Орлица Кавказа (Книга 2)

Нет. Мы зря потеряли бы время, если пустились бы в дальние поиски. Все решалось куда проще. Гачаг Наби сидел беззаботно в кругу друзей, в гостеприимной хижине Карапета и пил чай, наливая один стаканчик "армуды" за другим из фарфорового чайника с обломанным носиком.

Более того, все его ближайшие соратники пришли сюда повидаться с ним, послушать его рассказы о том, что произошло в каземате, дабы потом решать всем вместе, как быть дальше. Здесь были и Томас, и Аллахверди, и Гогия, и Тамара, и Андрей, и дорогие гости из Грузии. Однако не стоит думать, что успех вскружил Гачагу голову и он потерял бдительность. Совсем даже нет.

Самые преданные смельчаки были расставлены вокруг хижины в укромных местах, откуда они могли видеть все подходы и подъезды, оставаясь при этом незамеченными. Руководили их действиями Мехти и расторопный Тундж Вели.

Конечно, возникни вдруг тревога или узнай соглядатаи губернатора о сборище бунтовщиков в хижине, которая стоит на окраине села - смельчаки успели бы ретироваться или организовать достойную оборону. Однако бегство никак не входило в планы тех, кто сам шел навстречу опасности.

Итак, все сидели на стареньком полосатом паласе, который ткала некогда бабушка Айкануш в далеком карабахском селении. Мирно посапывал самовар, исходил теплом лаваш, только что подоспевшие в раскаленном тендире, топившемся здесь же, поодаль от дома; в мисках томился зеленый лоби, политый мацони с чесноком... Что еще нужно человеку, если он молод, силен и сидит в кругу друзей в столь доброй и располагающей к беседе обстановке?

Но друзья не просто обсуждали незатейливые деревенские новости, как могло бы показаться со стороны. Они работали.

Конечно, когда генерал-губернатор сел за стол, расстелил карту и стал вышагивать по ней циркулем, измеряя расстояния и делая цветными карандашами пометки - он был похож на полководца, в руках которого все бразды, обеспечивающие победу в предстоящем сражении. Однако не там, а здесь, среди неторопливо разговаривающих людей в чохах и холщевых рубахах решалась судьба грядущих событий.

К тому же - зачем, скажите, карта Гачагу Наби, который знал каждый кустик, каждый пригорок в окрестности лучше, чем губернатор расположение мебели в собственной спальне? К тому же, обладая громадным опытом стремительных схваток, он прекрасно мог предугадать, как повернется дело, если бой завяжется в том или ином ущелье или у перевала, исхоженного караванами верблюдов или вереницами ишаков с пестрыми хурджинами на серых вытертых боках... Здесь можно спрятать засаду, там нетрудно разместить стрелков, а через сто шагов будет завал, который отрежет неприятельские тылы.

Пока Гачаг Наби рассказывал о своих планах и наметках, все слушали его с предельным вниманием, но каждый слышал свое.

Восторженные Людмила и Андрей видели в Гачаге Наби человека из легенды, того, о ком поют народные сказители и кто уже при жизни стал героем эпоса, который навечно останется в памяти людей. И нетрудно было заметить, сколь весомой и истинной была основа того, что потом становилось понятным преувеличением, когда весть об очередном подвиге или рассказ о мудром решении переходил стократно из уст в уста. Воистину, велик народ, умеющий понять главное и не заметить того, что шелуха и мелочь!

Гогия и Тамара не могли не видеть живописности и картинности зрелища, которое представило бы нынешнее собрание взгляду человека со стороны. Желтые блики свечей вырывали из полутьмы то блещущие, словно молнии, черные глаза Гачага и его соратников, то вспыхивали на гранях полированной стали оружия, то бросали изломанные тени на прокопченные деревянные стены... И в этой полумгле наивные, видевшие много тяжелого в жизни своей люди, неграмотные, не знающие печатного слова - ковали зарю нового мира. Кому, как не художнику, человеку, для которого кисть и кинжал - постоянные и неразлучные спутники, кому другому разглядеть ее первые, еще прозрачные лучи на мрачном небосклоне!

Нужно сказать, что повстанцы были куда лучше осведомлены о положении в стане противника, чем штаб- генерал-губернатора. Дело в том, что, верный своей тактике, Карапет упоил в доску адъютанта. Сели они пить водку еще засветло стражник как бы невзначай проболтался офицеру, что ему прислали из дому родные специально для него отогнанную чачу, приготовленную из сброженных ягод шелковицы; чачу, чистую, словно слеза, и крепкую, так что ее можно зажечь и пировать в синеватых бликах...

