Фатальный Фатали

Откинулся Кайтмазов в кресле:

- Аи да Фатали! Ну чего лезешь в драку?! - И вдруг жаль его стало, все жэ столько лет вместе работают, сколько плову он ел у Тубу-ханум! Случалось, по ночам дежурили в канцелярии, и Фатали рассказывал, ну да, это детское: "Могу ли я разбить?" - Неверие и - а вдруг? - изумление, что может, только захоти! "Эй, не разбей кувшин!" - предупредил Фатали Ахунд-Алескер.

Кувшин вдруг треснул и с грохотом раскололся. И часто потом думал, никак в голове не укладывалось, и чем дальше, тем чаще: с виду громадина, а сам хрупкий, неужто достаточно легкого удара?! "Колосс на глиняных ногах!" - усмехнулся Кайтмазов. Поседел, а о том же, вот оно, детское! - "Ох, чешется, по веревке истосковалась твоя шея!"

Хватают пятерых: "Отрубить им головы!" Но ведь фирман Шах-Аббаса: никаких кровопролитий! Повесить! А у Юсифа веревка обрывается! Еще, еще раз! Эй, новую давайте! Но - удивительное дело! - не успевают набросить на голову, тончает, вся уже истончилась. И рвется. "Ты бы еще, - подумал Кайтмазов, - вспомнил: "И повесить как следует не умеют у нас!" О, наивный!"

Ах вот почему: звезды предвещали казнь путем отсечения головы! Юсиф не успел, а палач сжег фирман.

- Но Юсиф ведь пропал! - оправдывается Фатали.

- Ты думаешь, пропавшие отыщутся? И Хачатур, и Мечислав, и Александр? Что же дальше?

Воины будут биться, ораторы возбуждать к резне... Новые Пугачевы и Разины... и тьма-тьмущая... как желтые-желтые пески... - и не остановишь! Кричать? Посадят в крепость. Писать? Сошлют. Бить тревогу? Но как? Еще придут на смену либералы! Не помнишь, чей стих?

Ты только что сочинил сам!

И восторг, - сколько их было, царских манифестов, на бумаге только, эти эФ, эта вязь: два кружка, а меж ними Алиф.

И объявят в церквах, мечетях, кажется, в синагогах, костелах; в церкви - в торжественный час литургии, а в мечетях - в пятничные проповеди:

"Божиею милостью мы, Александр Второй (имя по выбору), император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, объявляем всем нашим верноподданным..."

Фортуна? В фору ферзя? Вы что же, возомнили себя Морфи?! Он только что блеснул на шахматном небосклоне как ярчайшая звезда, и Фатали, загоревшийся игрой (а вдруг поможет победить шаха-деспота и вернуть Юсифа?), расставил простые деревянные фигурки на раскладном бумажном картоне, не с кем ему играть, а научил игре князь Хасай, Фатали видел- у него подаренные Александром Дюма шахматные фигурки из слоновой кости, бело-синеватые турки-османцы в чалмах и с пиками, и темно-каштановые персы-шииты с топориками (а Уцмиев подарил Дюма атласный кошелек, бисером вышитый руками Натеван), и возможную свою игру (с Колдуном?) Фатали выразил стихами, сочиненными на загородной даче Коджори, куда вывез семью и застрял там, ибо в Тифлисе снова свирепствует холера: Уж некуда отступить королю, а ему объявлен шах! Король пленен: неужто мат?!

А Колдун, именующий себя порой факиром, неужто потерпел fiasco и оказался простым фокусником? И, увы, не знает как быть - не возвращаться же ко временам фаллического культа, хаосу и разгулу страстей? Сколько лет он отдал на поиски философского камня! А как верил, что хоть краешком глаза увидит, как возрождается феникс из пепла (сожженных Фатали бумаг?).

О, эти фолианты доносов, до которых - сколько лет уже прошло! - так и не доберутся!

Да, да, преодолев высочайшие вершины фарса, все выше и выше! и, выкарабкавшись из глубочайших пропастей фарисейства, ноги скользят, а ты выползай! из фальши! из липкого месива фразерства! эфемерные триумфы! фузейная пальба!

Что? Факел? А разве не было?! И флибустьеры, нанятые к горцам и орудующие у прибрежных вод, и сигнал им - раскачиваемый факел.

