Орлица Кавказа (Книга 2)

Особенный гнев и ярость вызывали у Гачага Наби два палача, находившиеся сейчас на расстоянии вытянутой руки от него. Именно палача, потому что разве можно назвать по-другому людей, отправлявших на тот свет печальных узников? И если они это делали не посредине людной площади, под грохот барабанов, а в тиши подземелья; если смерть приходила не по приговору самого неправедного, но все же состоявшегося суда, а по наущению высших чинов, высказанному с глазу на глаз в безлюдьи высоких кабинетов - дела их не становились более праведными, совсем наоборот. Пожалуй, они даже были хуже палачей; это просто наемные убийцы, готовые расправиться с каждым, на кого укажет начальственный перст.

Конечно, этим двум псам не место на белом свете! ало-оглы был уверен в том, что его острый дагестанский кинжал легко справится с каждым, даже если он так тучен и громаден, как краснорожий Татарыбек или его великан подручный.

Сегодня наступит их последний час!

После того, как он вынес смертный приговор Татарыбеку и фельдшеру, Гачаг Наби принялся снова разглядывать камеру и коридор, чтобы точнее оценить обстановку. Он внимательно проследил за тем, как усаживается поудобнее генерал-губернатор в услужливо подставленное ему кресло, поглядел, как присела на край принесенного ей табурета Хаджар, оглядел пристально камеру и особенно ее дальний угол, накрытый циновкой, где, как он знал, скрывался вход в подкоп, который вела Хаджар навстречу лазу, пробиваемому сюда из Черной пещеры.

Осмотром своим Гачаг Наби остался вполне доволен, так как ничего подозрительного ему обнаружить не удалось. Значит, и губернаторские псы подавно ничего не увидят.

Молчание затянулось, пора было приступать к допросу или беседе. Как именно нужно назвать этот разговор, заранее никто бы не мог сказать, это выяснилось бы только потом, смотря как повернется его причудливое течение.

Поначалу генерал-губернатор полагал беседовать с пленницей с помощью переводчика - толмача. Но князь был старым кавказцем и немного знал азербайджанский, именовавшийся тогда татарским языком, который был на Кавказе настолько же в ходу во всех уголках, насколько французский был надежным проводником и средством общения между образованными людьми в любой части Европы. Потому он решил не привлекать к разговору третье лицо и начал сам:

- Не лучшее место для молодой и красивой женщины - эта тюремная камера!

- Я не жалуюсь, генерал! - гордо ответила Хаджар.

- И даже оковы вас не тяготят? - прищурился князь.

- Раз уж судьба так повернула...

- Судьба-то ваша в ваших руках!

Начало было именно такое, как представляла себе Хаджар, и поэтому ей стало спокойнее.

- Судьба наша в руках Аллаха! - сказала она уклончиво.

- Не только, не только... Губернатор покачал седой головой.

- Ну скажи мне, красавица, что вам не живется спокойно?

- А вам?

Ответ прозвучал вызывающе и генерал помрачнел. Однако взял себя в руки.

- Милая, вы забываетесь. Все мы в руке государевой, а он только и хочет спокойствия, мира и благоденствия своим народам, большим и малым.

- Ваш повелитель хочет спокойствия жестоким бекам и жадным купцам. А каково живется народу, который сеет, пашет и пасет скот - это его не волнует.

Генерала начала занимать эта беседа. Подумать только, она, разбойница, оказывается, еще и с идеями... А?

- Так разве беки и купцы - не вашего племени?

- Нет, господин губернатор. Они вашего племени.

- Что же, прикажете теперь всех, кто не гол, как сокол, числить русскими? Так, что ли?

- Я не про то. Я говорю, что те татарские ханы и беки, которых вы возвеличиваете и поддерживаете, еще худшие враги своему народу, чем ваши казаки и солдаты.

Почувствовав, какое смятение вызывают ее слова среди тех, кто толпился в камере, и ощущая горячим сердцем жаркие токи, которые идут к ней от притулившегося совсем в двух шагах Ало-оглы, Ханали-кызы продолжала:

- Беки грабят своих крестьян, их лизоблюды насилуют крестьянских девушек, отнимают невест у бедняков!

