На повестке дня

- Хорошо. Я слушаю.

- Одну минутку, соединяю вас... Простите, Виктор Игнатьевич, Николай Семенович говорит сейчас по другому телефону, сейчас он освободится. Простите, пожалуйста.

Я с недоумением ждал. Наконец в трубке что-то щелкнуло и заговорил бодрый мужской баритон.

- Воронцов слушает.

- Вы хотели говорить со мной?

- Это Виктор Игнатьевич Ставров?

- Да.

- Вы могли бы приехать в горсовет, в комитет народного контроля?

- Когда вы хотите, чтобы я приехал?

- Прямо сейчас.

- У меня на двенадцать часов назначена встреча в Обществе по распространению научных знаний.

- Если вам не трудно, перенесите ее.

- Хорошо, я приеду.

- Комната девятнадцать, второй этаж.

Я положил трубку. Что бы все это значило? Народный контроль? Для хороших дел туда не вызывают. Однако разговаривали со мной весьма благожелательно, вряд ли так разговаривают с людьми, когда их вызывают для того, чтобы пропесочить.

И все же - за что меня туда вызывают?

Я быстро собрался и поехал. Жена только и сказала на прощанье:

- Ни пуха тебе, ни пера. Но если что-нибудь плохое, ты сразу позвони мне из автомата: "У меня портсигар сломался".

- Портсигары не ломаются.

- Тогда часы - мои часы сломались. Или подметка прохудилась. Что-нибудь любое нехорошее. Я пойму.

Я ехал в троллейбусе и мучительно раздумывал - в чем же я проштрафился? И ничего не мог придумать: перед своей партийной совестью я чист как стеклышко.

И все же?

Вдруг на меня жалобу написали? На работе ведь всем не угодишь. Кто-нибудь взял да и капнул. А может, бывшая жена написала на меня заявление? От нее вполне можно ожидать такого поступка. Впрочем, вряд ли такие дела разбираются в народном контроле.

А может решили меня проверять? Весь наш институт. Кто из нас без греха? Построили загородный пансионат для сотрудников, а назвали его испытательной станцией. Двух молодых кандидатов держу на трех ставках.

Ну и пропесочат меня...

Так и не решив ничего путного, я поднимался по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Секретарша предупредительно распахнула передо мной дверь в кабинет.

- Николай Семенович ждет вас.

Воронцов поднялся мне навстречу, первым протянул руку:

- Здравствуйте, Виктор Игнатьевич. Как доехали?

- Транспорт у нас в городе плохой, - ответил я. - Всегда битком набито.

- Да, - звучно подхватил Воронцов. - И средние скорости движения низки. Мы еще отстаем по скорости от других городов. Да вы садитесь, Виктор Игнатьевич.

Я опустился в глубокое кожаное кресло. Пока еще ничего страшного не произошло: разговор развивается благоприятно для меня.

- Итак, разрешите. - Воронцов зачем-то переложил на столе папку с бумагами. - Мы с вами люди партийные, я и буду говорить без дипломатии. Какие у вас общественные нагрузки?

Вопрос не страшный.

- В Обществе по распространению...

- И больше нигде?

- Ну, разумеется, член партбюро института... Пока что оказывают доверие. - Я запустил этот пробный камень, чтобы показать Воронцову, что я хороший человек и что меня, по всей видимости, по ошибке вызвали в народный контроль.

Но я никак не мог ожидать того, что скажет мне Воронцов. А сказал он буквально следующее:

- Как вы смотрите на то, если мы предложим вам быть членом комитета народного контроля города.

- Что же я должен буду у вас делать? - растерянно спросил я. - Вы хотите снять меня с института?

- Помилуй бог. Комитет это общественная организация. Туда входят разные люди, представители различных профессий: тут и профсоюзные работники, и представители печати, и директор Стройбанка, и представитель от рабочего класса, и писатель, и комсомольский работник. Но тут мы посмотрели и решили, что нам нужен представитель от науки, то есть вы - это нужно нам для проверки научных организаций. Как-никак, у нас в городе десятки научных институтов.

- Ну что же, - пробормотал я. - Я считаю это большой честью для себя. Постараюсь оправдать доверие.

- Надо сказать, что работа у нас специфическая: приходится иметь дело с темными сторонами жизни. Так что нервы надо иметь крепкие.

- Конечно, конечно...

- Извините, пожалуйста, что так срочно побеспокоил вас, но завтра сессия городского Совета, и я должен был знать о вашем согласии, прежде чем подавать на утверждение сессии.

- Понимаю... - Однако я ничего еще не понимал.

- Разумеется, Виктор Игнатьевич, наш разговор происходит пока в платоническом порядке: решаю не я, а сессия.

- Разумеется, разумеется, - продолжал бормотать я.

- Кстати, как у вас с семьей?

Вот оно - больное место.

- Год назад развелся со своей женой.

- Новую семью создали?

- Создаю в настоящее время...

- Тогда все в порядке. Не смею больше задерживать вас, можете отправляться в свое Общество по распространению...

Я вышел на улицу ошарашенный. Увидел на той стороне улицы будку телефона-автомата, хотел было побежать туда, но вовремя сообразил несолидно, меня могут заметить из окна.

Спустился по улице вниз, вошел в здание телеграфа. Вот как случается в жизни - и в народный контроль иногда вызывают для приятных известий...

Жене я сказал:

- Портсигар цел. Часы идут точно. Подметка еще не прохудилась.

На другой день прошла сессия и все сделалось само собой.

Так ваш покорный слуга оказался за столом для заседаний, за которым он сейчас сидит и обдумывает свои записки.

17

12.23.

На три минуты мы уже пересидели вопрос. Как бы перерыв из-за этого не сократили - курить хочется.

Жара расползлась по комнате; гибельной обреченностью веет от этой жары, глухой шум улицы за окном кажется угрожающим и неотъемлемым от нее. Раскатистые удары грома приближаются и становятся более резкими.

Но вдруг словно свежий ветерок прошелестел по залу: к трибуне выходит Матвеева. Она вся воздушная и белоснежная: белый воротничок блузки лег на отвороты нежно-голубого костюма, кружевной платочек будто ненароком выглядывает из нагрудного карманчика. Костюм, ниспадающий складками на талии, лишь подчеркивает ее нежность и хрупкость. Соломенные волосы копной собраны на затылке.

Она выходит к трибуне, как на праздник, на светящемся лице застыло радостное ожидание: смотрите, мол, на меня, вот я какая, вся перед вами, что хотите, то и делайте со мной, другой я быть не умею. Сейчас я вам такое скажу, что вы все ахнете...