Горечь испытаний (СИ)

"А зачем мне сердце того парня?

Этот парень - вернись, вернись!"

Когда уже пили кофе и официант принес на большой деревянной тарелке с множеством отсеков зубочистки, цукаты, цитварное семя и сахар в кристаллах, к их столу подошел мужчина. Среднего роста. Лет пятидесяти. В опрятной скромной одежде. Словом, внешне - рядовой индиец, каких миллионы. Его сопровождали растекшийся в одну сплошную улыбку хозяин-француз и шесть высоких молчаливых юношей в одинаковых одеждах. Вскочил со своего места Раттак. Медленно поднялся Раджан. Встал, ничего не понимая, и Виктор. Мужчина сел на свободный стул, едва заметным движением правой руки отпустил шедших за ним людей, сказал:

- Садитесь, господа.

Помолчал, внимательно разглядывая каждого, кто сидел за столом. Особенно долго смотрел на Раджана. Тягостно было это, но все молчали. Наконец мужчина проговорил:

- Прошу простить за вторжение. Но если сын не ищет отца, то... Да, ответил он на немой вопрос во взгляде Виктора, я - Раджан-старший, отец Раджана. А вы - американец? Русский?! А, разумеется, господин Виктор Картенев? Любопытно. Приятно и лю-бо-пыт-но.

- Я... - Раттак снова вскочил на ноги. Но Раджан-старший прервал его:

- Вас, мистер Раттак, я не задерживаю.

Раджан сидел неподвижно, опустив голову, глядел на стол. Он любил отца. Если бы отец тогда не так грубо, не так жестоко повел последний их разговор, еще не известно, как бы все повернулось. За многие годы одиночества Раджан, бывало, и раскаивался, и плакал ночами, - так ему не хватало отцовского слова, отцовского взгляда, отцовского совета и участия. Эта случайная встреча... Ее послали ему добрые боги. Ведь имеет, имеет же он право хоть раз в пять лет видеть своего отца видеть без того, чтобы страдало его самолюбие, без того, чтобы унижаться и просить этого у судьбы!.. Добрые боги!.. Бедный Раджан никогда не узнает, что эту встречу сообщив о ее времени и месте и получив приличное за это вознаграждение, устроил Раттак.

- О, добрые боги! О, еще более добрые люди!..

Раджан-старший едва кивнул головой, и через несколько секунд на столе появился большой фарфоровый чайник и три пиалы. Налив в пиалы светло-коричневой жидкости, он сказал:

- Коньяк. Каждый закон вызывает к жизни антизакон. Выпьем за детей. Слишком горькую чашу заставляют они порой пить родителей. Осушив пиалу, он запил коньяк содовой.

Молча смотрел на Раджана. Потом сказал:

- Ты похудел, сын мой...

- Ты выглядишь отлично, отец...

- Не передумал? Девушка ждет.

- Не могу я, отец...

- А-а! - Раджан-старший в сердцах махнул рукой, налил себе полную пиалу, выпил ее до дна. - Для кого же я коплю все эти миллионы? Для чего? Стены заводов и банков купюрами оклеивать?

Он сидел с закрытыми глазами. Молчал Раджан. Молчал Виктор.

- Господин Картенев, - будто очнувшись от забытья, спросил Раджан-старший. - Как мой сын вел себя в Москве?

- Хорошо, - коротко ответил Виктор. - Мы подружились с ним.

- Раджан, мальчик мой, уж не стал ли ты за это время коммунистом?

- Нет, отец. не стал. ни в какой партии я не состою... Почему ты об этом спрашиваешь?

- Читал не так давно серию твоих статей о Бхилаи. Слишком много сладких слов в адрес русских.

- Разве несправедливо?

- Очень даже справедливо. - Раджан-старший снова обратился к Виктору. - Я русских уважаю. За их щедрость. Строят нам завод в Бхилаи, какого у самих нет. А вы знаете, господин Картенев, где этот завод через десять лет будет?

- Нет, не знаю. Где же?

- Вот где! - Раджан-старший показал боковой карман своего сюртука. Похлопал по карману рукой.

- Почему же, отец? Ведь Бхилаи в государственном секторе!

- В том-то и дело! - усмехнулся Раджан-старший. - Бхилаи не выдержит конкуренции. И в конце концов пойдет с молотка.

- Вы действительно так думаете? - спросил Виктор.

