Ночной дозор

Хейгенс (к Рембрандту). Если все, что сказал господин Ливенс, - правда, а я своими глазами вижу, что оно так и есть, то я еще больше недоумеваю, почему вы остаетесь здесь?

Рембрандт . Лейден - мой родной город. Мы с Ливенсом пробовали работать в Амсетрдаме, но у нас ничего не вышло, и мы вернулись домой.

Хейгенс. Но как бы вы ни были привязаны к семье и родному городу, вам, все равно, придется со временем покинуть их и устроиться где-нибудь в другом месте.

Рембрандт . Вероятно, я так и сделаю, ваше превосходительство. Хотя удастся мне это сделать не скоро.

Хейгенс. На вашем месте, я сделал бы это немедленно. Судя по вашим картинам, вы давным-давно могли уехать отсюда. Если же вы питаете сомнения в своем праве занять подобающее место среди художников, то подобные опасения просто нелепы. Ваш маленький "Иуда" - работа подлинного мастера. Де Кайзер, Элиас, Йорданс - да кто угодно не постыдился бы поставить свою полдпись под такой картиной. Ее с руками оторвут на любом аукционе в Гааге или Амстердаме.

Ливенс. Да, ваша милость, но лишь при одном условии, что в ниженем углу будет стоять имя Йорданса, Элиаса или де Кайзера. Картины покупаются ради имени автора, а разве может составить себе имя бедняк, прозябающий в Лейдене, пусть даже он великолепный художник? Мой друг и наставник, присутствующий здесь, возил свои работы в Амстердам и был настолько любезен, что захватил несколько моих. Они, конечно, не идут ни в какое сравнение с его вещами, и я готов первым признать это, хотя написаны они в том же духе - мы с Рембрандтом горим одним огнем. Но кто купит полотна никому неизвестных людей? Картины, не уступающие этим, достались мелким перекупщикам, причем по цене, едва покрывающей наши расходы на холст и краски.

Рембрандт (смущен прямолинейностью товарища) . Полно, Ян, наши дела не так уж плохи..

Ливенс. Три флорина за твоего "Философа", пять за твою великолепную "Cуету-сует", где так превосходно выписаны череп, песочные часы и книги. Четыре - за моего "Ганимеда". Ну, посудите сами, ваша милость, достаточная ли это цена? Довольно ли этого за такие картины.

. Рембрандту неудобно за Ливенса. Хейгенс пытается возразить Ливеннсу, но тот вошел в роль.

Ливенс. Никто из мало-мальски влиятельных людей не купит наши картины. Те же, кто их все-таки купит, не в состоянии дать приличную цену.

Хейгенс. Ну в этом смысле мы вам поможем. Я - человек, пользующийся кое-каким влиянием, а, как коллекционер, составил себе имя в Гааге и Амстердаме. Я буду покупать ваши картины и начну с "Иуды". Я готов предложить вам за него сто флоринов, господин ван Рейн.

Рембрандт . Сто флоринов - это слишком много, ваша милость.

Хейгенс. Отнюдь (снова подходит к "Иуде"). Она просохла, не правда ли? Тогда я увезу ее с собой. Деньги у меня при себе, я расчитывал найти здесь что-нибудь стоящее, но, конечно, не ожидал ничего подобного.

Хейгенс отсчитывает деньги и отодвигает их в тень.

Хейгенс. Хорошо, что вы мне покажете еще? Я расположен покупать.

Рембрандт показывает остальные полотна.

Хейгенс. Эти две вещи сделаны, вероятно, под влиянием Питера Ластмана. Я, разумеется, знаком с его работами - одно время на них была большая мода в Амстердаме.

Рембрандт . Вы правы, ваше превосходительство.

Хейгенс. Но вам так же мало надо подражать ему, как и прятаться в глуши, да простится мне такое выражение. Следуйте путем, который привел вас к "Иуде". "Иуда" - вот что вам надо. Ну-с, а эта большая картина, "Человек в берете", видимо, принадлежит вам, господин Ливенс?

Рембрандт . Да, ее писал он. Но в таком положении вы не оцените ее по достоинству, мешают картины по сторонам (Рембрандт отодвигает свои полотна).

Ливенс. Если она хоть немного нравится вашей милости, то я целиком этим обязан Рембрандту. Он подсказал мне сюжет картины, она заключает собой целую серию полотен, где мы исследовали различные эффекты освещения.

Хейгенс приближается к картине, потом отходит на две диаганали картины.

Ливенс. Обратите внимание на руку и книгу, ваша милость. Какой отличный контраст между сухим пергаментом и живой плотью, не правда ли?

Хейгенс. Верно, верно. Эта картина - нечто совершенно новое, такое, чего - с уверенностью могу сказать, еще не видели при дворе. Правда, принц Фредерик-Генрих предпочитает фламандцев... Сейчас он пленен Рубенсом, и все, кто окружают его, естественно, питают те же пристрастия. Но эта картина, хотя и написана голландцем, способна произвестти впечатление на кого угодно.

Ливенс замер, не смея шелохнуться.

Хейгенс. Мне она пригодиться. Но что до цены , то я в некотором затруднении. Вещь выполнена не так тщательно как "Иуда", впрочем, ей это и не нужно, но, принимая во внимание размеры...

Ливенс. Цена целиком на усмотрение вашего превосходительства. Я достаточно вознагражден и тем, что вы пожелали приобрести ее.

Хейгенс. Устроят вас полтороста флоринов?

Ливенс. Вы щедры, ваша милость, безмерно щедры.

Хейгенс (к Рембрандту). Значит, у вас нет никаких покровителей в Амстердаме?

Рембрандт . Нет, ваша милость.

Хейгенс . Ну что же, придется мне что-нибудь придумать. А как мне получить мои картины?

Рембрандт . Кто-нибудь из моих учеников доставит их вам к семи утра..

Хейгенс . Превосходно! (К Ливенсу. ) "Человек в берете" еще сослужит вам службу, господин Ливенс. Я хочу подарить его принцу Оранскому, чья коллекция, славится во всем мире. (К Рембрандту. ) А маленького "Иуду" (Еще раз подходит к картине, будто не хочет с ней расставаться. ) , "Иуду" я оставлю себе. Ну что же, прощайте, господа.

Поклонившись, Хейгенс уходит. Ливенс бросатеся в объятия к Рембрандту. Тот более сдержан.

Ливенс. Рембрандт, дружище, победа!

Ходит, пританцовывая, кругами, потом натыкается на стол и, радостно причмокивая, ест.

Ливенс. Ты чего, дружище? Возрадуйся, наконец-то свершилось. Господи помилуй, теперь не будет отбоя от заказчиков, наконец, мы сможем выбраться из этого проклятого амбара. Да что ты, Рембрандт? Улыбнись. Вот молчун.

Рембрандт . Зато ты у нас разговорчив.

Ливенс. Ну брось, да я слегка был на подъеме, да с ними так и надо, господи, им же нужно все объяснять, иначе так и будешь всю жизнь прозябать в неизвестных художниках. Теперь-то все переменится, давай лучше выпьем, смотри - совсем про вино забыли.