Пропажа осла

Зейнаб подняла голову. Слезы, как утренняя роса, увлажнили ее ресницы.

- Нет, сынок, не плачу. С чего мне плакать?

Зейнаб старалась скрыть слезы от Велигулу, чтобы не расстроить его, но по голосу ее можно было догадаться, что наплакалась она вволю.

Физза, приподнявшись, села и, тоже готовая расплакаться,

сказала брату:

- Братец, ей-богу, мама говорит неправду, она все время плакала, мы тоже плакали. Давеча...

Девочка хотела еще что-то добавить, но мать остановила ее:

- Довольно, довольно, знаем, что скажешь! Нечего вздор молоть. Ей-богу, Велигулу, ничего особенного не случилось. Осталась я одна, и как-то взгрустнулось, вот и всплакнула. Ничего такого нет.

- Я боюсь, мать, что траур твой до второго пришествия не кончится. Разве можно плакать столько, сколько ты плачешь? Сама подумай, сколько лет прошло, как умер отец...

- Братец, приходила какая-то женщина и сказала, что дядя не хочет выдавать Гюльсум за тебя. Потому мама и плачет... - начала было рассказывать Физза, но Зейнаб сердито прикрикнула на нее:

- Ну-ка уходи отсюда, Айша, убирайся...

Физза приподнялась, но снова села.

- Мама, - сказал Велигулу, - ей-богу, я вижу, что у тебя какие-то неприятности; только не знаю, зачем ты скрываешь от меня. Что это за женщина приходила сюда?

- Тетя Сакина приходила. От Худаяр-бека. Дескать, Худаяр-бек сказал, что, во-первых, раздумал выдавать дочь за Велигулу, а во-вторых, якобы Кербалай-Гейдар при жизни задолжал ему двести рублей. Велит отдать, чтобы до суда не дошло.

Некоторое время все молчали. Физза по-прежнему полулежала, переводя глаза с матери на брата и с брата на мать. Зиба продолжала играть, что-то напевая себе под нос. Это сильно раздражало Велигулу, который и без того был достаточно расстроен и искал только повода, чтобы разразиться бранью.

- Ах ты, собачье отродье! Время нашла, нет? Такое у нас настроение, а она... Убирайся отсюда. Пошла во двор!

Услышав крик, Зиба тотчас же встала, посмотрела на мать и, закрыв лицо руками, заплакала. Она словно искала помощи у матери, зная, что всегда получит эту помощь.

- Не плачь, деточка, не плачь! Иди ко мне! Иди! Свет погас для нас в тот день, когда умер ваш отец. Иди, иди ко мне, сядь рядышком...

Велигулу молчал, низко опустив голову и вертя в руке соломинку. Физза посмотрела на Зибу, закрыла лицо руками и тоже принялась плакать.

- А что ты сказала тете Сакине? - спросил Велигулу, повернув лицо к матери.

Мать не ответила.

Девочки перестали плакать. Зиба села на колени к матери, а Физза, крепко обняв мать, с удивлением смотрела на брата. Зейнаб не ответила сыну. Тогда Велигулу сказал, повысив голос:

- Я же тебя спрашиваю! Оглохла, что ли?

- Что было мне ответить? Я сказала, что если Кербалай-Гейдар что-нибудь ему должен, пусть обратится в суд... Зейнаб умолкла.

- И больше ничего? - спросил Велигулу.

- А что же еще?

- Значит, ты не знаешь, о чем я тебя спрашиваю?

- Ты спросил, я ответила. А что еще хочешь?

- А насчет Гюльсум что ты ответила?

- Что было мне отвечать? Я над ней не хозяйка. Что я могу сказать, если отец не хочет выдавать. Я ответила, что если он не хочет выдать дочь за моего сына, то я тоже не хочу женить сына на ней. Что я могла еще ответить?

- Так! - сказал Велигулу, уже не сдерживая гнева. - Раз ты понимаешь, что ты над Гюльсум не хозяйка, как же ты могла ответить за меня?

- Но ведь ты мне сын! - удивленно проговорила Зейнаб.- Гюльсум же не дочь мне!..

- Хорошо говоришь, мать! Если мать любит сына, для нее невестка ближе родной дочери. Зря ты так рассуждаешь!

Велигулу так повернул разговор, что Зейнаб не нашлась, что ответить. Тогда Велигулу продолжал:

- Раз так, я хочу отделиться. Я вижу, что с тобой мне не ужиться. Да будет благословенна память твоего отца, отдели меня, и я начну жить сам по себе.

