Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

48 лет прошло с той весны 1951 года, когда они познакомились на уроке танцев, через несколько дней она подвернула ногу, и он, придя ее навестить, принялся петь ей любимую "Ревет и стонет Днепр широкий".

По пути из Мюнстера в Москву он снова пел эту песню. Ей.

"Итоги", 28 сентября 1999 г.

Ольга ЛЕВИЦКАЯ

Урок любви

28-го было девять дней, как от нас ушла Раиса Максимовна Горбачева. Прощаясь с нею, бессчетное количество раз ее называли Первой леди СССР. Она действительно была первой. Первой, кто показал, что у правителей этой страны может быть человеческое лицо, что они могут просто любить и быть любимыми. Горбачевы действительно так относились друг к другу. А женщина, которая чувствует себя любимой, всегда выделяется из толпы, чем нередко вызывает у окружающих зависть и раздражение.

"Кто это еще такая?" - закричали советские обыватели, впервые увидев жену генсека за границей. Не милую домохозяйку в застиранном платье, с обширной сумкой из сельпо, а ослепительную даму с голливудской улыбкой.

Вызывали осуждение ее шубы, платья, но больше всего раздражало многих то, что она говорила. Именно так: ни о чем говорила, а само право выйти из тени генсека и иметь свое мнение.

Зато Раису Максимовну, как и ее мужа, любили на Западе. Западный мир видел в ней неординарную, умную женщину. Журналистов приводили в восторг ее сентенции: "Юность - это, в сущности, лишь мгновение, но мгновение, которое ты всегда хранишь в своем сердце", "Культура - это одновременно интеллектуальный и моральный феномен", "Сохранить природу сегодня - значит сохранить то, что делает человека человеком".

Да, будучи женой генсека, Раиса Максимовна смогла остаться самостоятельной женщиной. Философ по образованию, она преподавала, защитила диссертацию. В Москве занималась общественной деятельностью: работала в Фонде культуры, участвовала в делах "Горбачев-Фонда", даже создала свой клуб, помогавший детским больницам, провинциальным учителям, людям, работающим с "трудными" детьми. И вот ирония судьбы: она была председателем ассоциации "Гематологи мира - детям", которая занималась помощью больным лейкемией...

"Мой генерал", - говаривал Михаил Сергеевич. Они встретились студентами и первые трудности пережили еще в общежитии МГУ на Стромынке. Потом передряг и сложностей в их жизни хватило с лихвой. Но до последней минуты они оставались дружной и крепкой семьей.

И все-таки, как мне кажется, именно любовь к мужу подкосила Раису Максимовну. Ведь тогда в Форосе, в 1991 году, когда Михаила Сергеевича предали ближайшие соратники, она испугалась именно за него. У нее был тяжелый инсульт, и стресс открыл дорогу всем болезням...

Когда-нибудь мы поймем окончательно, что сделала для нас Раиса Максимовна. А пока мы хотя бы увидели: в нашей стране даже первое лицо может гордиться своей супругой. Горбачевы преподали нам урок взаимного уважения и любви...

Неужели для того, чтобы что-то доказать, нужно обязательно умереть?

"Журналист", № 1, 1 октября 1999 г.

Михаил ПРОБАТОВ

Леди СССР

Она была красива, умна, богата, любила, была любима и счастлива в любви. Настоящая женщина, она хотела поделиться счастьем со всем миром и мечтала творить добро. Она верила в своего избранника, а он был самым сильным и самым смелым человеком на свете - не она одна, миллионы людей верили в это. Она хотела и могла быть ему поддержкой на его нелегком пути. Ведь его дорога была дорогой славы! За это ее люто ненавидели. Ненавидели все, вся страна, и если сегодня мы не станем вспоминать об этом, потом будет поздно, никакого прощения нам не вымолить у Истории.

Он терпел поражения, отступал, был разбит. У разбитых политиков сторонников не бывает. Их удел одиночество. Но у него была иная судьба. С ним рядом была она.