- Власти и закон не разрешают безобразий, - насупился князь. - Каждый случай преступного обращения с подданными расследуется и виновные бывают наказаны!

- Слишком далеко от нас власти, - не осталась в долгу Хаджар, - редко, когда стоны оскорбленных долетают до ваших ушей. А уж до ушей самого белого царя...

- Неправда, неправда. Царь все слышит! - посуровел лицом губернатор.

- И потому вас он послал в Гёрус?

- Да, именно он поручил мне принести спокойствие вашему краю и призвать к порядку гордую красавицу Хаджар! - покривил душой губернатор. - Он полагает, что бедную Хаджар сбили, прежде всего, с пути несколько веселых грузинских забулдыг, которые всегда ищут истину на дне кувшина с вином!

- А то, что гордую горянку здесь, в тюрьме, оскорбил офицер, которого называли "оком его величества", это знает государь император?!

Губернатор сдержал улыбку. Воистину, эта дикарка полагает, что государю императору более нечем заняться, кроме как слушать и разбирать сплетни о мелких происшествиях с малозначащими субъектами в дальних концах его огромной империи. Но игру нужно было довести до конца.

- Знает, конечно.

- Почему же он не наказал обидчика?

- Если бы, милая, не поторопился с беззаконным возмездием твой муж... Если бы, по своим разбойничьим привычкам, он не пустил в ход свой кинжал...

- Вот и прекрасно, что пустил! - сказала Хаджар вставая во весь рост, и тяжелые цепи ее загремели.

Генерал сделал ей знак, чтобы она снова опустилась на табурет.

- Ладно, и эту кровь простит вам его величество, если вы будете вести себя разумно.

- Не верю! Не верю! Вы говорите так, пока вам что-то нужно от меня. Но стоит вам получить желаемое, как вы забудете все свои обещания...

- Но я вам дам честное слово генерал-губернатора!

- Не верю словам!

Губернатор удивленно развел руками:

- Поразительно! Мусульманская женщина, дитя гор - и такая вызывающая манера! Уму непостижимо...

- Да уж! На руки мне одели кандалы, но для языка вы еще оков не придумали!

Благодушное настроение понемногу стало покидать губернатора.

- Вы слишком много себе позволяете, моя милая.

- Я достаточно оскорблена тем, что меня схватили и упрятали в темницу. А то, что на меня надели оковы - второе, еще более тяжкое оскорбление... Так что же вы ждали услышать от оскорбленной вами женщины, генерал?

- Склоните голову, милочка, пока она у вас на плечах!

- А склоненную незачем оставлять на плечах. Она никому не нужна...

Генерал вконец рассвирепел:

- Ну, так чего вы добиваетесь?

- Свободы и справедливости!

- Это пустой звук, не более...

- Просто вам этого не понять!

Губернатор впился в нее долгим взглядом:

- Слушайте, но пора бы вам понять, что головой, самой крепкой, гранитную стену не прошибешь!

- И все равно мы будем биться!

Ну что можно сказать на такое? Генерал-губернатор не нашел достойного ответа и только прикрикнул на пленницу:

- Хотел бы я знать, кто учит тебя столь возмутительным речам, разбойница?

- Ваша жестокость!

- Ну что ж, теперь я понимаю, что с такими дикарями, как вы, говорить на человеческом языке бесполезно, вы этого просто не поймете.

- Кто же дикари? Те, кто сражается за справедливость, или те, кто заковывает женщину в кандалы?

- Слушай, бездельница! Не понимала по-хорошему, так я тебе скажу теперь по-солдатски...

- Ненадолго же хватило вашей любезности, генерал, - улыбнулась вызывающе Ханали-кыэы.

- С теми, кто добра не понимает, необходимо говорить иначе.

Губернатор отер рукой вспотевший лоб и продолжал:

- Не послушаете нас добром, заставим силой.

- На силу и мы силой ответим, - не осталась в долгу Хаджар.

- Ведь приползете с мольбой о прощении!

- Никогда! Никогда вам этого не дождаться.