Прорыв

Чиновник посмотрел на Наума, прищурясь; лицо его вздрогнуло, как от тика. Он хотел что-то заметить; но тут взгляд его упал на электрические часы, показывавшие семь вечера, точь-в-точь, и он порывисто встал. Прежним добродушным тоном предложил Науму довезти его до остановки автобуса. -- Сам дойду!

-- А тебе куда?.. Я довезу ближе, садись, садись! Темнело, пока крутились по слепым переулкам, стало совсем темно.

Чиновник высадил Наума где-то среди полуразрушенных строений. гаражей, свалки железа и сказал: видишь, там фонари, там твой автобус.

Наум брел километра три в густом и вонючем мраке по каким-то узким улочкам, мусорным кучам, глыбам, терял направление, несколько. раз падал, какие-то черные девчонки хватали его за руку. Он матерился во весь голос. Автобус доставил бы его точно до Центральной автобусной станции. А чиновник нарочно завез, что ли?

Этот его проход по грязному и темному району "Мамила" показался Науму символическим. Фонари, вон они! Но тебя гонят к нимтак, чтобы ты по дороге разбился в кровь. Или чтоб тебя обокрали, прирезали... Раз ты не жил, как он, в палатках, не мостил шоссе, как он и его дети, а сразу -- квартира тебе, так походи, голубок!..

"Но это же бред! Израиль возрожден не для торжества чиновных задов! Даже сверхзаслуженных!.." -- Наум вскинул руки. Погрозил израненными, слипшимися от крови кулаками ночным фонарям.

-- Зачем тогда выкупали?!.. Доллары выкладывали на кой черт?! Заче-эм?!

На последний автобус в ульпан, к Нонке, он опоздал. Отправился пешком к отцу с матерью. Приплелся к ним страшный, в порванной рубахе, с ссадиной на щеке. Ладони были красные от крови.

Иосиф и Лия хлопотали над ним часа два, накормили, уложили; он накрылся с головой и беззвучно рыдал.

Нет, он ни о чем не жалел. Но... хватит ли сил?! Приезжать сюда надо юным и -- токарем, монтером, без дипломов с золотыми каемками... Наум отбросил колючее солдатское одеяло отца и уселся на постели, широко расставив острые ободранные колени.

А почему?! Почему в Израиле, чтоб получить работу, доктор наук должен скрывать, что он доктор?! Что происходит в стране? На каком она уровне, если меня отшвыривают, Яшу топчут, над Каплуном глумятся, де, "пустостроитель..." Сергуня сказал: инженер-корабельщик выбросился из окна, женщина -- зубной врач -- порезала себе вены... Стоп, Нема! Не рано ли ты взвыл?.. Один день пообивал ноги и "разнюмился"...

Утром Лия настояла, чтоб он позавтракал плотно. "Как верблюд, на неделю вперед", -- усмехнулся Наум, но от еды не отказался. Дали сыну денег. Наум позвонил Нонке: мол, вернется к следующей субботе... Он ходил "по объявлениям" и на второй день, и на третий. На четвертый день упитанный поляк, хозяин фабричонки, заявил, что докторский диплом Наума -- обычная советская липа... "Где ты купил свои бумажки?"

К концу недели Наум снова пришел к родителям. К Нонке -- не было сил... Одно осталось -- заскочить на арабский рынок, там подешевле, привезти Нонке и дочке фрукты. Обрадовать хоть этим...

Отправился пешком, пока солнце не жжет. Остановился возле мастерской, где жужжали токарные станки. Пригляделся. Станки английские, начала века. В России такие давно на свалке. Спросил у парня в заляпанной мазутом солдатской форме, не нужен ли ему токарь... А фрезеровщик?.. Тоже нет?.. А сверлильщик?.. Сколько у тебя станков?.. Пять. Поставь шестой. Тебе выгодно, и я прокормлюсь. Парень захохотал, похлопал себя ладонью по мазутному животу. -- Ты откуда взялся? Шестой станок съест все пять! Не знаешь, как налог прыгнет?!.. А, ты русский. У нас социализм. Пять станков -- доход, парноссе, шестой -- крокодил. Все сожрет!.. Что? Чтоб не было монополий. Чтоб никто не вспорхнул выше других!

-- Поэтому ходите в лаптях? -- Что? Наум поглядел на него и произнес очень серьезно:

-- Теперь, парень, я знаю, что тут надо вырвать с корнем: лавочный социализм!..

