Марш 30-го года

Т р о я н : В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.

К р е й ц е р : Темные места есть?

Т р о я н (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит - вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.

К р е й ц е р (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?

Т р о я н : На заводе. Хотите пойти?

К р е й ц е р : Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.

Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и

деталями на столе Трояна.

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?

Т о р с к а я : Три года.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! Это же ужасно.

Т о р с к а я : Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?

Торская усаживается на стул Вальченко.

Г р и г о р ь е в : Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.

Т о р с к а я : В коммуне очень высокая культура.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! А общество, театр?

Т о р с к а я : В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.

Г р и г о р ь е в : Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных...

Т о р с к а я : Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы... У меня много друзей.

Г р и г о р ь е в : Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?

Т о р с к а я : А почему? Может быть, и влюбилась.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!

Т о р с к а я : Почему? Это очень вероятно...

Г р и г о р ь е в : Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей...

Т о р с к а я : Инженеров...

Г р и г о р ь е в : А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?

Т о р с к а я : Значит, коммунары и я - это что-то вне жизни? А где жизнь?

Г р и г о р ь е в : Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.

Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.

Т о р с к а я : Видитн ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.

Т о р с к а я : Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами...

Т о р с к а я : Кончайте скорее.

Г р и г о р ь е в : Как вы сказали?

Т о р с к а я : Кончайте скорее увлекаться.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.

Т о р с к а я : Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос...

Т о р с к а я : Даже походка? Странно...

Г р и г о р ь е в (взял ее за руку): Ваша рука...

Т о р с к а я : Отстаньте.

Вошел Вальченко.

В а л ь ч е н к о : Я, кажется, помешал?

Т о р с к а я : Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?

В а л ь ч е н к о : Я не сердитый. Это вам показалось после воодушевления Игоря Александровича.

Т о р с к а я : О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он приходит в восторг от походки, глаз, голоса...

В а л ь ч е н к о (сквозь зубы): Бывает!

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна!

Т о р с к а я : Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в восторг от таких... пустяков?

В а л ь ч е н к о (смущенно): Да, я думаю.

Т о р с к а я : Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший пример.

Г р и г о р ь е в : Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.

Т о р с к а я : Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.

Г р и г о р ь е в : Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.

Т о р с к а я : Ну, это тоже слишком громко сказано.

Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.

Т р о я н : Откуда взялся этот Белоконь?

Г р и г о р ь е в : Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как прекрасного механика. Я с ним работал.

Т р о я н : Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с автоматом...

Д м и т р и е в с к и й : Он хороший механик, но станок никому не известен. Во всем городе нет.

В о р г у н о в : Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти на любой толкучке.

В а л ь ч е н к о : Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?

В о р г у н о в : Не люблю заниматься пустяками...

Т о р с к а я : Чудак вы, Петр Петрович.

В о р г у н о в : Вот видите: "чудак".

Т о р с к а я : Это вы от тоски в печаль ударились... Пройдет. Я вас приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.

В о р г у н о в : Музыка!

Т о р с к а я : Вы принимаете приглашение?

В о р г у н о в : Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.

Т о р с к а я : Вы невежливы.

В о р г у н о в : Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Этго правильно. А все-таки увольте - не люблю вокзалов.

Т о р с к а я : Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).

Вошел Одарюк.

О д а р ю к : Где я могу найти Соломона Марковича?

Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф.

Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле

круто повернулся.

Д м и т р и е в с к и й : Соломона Марковича?

О д а р ю к : Да. Я привез лагери.

Д м и т р и е в с к и й : А вы кто такой?

О д а р ю к : Коммунар. Одарюк.

Занавес

АКТ ВТОРОЙ

Вестибюль главного здания коммуны#3. С правой стороны марш широкой лестницы ведет наверх. Вверху площадка во всю ширину сцены. В обе стороны отходят коридоры верхнего этажа. В задней стене два окна. Левая часть сцены занята вешалкой, отделенной от передней части сцены массивным барьером. Передняя половина сцены представляет широкую, светлую, освещенную верхним окном площадку. Справа дверь в столовую. Это показано надписью на дверях. Слева две-три ступеньки к выходу во двор и широкие зеркальныеи двери, по бокам которых два больших зеркальных окна. При входе на лестницу телефон. Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери распахнуты.

Б л ю м (пробегает из столовой наружу): Ах, боже мой, что делается!

На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.

Т о р с к а я : Как же так? Который сейчас?

В а л ь ч е н к о : Чего?

Т о р с к а я : Который час?

В а л ь ч е н к о : Четверть одиннадцатого.

Т о р с к а я : Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.

В а л ь ч е н к о : Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Да кто это сказал?

В а л ь ч е н к о : Что?

Т о р с к а я : Кто это выдумал, что они уже приехали?

В а л ь ч е н к о : Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.

Т о р с к а я : Ах, какой вы: "кажется". Берите трубку.

В а л ь ч е н к о : Зачем?

Т о р с к а я : Да что с вами, Иван Семенович?

В а л ь ч е н к о : Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел поговорить с вами, Надежда Николаевна.

Т о р с к а я : Поговорите сначала с Западным вокзалом.

В а л ь ч е н к о (быстро спускается с лестницы. У телефона): Западный вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожайлуста, правда ли говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил трубку).

Т о р с к а я : Ну что вы сделали? Что вы сделали?

В а л ь ч е н к о : Как что сделал? Узнал: прибыли.

Т о р с к а я : Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?

В а л ь ч е н к о (снимает трубку): Западный вокзал. Дежурного. Товарищ дежурный, простите пожайлуста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас коммунары? (К Торской). Спросить - выехали? А на чем они могут выехать?