Конечно, тот не устоял и снизошел до того, что согласился принять угощение неотесанного деревенщины.

Чача была действительно прекрасной, и, не наловчись Карапет наливать себе вместо нее кристальной воды из Агбулага, лежать бы и ему сейчас под столом вместе с адъютантом его превосходительства.

Когда язык у офицера стал заплетаться, удержать его от длительных разглагольствований стало уже попросту невозможно. Да Карапет, естественно, и не пытался. Он жадно впитывал все, что выбалтывал ему собутыльник, и запоминал, чтобы рассказать об этом Гачагу Наби. А тот многое успел поведать своему новому другу, пока не свалился и не захрапел.

Прежде всего, он не мог не поделиться своими наблюдениями о болезни генерал-губернатора, о его старческих слабостях, о том, как нерешителен и подозрителен тот стал. Но все же упомянул и о том, что незамедлительно будет начата операция, план которой сейчас вырабатывается.

Кроме того, Карапет сообщил слушателям, прилежно ему внимавшим, что, по-видимому, убитых Гачагом Наби палачей еще не хватились, потому что никто о случившемся не обмолвился ни единым словом. А уж то, что подымется страшный переполох, говорить не приходится.

Так что разговор волей-неволей снова вернулся к подвигу, совершенному Ало-оглы в каземате. Тем более, что Айкануш в этот самый момент безуспешно пыталась отстирать пятна черной крови с рубахи Карапета, в которую был одет Гачаг Наби днем.

- Покажи твой кинжал! - потребовали друзья.

Наби нахмурился - кинжал не игрушка, и впустую вынимать его из ножен не положено. Но - друзьям отказать нельзя... Клинок пошел по рукам ценителей; каждый пробовал пальцем остроту лезвия, любовался красотой отделки и высказывал свои восторги вслух. Все сходились на том, что такой кинжал вполне стоит хорошей сабли работы старых мастеров. Гачаг Наби слушал хвалы своему другу, с которым он не расставался даже ночью, но облегченно вздохнул, когда кинжал вернулся к нему и он смог вложить его в ножны, предварительно любовно отерев о рукав...

Теперь перенесемся снова в покои генерал-губернатора, которого мы оставили в кабинете за письменным столом.

Нужно сказать, что наступательный порыв старика угас так же быстро, как разгорелся. И причина тому, надо сказать, была совершенно неуважительная, а уж государственной ее никак не назовешь.

Дело в том, что его чуткое ухо уловило, что каблучки любезной его исстрадавшемуся сердцу Клавдии Петровны простучали мимо двери, которая вела в ее гостиную. Нетрудно было прикинуть, что княгиня прошла прямо в конец коридора, где размещалась комната врача. И тут у генерал-губернатора впервые зародились смутные подозрения.

Нет, ревнивым он не был - слишком уверенным в себе он прожил жизнь. Но при нынешних обстоятельствах!.. Змея ревности шевельнулась в его сердце.

"Впрочем - что за вздор? - сказал себе князь.- С чего бы это подозревать достойнейшую супругу, с которой столько вместе пройдено?.. Нет никаких оснований..."

Беда в том, что ревность не склонна прислушиваться к голосу рассудка. Генерал-губернатор постарался вернуться к карте, на которой не успел отметить главных вех, необходимых для проработки боевой обстановки - но карандаш сломался и полетел в угол комнаты. Генерал гулко хлопнул ладонью о стол. Надо было бы написать наместнику, известить о начале операции, просить сообщить необходимое в столицу - но отложил на потом, так как разболелась голова, и пришлось двумя руками тереть седеющие виски...

Нет, ему никогда не приходило раньше в голову искать в главном враче губернии возможного поклонника Клавдии Петровны. Но ведь у женщин с докторами возникают особые, весьма доверительные отношения, а Клавдия не раз сетовала на разные недомогания... Кроме, того, внезапно понял старый муж, врач вообще мужчина привлекательный. А тут - совместные путешествия, всегда рядышком... Ах, как же раньше об этом не подумалось? О боже, непонятно, что предпринимать... Но ждать - немыслимо. Может, прямо сейчас отправиться на розыски супруги, как бы для того, чтобы обсудить с ней план операции до того, как он будет предложен на рассмотрение господам офицерам? В этом случае можно подойти неслышно к комнате врача и прислушаться, затаив дыхание, не донесется ли оттуда звук страстного поцелуя или обрывок фразы, который превратит мрачное подозрение в уверенность?