Парень от неожиданности чуть отпрянул. Сумасшедший, что ли? Наум был так погружен в свои мысли, что сел в автобус не в ту сторону. Ох, эта "девятка"! И туда -- конечная "Университет", и в другой конец -- конечная "Университет". Прикатил к новому зданию Университета. Плюнул с досады и... залюбовался. Университет вознесен надо всем Иерусалимом. Современная архитектура из древнего розоватого камня. Один из корпусов с куполом, обсерватория, что ли? Округлая стена создает ощущение крепостной мощи.

Дорогу перебегали студенты с книгами или матерчатыми рюкзачками за спиной. Американцы, русские, румыны. Черных лиц почти не было. Засмеялся, вспомнив, как Динка-картинка, впервые побывав на университетском холме, сказала: "А здесь намного больше евреев!" Двинулся следом за какими-то парнями, оказался, сам того не ведая, в университетском общежитии. Его несло куда-то, он не знал куда, но радовался все больше. Светлые трехэтажные здания -- новые, почти стандартные, однако, в отличие от безликих российских коробок, каждый из домов -- индивидуальность. Точно древняя постройка с табличкой. "Памятник старины. Охраняется государством". Откуда это ощущение? От двориков?.. Дворики в самом деле -- хорошо продуманный лабиринт. Устланные плоским камнем на разных уровнях, с гранитными парапетами и пологими лесенками, с неожиданными клумбами, фонтаном в центре одного из дворов, они создают ощущение уюта: ты со всеми вместе, но -- один в своем дворике-закоулке, окруженном красными тюльпанами, розами. И почти всюду: на теплом, нагретом солнцем парапете, на ступеньках -- сидят, читают, пишут...

А сами как бы развернутые двориками в разные стороны здания соединены переходами, и тоже на разных уровнях. Где на втором этаже мосток, где на третьем... "Не комплекс, а мажорный аккорд!" -- подумал Наум.

А за студенческим общежитием -- огромное строительство. Заканчивались новые корпуса. Много их, и все разные.

Ступая прямо по гравию и песку, Наум обошел все здания, остановился возле надписи "Еврейский Университет в Иерусалиме". Ощутил озноб от восторженного чувства. С талантом и любовью строят! А размах?! "При таком размахе я вам ой как понадоблюсь, господа присяжные заседатели!" Наум пошел куда-то вниз, по кручам, засвистев забытое фронтовое: "Эх, вспомню я пехоту и родную роту, и тебя, товарищ, что дал мне закурить..." Настроение явно менялось к лучшему. Остановился у отдельного дома, облицованного серым гранитом, праздничного.

На углу дома рабочий в брезентовой робе торопливо отвинчивал какую-то табличку. На табличке было начертано, что дом построен на средства мистера Джеймса Гуля из Нью-Йорка. Открутив, прикрепил другую белую табличку: дом возведен на средства госпожи и господина Блума из Чикаго. -- Ошибочка получилась? -- весело спросил Наум.

-- Какая там ошибка, -- произнес рабочий раздраженно. -- Черт занес этих Блумов в Израиль! Спрашивают, где дом, на который они перевели деньги. А где он, этот дом? Ты знаешь? Я знаю? Начальство вертится, а я отворачиваю и приворачиваю... -- А где деньги Блумов из Чикаго?

-- Ты знаешь? Я знаю? Считается, что ушли на другие цели... -И сплюнул зло: -- Доят америкашек, как коров. Как что, списывают на войну.

Наум, человек нервный, впечатлительный, не мог отделаться от этой сцены весь день.

Апельсинов купил столько, сколько в авоську влезло. Пахучие. Дешевые. Как семечки. Перехватывая авоську с руки на руку, задел вчерашнюю царапину. Надорвал кожу. Разболелась рука, и вместе с физической болью вернулась вдруг ночная ярость первого дня: 'Только западные специалисты -- специалисты? А мы -- советский мусор? "С мороза?!" Дипломы -- поддельные! Инженеры, как один, трубочисты!.."

Он выходил из рынка взбешенный. В такие минуты Нонка отскакивала к своему мольберту, стараясь, чтоб ее не было за ним видно. Знала: если разбушуется, то уж пошло-поехало...

-- Зачем выкупали -- тратились?! Кому очки втирали?.. Э-этим пингвинам?