В конце 80-х в СССР и за рубежом, с изумлением наблюдая за бурной деятельностью Горбачева, нередко вспоминали Наполеона, так что даже на съезде какой-то депутат совершенно серьезно предостерегал его от бонапартизма. Конечно, наш бывший президент Бонапартом стать не мог никоим образом, однако, прежде чем решаться на великое дело, ему бы, наверное, следовало прислушаться тогда к словам того чудака. Покидая любимую женщину, Наполеон написал ей: "Мадам, политика не имеет сердца". Именно поэтому в изгнании он был совершенно одинок. Горбачев оказался счастливее императора. После поражения еще долгие годы с ним была его любовь. Что нужно мужчине, когда он не выстоял, выдохся, когда его одолели? Теплый, чистый дом, куда не проникла измена, где спина в безопасности, где можно сесть за стол и задуматься - никто не упрекнет в глаза, никто украдкой не усмехнется. Родные, близкие люди, которым не триумфы твои нужны, а ты сам, какой ты есть. Семья. Все это Раиса Максимовна сохранила бережно для своего мужа и каждую минуту была рядом с ним. И когда он, собрав силы, снова вступил в схватку, на этот раз почти заведомо безнадежную, она была рядом. И снова ему было куда отступать. Это награда за то, что он, вступая в политическую игру, не остановил своего сердца, оно продолжало биться, оно не позволило ему победить, но и одиночества он не знал. Пока она была жива.

89-й год, переход у метро "Савеловская". Румяная, веселая, лукавая бабка, раскладывая на старых тарных ящиках свежие, только что народившиеся перестроечные газеты и журналы, бойко приговаривает:

- А ну, ребята, про политику, про секс - со всякими подробностями! Про Горбачева, про Лигачева, Сахарова, Собчака. А вот здесь: открывать ли нам публичные дома? Дальше про масонов, патриотов, фашистов, коммунистов, демократов - все как есть. Геи и лесбиянки у Большого театра. Ну и, конечно, кто такая тетя Рая! Раскупайте!

20 сентября, весь вечер по радио горькие свидетельства всенародной скорби и мужественные слова утешения, с которыми политические лидеры России обращаются к своему коллеге. Да что ж вы, неужто забыли? Забыли, как ненавидели, травили, обливали грязью, как никто не вступился? Никто ничего не забыл. Все всё прекрасно помнят. Каждый из нас, включая даже и тех, у кого болезнь Альцгеймера. Просто за последние годы до такой степени все мы изолгались, что уж правда с языка не идет.

Раису Максимовну ненавидели прежде всего, как ненавидят у нас всякую жену начальника: повезло! Президента же ненавидели, потому что он сам нам это позволил. Вдруг оказалось, что любить главу государства не обязательно. А раз не обязательно любить, тогда остается только ненавидеть.

И вот мы сейчас пропадаем не из-за горбачевской перестройки и того, что за ней последовало, и уж во всяком случае не из-за Шамиля Басаева, а потому пропадаем, что у нас никто никого не любит, никто никому не верит, никто никому ничего не прощает, и в нашем переулке "караул!" кричать бесполезно, ни одно окошко не откроется, да еще откуда-то с крыши возьми да и свались тебе на голову кирпич. Готов! Нечего было глотку драть.

За последние 15 лет в СССР, а затем в РФ не оказалось ни единого человека, выступившего с какой-то инициативой, который тут же не был бы обвинен в корыстных побуждениях. Но это же совершенно исключено, чтобы среди нескольких тысяч человек, составляющих пестрый калейдоскоп российской политики, все как один были если не воры, значит, просто так - злодеи. Человек поднял руку:

- А что, может, мы вот эдак попробуем сделать?..

Сразу возмущенные голоса в Думе, в прессе, в метро, на рынке, у подъезда на лавочке:

- Рвется к пирогу!

И уж, разумеется, тот, кто впервые открыл нам свободу инициативы, ее ненаказуемость, виноват в первую очередь.

Когда такое пишешь, надо не за всех, а от своего имени, верно? Запросто. Вот я еще вчера клеймил Горбачева за антиалкогольную кампанию. А у меня на этой самой почве два инфаркта, благодаря чему я потерял навсегда очень денежную работу и теперь вынужден осваивать неведомую мне профессию журналиста. Этого достаточно? Тогда я имею право написать, что, когда человек, издавая, скажем, газету "Завтра" или, наоборот, "МК", регулярно поносит Горбачева, которому он обязан самой возможностью такой деятельности, или когда старуха, продавая у метро сигареты и в удачные дни выручая до 200 рублей, лицемерно плачет о нищенской пенсии застойных времен, - это неслыханный общенациональный наш позор. И все мы одним миром мазаны.