- Сын мой, - расплакалась Зейнаб, - Велигулу! Помнишь, когда умер отец, как ты утешал меня? "Не плачь, мама, я никогда не позволю, чтобы ты горевала". Так почему же ты не сдерживаешь своего обещания?

- Ты поступай так, чтобы мне не было тяжело, тогда я тоже не буду огорчать тебя.

- Родненький мой, а что я сделала тебе дурного? Худаяр-бек не хочет выдавать Гюльсум за тебя, ну и пусть, я найду тебе получше невесту. Зачем ты расстраиваешься из-за этого?

- Нет, мама, я ничего знать не хочу. Ты должна вернуть человеку деньги. Вот сейчас же. Я отнесу ему. Он прав. Я сам помню, как отец занимал у него.

- Что с того, что ты сам помнишь? Где у меня теперь двести рублей, чтобы отдавать Худаяр-беку?

- Ничего не хочу слушать, - стал кричать Велигулу, сердито размахивая рукой. - Сейчас же отдай деньги...

Не дожидаясь ответа, Велигулу встал, взял свою кизиловую палку и вышел вон, хлопнув дверью.

Физза и Зиба снова начали плакать. Как же может быть, чтобы мать плакала, а малые дети не вторили ей? Конечно, и Зейнаб плакала, и не только потому, что рассорилась с сыном, нет, она оплакивала минувшие дни, светлые, счастливые дни! И то сказать, Кербалай-Гейдар никогда не был с нею суров. Если он иногда и ругал, бил ее, то только когда было за что.

Зейнаб было очень тяжело. Темная комната, голодные дети, остывшая в очаге похлебка. Скотина некормленная, непоенная. А Велигулу ушел. Кто знает, когда он придет ужинать.

По правде говоря, в безвыходное положение попала Зейнаб. Чувствовала она, что нелегко будет ей выбраться из этого положения. С одной стороны, Худаяр-бек посылает ей такие угрожающие предупреждения; с другой - Велигулу затевает с ней ссору. Где ей достать двести рублей, чтобы отдать их Худаяр-беку? Если говорить правду, она может достать эти деньги. Хотя в данную минуту у нее нет в наличности такой суммы, но, конечно, при желании она может постепенно собрать ее. Да благословит аллах память Кербалай-Гейдара. Кое-что после себя он оставил. Но дело в том, что Зейнаб, хоть убей, и двухсот копеек не отдаст Худаяр-беку. Она-то хорошо его знает. Нет уж, увольте, не даст. Ни единой копейки.

Сидя в темноте, Зейнаб предавалась мрачным размышлениям. Девочки, поплакав, притихли, уткнувшись в колени матери. Вот так и просидели мать и дочери добрых два часа.

Вдруг открылась дверь. Зейнаб решила, что вернулся Велигулу, и обрадовалась. (Ах, мать! Как же ты хороша!) Видимо, и девочки подумали так, потому что обе они подняли головы и уставились на дверь. Но папаха вошедшего показалась немного больше, чем у Велигулу.

Зейнаб поняла, что это не сын, и с дрожью в голосе спросила:

- Кто там?

Вошедший оказался Гасымали, рассыльным главы. Не называя себя, Гасымали спросил с удивлением:

- Что тут такое? Почему темно? Может, спичек у вас нет?

- Братец, тебе нет дела до того, темно в комнате или нет. Скажи, что хочешь, и уходи.

- Вот что, тетка! - начал Гасымали. - По жалобе Худаяр-бека, глава арестовал Велигулу и посадил в кутузку. Он послал меня сообщить, что, пока ты не исполнишь требования Худаяр-бека, он не выпустит твоего сына. Вот и все.

Гасымали еще не кончил говорить, а Физза с Зибой уже принялись плакать.

Все сказав и простояв еще минуты две, Гасымали ушел.

Что теперь делать бедной Зейнаб? Каким пеплом посыпать, ей голову?

Всю ночь несчастная женщина провела в слезах.

Наутро тетя Сакина сообщила, что Худаяр-бек поехал в город пожаловаться начальнику насчет денег.

Это случилось как раз в тот день, когда рано утром Худаяр-бек, взяв осла дяди Мамед-Гасана, поехал в город. Конечно, глядя со стороны, можно упрекнуть Худаяр-бека. Однако никаким упрекам здесь не может быть места. Если говорить по совести и рассуждать по справедливости, то Худаяр-бека ни в чем нельзя винить.

Верно, конечно, что причиною всем этим неприятностям - Худаяр-бек, но он ведь вовсе не хотел причинять кому-нибудь неприятности. У Худаяр-бека одно-единственное желание: жениться на Зейнаб. Он вовсе не добивается того, чтобы Зиба и Физза плакали или чтобы Зейнаб горевала.