под ними придавала некоторую усталость взгляду. Нос был длинный, прямой, с подвижными ноздрями; резко очерченный подбородок указывал на сильную волю; лоб был невысок, с немного выдающейся надбровною костью.

Все манеры незнакомца обличали безупречного аристократа, который скорее убьет, нежели скажет неприличное слово и сделает резкое движение.

Словом, это был один из тех мужчин, которых женщины обожают и от любви к которым умирают.

Убедившись, что молодая девушка только в обмороке, он, казалось, не допытывался умом его причины и спокойно стал рассматривать лежащую.

"Прехорошенькая!" — вывел он результат своего осмотра.

Оправив ей платье, обнаружившее тонкие, стройные ножки, исполнив этот долг приличия, он встал перед ней на одно колено, положил свою левую руку под ее затылок, чтобы приподнять голову, вынул правою рукой из кармана флакончик с солями, которые и дал понюхать еще не приходившей в себя Ирене.

Стараясь привести ее в чувство, он не забывал делать свои наблюдения:

"Восемнадцать лет… не более… Это не крестьянка… это скорее отпущенная на каникулы пансионерка!"

Он внимательно посмотрел на ее руки.

"Маленькие, прехорошенькие ручки… хотя и не особенной породы! Прелестная шейка… Да эта девочка просто лакомый кусочек! Откуда она и кто она такая?"

Ирена пошевельнулась.

"Вот она приходит в себя. Посмотрю, какие у нее глаза, зубы, послушаю ее голос!"

Он выше приподнял ей голову, чтобы облегчить дыхание.

"Она, верно, живет здесь в окрестности! Это доказывает ее костюм… И одна в лесу… Может быть, какое-нибудь свидание, назначенное избраннику сердца или… любовнику".

Недоверчивая, равнодушная улыбка скользнула по его губам, в глазах блеснул огонек.

Молодая девушка, между тем, снова пошевельнулась, вздохнула, легкий румянец появился на ее щеках; она открыла глаза и увидела над собой склоненную голову того, кто за несколько минут так сильно поразил ее своим внезапным появлением. Их глаза встретились.

"Самые хорошенькие глазки в мире! — подумал он. — Прелестный ротик, чудные зубки! Да этот ребенок просто клад!"

Он улыбнулся ей той светской, свойственной ему улыбкой, которая доставляла ему столько побед.

— Mademoiselle, это ничего, не бойтесь, сильный испуг, я на повороте дорожки вырос перед вами, как из-под земли, вы испугались, хотя я не понимаю причины.

— Ах, я видела вчера сон!.. — вся зардевшись, сконфуженно пробормотала Рена.

— Сон? — удивился незнакомец.

Молодая девушка смешалась еще более и сильно рассердилась на себя за свою болтливость…

— Да… нет… — прошептала она едва слышно. Он не стал расспрашивать.

— К счастью, — переменил он разговор, — вы упали не на корень дерева, я перенес вас сюда и мне удалось привести вас в чувство.

Ирена, приподнявшись на локтях, не сводила с него глаз.

— Теперь вы совсем пришли в себя, — продолжал он, — как вы себя чувствуете? Не ушиблись ли вы?

Она сделала над собой неимоверное усилие, снова побледнела, потом покраснела. Сердце ее сильно билось.

— Нет, теперь мне совсем хорошо! — наконец пробормотала она. — Благодарю вас.

Движением она выразила желание встать. Он сейчас же помог, и она, опершись на его руку, встала, но ноги у нее все еще подкашивались.

— Вы очень слабы, — сказал он ей, — не могу ли я пойти предупредить ваших родителей? Вы, вероятно, живете здесь поблизости, за вами могли бы приехать.

— Нет, нет! — поспешно отвечала она. — Я живу около Покровского… через четверть часа я буду дома.

— Около Покровского? Действительно, это очень близко. Вы мне позвольте проводить вас, так как одна вы идти не можете.

Ирена смотрела на него в замешательстве. Он любовался ее смущением.

— Благодарю вас! — тихо произнесла она.

— Достаточно ли вы сильны, чтобы идти?

— Да!

Она сделала несколько шагов, сначала несмело, потом более уверенно, опираясь все еще слегка дрожавшей рукой на его руку.

"Она очаровательна! — говорил он сам себе. — Кто она такая? Ни малейшего знания светского обращения!.. Очень застенчива. Несозревший плод… но зато какой плод!"

Он вел ее с удивительною ловкостью и поддерживал с нежным, почти женским, вниманием.

Вдруг Ирена подняла на него свои большие взволнованные глаза. В них отразилась какая-то тайная, неуловимая мысль, придававшая столько прелести ее взгляду, сообщив ему глубину, мало подходившую к ее возрасту.

— Кого я должна благодарить? — спросила она его.

— Князя Облонского.

— Князя… — повторила она громко, потом чуть слышно прибавила:

— Так оно и есть!

Она пошатнулась и остановилась.

— Что с вами?

— Ничего… А я… меня зовут Ирена Вацлавская.

— Вацлавская? — повторил в свою очередь удивленно князь.

Он бросил на нее пытливый взгляд. "Гм! — сказал он сам себе. — Неужели?.. Это было бы очень странно".

IX

"ОН"

Князь Облонский и Ирена вдруг разом остановились и взглянули друг на друга: она — как бы ожидая от него чего-то, ей уже ранее известного, он — с дерзкой полуулыбкой, значения которой, если бы даже она ее заметила, то не поняла бы…

— M-lle Вацлавская? — медленно повторил он. Он смолк на минуту, как бы в раздумье.

— Ваши родные живут здесь?

— Нет!

— То-то я здесь не знаю никого, кто бы носил такую фамилию.

— Моя мать живет постоянно в Петербурге.

Он пристально посмотрел на нее, так пристально, что она опустила глаза, веки которых были опушены длинными темными ресницами.

— Вы дочь Анжелики Сигизмундовны Вацлавской?.

— Да! Разве вы ее знаете? — спросила она дрожащим голосом.

— Я знаю одну прелестную женщину, которая носит такое имя и которая живет в Петербурге, на Большой Морской.

— Это она! — вскрикнула Ирена, вся просиявшая, окинув его взглядом, выражавшим полное доверие.

Князь принял к сведению эту радость и уловил появившееся в ее взгляде доверие.

Он улыбнулся и стал подробно описывать наружность Анжелики Сигизмундовны.

— Как вы ее хорошо знаете! — снова радостно воскликнула молодая девушка.

— Да, — отвечал Облонский, — я очень хорошо ее знаю… Я бывал у нее, но вас я никогда не видал и даже не знал, что у г-жи Вацлавской есть дочь.

— Это потому, что я никогда не была в Петербурге.

Они продолжали идти очень тихо, оба до крайности заинтересованные разговором.

— Тогда я больше не удивляюсь тому, что вижу вас в первый раз. Значит, вы не часто видитесь с вашей матерью? — пытливо начал князь.

— Очень редко, она приезжает в Покровское два или три раза в год — не более, и то всего на несколько часов, иногда, впрочем, дня на два. Вы знакомы с моею матерью, вам должно быть известно, что ее задерживают в Петербурге серьезные дела…

— Да, — отвечал он с едва заметной улыбкой, — г-жа Вацлавская действительно занята в Петербурге серьезными делами…

— Она вдова, — продолжала вопросительным тоном Ирена, — потому одна должна хлопотать по делу громадного наследства…

Облонский не заметил или не хотел заметить этого тона и отвечал вопросом: