Христос пришел

- Это смешно, - Есипов попытался улыбнуться.

- Однажды хотел намекнуть твоим шефам, что расшифрован ты.

- Не стал? - после некоторой заминки спросил Есипов.

- Нет.

- Интересно, почему?.. Хотя, эффект был бы ничтожный. Как все ничтожно! Ужас! Что я делал, что со мной было?..

- Может, это меня остановило. А может, не хотел играть по-вашему. Или время пожалел свое... Слушай. А если вернуть сейчас все. Ну, вот ты снова здоров, мышцы, сила бродит, ноги, руки крепкие, пружинистые?.. - Елисей увидел, как Есипов замер. - Снова поехало бы. На все бы плюнул, да и забыл бы про страх. Ведь так?

Болезненно-бледное полное лицо Есипова напомнило Елисею восковую маску. Полуприкрытые глаза ничего не видели. Он весь был погружен в тот прошлый мир, когда его носило гибкое, мускулистое тело, каждой жилкой, каждой клеточкой наслаждавшееся бодрящим холодом воздуха, сопротивлением, азартом жизни, любовной горячкой. Так и не открыв полностью глаз, как бы не желая видеть Елисея, он проговорил медленно:

- Возможно, и-эх, возможно... А ты, наверное, дай тебе все, что я имел: успех, деньги, бабы... Ты бы все равно на обочину прибился бы. Что ты там нашел?

- Слушай, и насчет женщин ты преувеличиваешь. Не все же одни студенческие свадьбы по-собачьи. Ты просто испугался сильно.

- Страшно, Елисеюшка, ужас, особенно по ночам, - тихо подвывая, прошептал Есипов. - Хоть один бы шанс! Кто бы помог?

Его помутневшие глаза впились в Елисея. Смотрел он с отчаяньем и, казалось, вот-вот его охватит безумие, глубокое, темное, как омут.

-А ты, можешь, - горло его задушено хрипело, - вернуть?.. Хоть немножечко?

- Что вернуть? - Елисей сделал вид, что не понял. - Прошлое? У меня там радости мало. Ты, наверное, не так понял меня?

- А простить можешь?

- Для меня, что было - утратило смысл, - сказал Елисей. - Сейчас вспоминать смешно, да и глупо.

Господи, только сейчас он стал понимать, как по-идиотски они выглядели тогда со стороны, из человеческой жизни.

Есипов поник и долго сидел, тяжело посапывая, бессмысленно глядя на свой живот. Голова его стала слегка раскачиваться, как у китайского болванчика. Он, кажется, уже забыл о существовании Елисея. Но затем его веки дрогнули.

- А я надеялся, - проговорил мрачно Есипов, - картину твою вспомню и легче становится. Есть в тебе что-то, уверен.

- Что-то, может, и есть - сказал Елисей, вспомнив, как недавно приловчился по вечерам усыплять дочку. Она расшалится, крутится в постели, смеется, а Елисей мягко положит ладонь ей на головку, проведет ласково по теплому лбу - и дочка затихает, глаза вдруг задумчиво потемнеют, а там и веки опустятся, и она уже спит.

- Поможешь? - встрепенулся Есипов, с надеждой ловя взгляд Елисея.

- Ты меня не понял. Как я тебе помогу?

Есипов помрачнел и снова скис. С минуту он молчал, потом засопел чаще и сильнее, глаза его приоткрылись:

- Врешь ты все... Я, когда припрет по ночам, вспоминаю тебя... размышляю. Один раз ярко так увидел тебя, вот, как сейчас. Знаешь, легче становится... Что это?

- Не знаю, - ответил Елисей и пожал плечами. - Я тут ни при чем. Помочь тебе не могу.

Есипов крутанул головой, словно ворот душил его, протяжно вздохнул. Какое-то время он молчал.

- Да, совсем забыл. - Он поднял голову. - Донимают тут меня разные шоумены. Хотят детей, юных художников разных национальностей собрать. Показать, поддержать, в духе дружбы народов. Я думал, может, тебе интересно будет. Своих вундеркиндов подключишь. Подумай, позвони.

Он тяжело навалился руками на стол, поднялся и, не оборачиваясь, поплелся к двери.