- Поживем - увидим, - снисходительно сказал Раджан-старший. Еще один долгий взгляд на сына - не простившись, он встал, и слегка пошатываясь, направился к выходу. Шесть техохранителей тотчас окружили его, так и шли со своим шефом в центре - до самого автомобиля.

- Отец живет в мире старых представлений, - с горечью сказал Раджан после долгого молчания. - Как в лабиринт, из которого не может найти выход. не может и не хочет.

- Ты о чем?

- О моей невесте, о свадьбе. О чем же еще?

- А вот в своих планах относительно Бхилаи он - футуролог. Убежденный. Но, надеюсь, он ошибается...

Раджан рассеянно кивнул головой, и было непонятно, согласен он с Картеневым или нет. Через минуту медленно промолвил:

- Он мечтает о тотальной денационализации. Но для этого нужен совсем другой состав парламента, хотя бы Лок Сабхи нижней палаты.

Вернувшись домой, Виктор лег спать. Когда он очнулся, на улице было темно. Будильник показывал восемь часов. Виктор подсел к письменному столику, достал красную кожаную папку, стал писать во вставленном в нее большом блокноте.

"Из дневника Виктора Картенева

"В Старом городе я был всего три раза, из них дважды вечером. Впечатление довольно сумбурное. Паутина узких улиц. Своеобразные, восточного типа дома. Похоже на старую Бухару или Самарканд.

Бесподобные, пестрые, гудящие людским говором и жужжанием мух, базары: фруктово-овощной, рыбный, мясной, барахолка. Всевозможные барахолки. Ни дать, ни взять, как в "Багдадском воре" - базар в Басре.

И, сколько хватает глаз - тянутся лавочки, лавочки, магазины, магазинчики. Просто диву даешься, кто и что в них покупает? Такое впечатление, что кроме продавцов туда никто и не заглядывает.

А запахи! Боже мой, какими только запахами не напоена индийская улица! Я обожаю этот уникальный букет и готов часами вдыхать его ароматы, пытаясь угадать ингредиенты. Правда, есть два Запаха Запахов, которые не нужно отгадывать, которые всегда и везде с тобой в Индии - тлеющих ароматических палочек с тысячами оттенков на все случаи жизни и жевательного бетеля, точнее - смеси из его листьев, семян пальмы ареки и извести. Но вот потянуло дымком от жаровни, на которой томится жирная рыба; вот защекотал ноздри кебаб, отваренный в масле; вот, вызывая слюну, хлебным духом перебили всё прозрачные лепешки. Из фруктов царствует манго, хотя "слышны" и бананы, и персики, и апельсины. А десятки солений и специй, а сотни и тысячи цветов, растений, деревьев! А кофе!! А чай!!! И надо всем этим, словно плывущие во вневременной истоме, устойчивые запахи тысячелетий, запахи эпох, запахи истории: пот, кровь, порох, вино. И бальзам. И благовония. И самый пьянящий, самый величественный, самый сладкий из всех - запах свободы. Я не знаю, как его объяснить. Знаю только, что если человек его не чувствует, объяснения бессмысленны. Как ощущаю его я? Для меня - это запах восходящего солнца, запах летящего ветра и запах мчащейся воды.

Ребенок сосет материнскую грудь. Сладкую, неясную память о запахе ее молока он проносит через всю жизнь до могилы. Мужчина обладает любимой. И запахи ее тела превращают его сердце в мягкий воск и будоражат, волнуют, горячат. И остаются с ним навсегда. Человек идет по земле, в которую брошено зерно. И нет ничего более радостного и более интимного, чем запах чрева земного, в котором зреет жизнь будущих жизней...

В пору муссонов день и ночь с небольшими перерывами хлещут тропические ливни. Водостоки в Старом городе, впрочем, как и канализация, и водопровод, и электричество "бастуют" неделями. Многоэтажные ветхие строения и лачуги рушатся, погребая под собой целые семьи. По пояс стоит вода на улицах. Вдоль них плывут обломки ящиков, нечистоты, мелкая домашняя утварь, трупы кошек и собак. В столицу приходит, как проклятье, ежегодная гостья - холера.

Новый же город в эти полтора-два месяца выглядит свеженьким, умытым. Промчались в школу на велосипедах чистенько одетые и прилизанные скауты с голубыми галстуками на шее. тяжело дыша, пробежал рикша. В его коляске солидный господин. Здесь рикша - самый дешевый вид транспорта, он обходится в три-четыре раза дешевле, чем поездка на миниатюрной извозчичьей бричке.