С облегчением Елисей вышел на улицу. За гребенкой крыш домов, крон деревьев, в той стороне, где текла Москва-река, виднелась громада Белого дома, выстроенного несколько лет назад. Его белизна бросалась в глаза на общем сером фоне. Верховное здание не существующего государства Россия, не существующей власти, которую играл какой-нибудь полуотставной партийный начальник - по контрасту с броским сиянием здания - незаметный, серый, невозмутимый и бестрепетный, как покойник. Кто бы он ни был, его почти не знали, как случайного знакомого, с которым много лет не приходилось встречаться, его не помнили, не замечали.

Сейчас в сторону Белого дома шли люди. Они почти терялись среди массы будничной толпы, втекающей и выползающей из горловины метро. Их редкая цепочка становилась заметна лишь на тихой боковой улочке, обычно безлюдной и спокойной. А тьма людей, живущих на неоглядных пространствах, или ничего не знали, или могли только ждать решения всеобщей участи. Елисей подумал, что заблуждаются все. И те несколько начальников, готовых отдать любой гнусный приказ, и те немногие тысячи людей, не желающих покориться, и те миллионы, которые безвестно и безмолвно ждут развязки. Плывущий корабль не может сразу изменить курс. Чем массивнее корабль, чем больше на нем народу, тем труднее разворачивается он. А если найдется безумец, желающий вопреки всему рвануть корабль в сторону любой ценой, то он сможет повернуть корабль лишь ломая его, калеча - и, пожалуй, потопит со всей командой и пассажирами.

Начал крапать мелкий дождь. Капли монотонно стучали по зонтику, приглушая гул встревоженного города. Брусчатка спуска с площади тотчас заблестела и стала сочиться мелкими ручейками. Елисей почувствовал желание хоть немного заглянуть вперед, предугадать события. Но поймал себя на том, что слишком велик соблазн придумать будущее, не похожее на гнусную реальность. Очень хотелось подправить ответы. Наконец он решил, что проще ждать естественной развязки, потому что знание даже самого неприятного исхода не заставит отказаться от шага навстречу любой судьбе.

В метро снова всплыл разговор с Есиповым. С ним что-то стряслось, и его болезненное томление передалось и Елисею. Будет ли и у него, подумал Елисей, похожий холодный и липкий страх? Может, в последний момент?.. Есипов говорил о картине, что Елисей оторвался от трясины темноты и летит вверх. А может, Елисей тоже увяз?..

На противоположном эскалаторе он заметил невзрачную худенькую девчонку, жалкую, с робкими щуплыми плечами. Ее темные глаза на осунувшемся лице смотрели подавленно и обречено. Она ему напомнила Раису, студентку с актерского. Почти все годы его краткого студенчества она мелькала в отдалении. Знал, что в насмешку ей дали кличку "колхозница", потому что была она из ставропольского села, талантливая, разбитная, но никак ее худоба, сумрачность облика не вязалась с экранным образом советской колхозницы. Лишь однажды столкнулся с ней. Есипов затащил его в канун ноябрьских праздников в общагу. Там шел хоровод возлияний и блужданий по комнатушкам, пока не очутились в компании с Раей. К полуночи в коридоре, по пути из сортира, Валерка навалился на Елисея и промычал ему в лицо, пьяно водя глазами:

- Хочешь, я перепихнусь с Райкой?

Елисей запнулся, перед глазами возникла жалкая фигура Раи.

- Почему я должен хотеть этого? - едва нашелся Елисей.

Валерка отшатнулся, помял губами, махнул рукой и наконец, вздохнув, сказал:

- Должна мне, сука, не отдает, - помотал головой, добавил: - не отдаст... мне как раз хочется, пойду... помну цветочки.

Войдя в комнату, Елисей подсел к столу, за которым не прерывались дебаты о судьбах киноискусства, а Валерка полуобнял Раю, сначала говорил ей что-то на ухо, потом гоготал, целовал в шею... скоро они исчезли.

Под утро Елисей оказался за столом в одиночестве. Валерка только что вышел в коридор, студент, один из хозяев комнаты, лежал без чувств на кровать. И тут Елисей увидел, что на другой кровати, прислонившись к железным прутьям спинки, сидит Рая и смотрит со злобой на него.

- Есипов - сволочь, - пробормотала она глухо и добавила: - Все вы сволочи... хотя ты, может, и не сволочь.

Медленно она встала, держась за спинку, постояла, потом приблизилась к столу и села напротив.

- Мне почему-то жалко тебя, - сказал Елисей.