О, эти нескончаемые эФ, которыми усеяно поле, а уже пора, или время не подоспело? собирать плоды! может, финики? их привозили филистимляне и финикийцы фламандцам, фризам, франкам, фриулам-фурланам, флорентийцам, а уже близко финиш.

Часть третья,

ИЛИ КРАХ

И мчатся сквозь проклятия фатумных фанатиков, сгорая в пути, и обжигающее слово Фатали, и огненный дух его, - в Петербург! Лондон! Париж! Тегеран! Брюссель! к огнепоклонникам!

в Стамбул, куда прибыл и сам Фатали, эти зеленые отлогие холмы, чистые бирюзовые воды Мраморного моря, будто голубой шелк, и бухта, благодаря своей форме и богатству торговли получившая название Золотого Рога, - сам Аполлон указал императору Константину, где воздвигнуть ему столицу империи, Константинополь - Царьград, вожделенная мечта, а -подсказал оракул: "Слепой да не увидит красот, удобств и преимуществ!", неприступная крепость Порты Стамбул,

мчатся и слово и дух Фатали, чтоб достичь финиша, когда явится Колдун и покажет Фатали купленную в магазине углового дома, что в центре Каира, неподалеку от отеля "Вавилон", у европейского негоцианта, чьи предки выходцы из Иерусалима, диковинную волшебную трубку, чтоб кое-что в будущем разглядеть пристальней.

Но прежде - служба и наивные речи бородатых детей из Баку, Нухи-Шеки, Закатал и Кубы, - четверо сбежавших крестьян (их, или экс, - крепостные, бывшие) были схвачены аж в московском Кремле! И что царь не знает, а начальство утаило от народа настоящую свободу!

Но прежде - Мундир. Он плотно облегает тело, и в нем чувствуешь себя как в крепости, отовсюду защищенной, никакие стрелы не возьмут!

А однажды Мундир чуть не погубил Фатали. Кто знает, может, было бы лучше погибнуть? думает Фатали. С какими б почестями хоронили!

УЛЫБКА В ГРОБУ

И несли бы его в гробу, как несли павших от рук взбунтовавшихся крестьян: три гроба, а в первом - полковник Белуха-Кохановский. В четвертом лежал бы он, Фатали. И глядел бы на него новый наместник - августейший сын императора (бывшего) и брат нынешнего, чей высочайший манифест о воле читали с амвона во всех церквах, мечетях (костелах и синагогах), и был энтузиастический прием (но кое-кто и зевал: "Царский манифест читают, а ты рот дерешь!").

И он (не августейший, а Фатали!)... улыбается!! Да, да, улыбка в гробу! Умереть - как уснуть (если не знать, что умираешь). Найдется же клочок земли в этом мире, чтоб взять и укрыть меня! И могилу потом разрывают, чтоб... "Ах какой еретик!!" Изъять, чтоб!.. И снова, многие годы спустя, - с почестями! А где?! "Да будет проклят - чьи же слова?! - тот, кто потревожит мои кости!"

А началось с Конахкента, "села для гостей", перевел Фатали Белухе-Кохановскому, - так некогда называли деревню, что в Кубинском уезде. О, эти кубинцы!! Чуть что - бунтуют, канальи! Корни шамилевские выкорчеваны, да не везде! Вот и пришлось Фатали отправляться в дорогу, он переводчик при полковнике военного отдела Белухе-Кохановском; заработок по совместительству, ибо дороговизна, и цены растут с каждым днем, а семья большая - жена, и четверо детей (но скоро двоих сразит свирепая холера, выживут лишь Рашид и самая младшая, она недавно родилась, - Ниса), и семья брата жены, одним котлом все, и еще родственники, они приезжают из Нухи в Тифлис, и куда? - конечно же к Фатали.

Трудный путь - через горные ущелья, над головой высоченные горы, а под ногами - где-то далеко внизу шумная, кричащая река, глохнут уши.

Но еще в Кубе полковник вызвал Фатали к себе и при жене ("с чего бы здесь быть ей, Белухе-Кохановской?"), шея обнажена, такая белая и пышная! ни морщинки на лице, а над головой - корона пшеничных волос, и взгляд царских голубых глаз: "Не задерживайтесь, полковник!" - И на Фатали (а он вспомнил Сальми-хатун, где она теперь?) взгляд: "Ах, какой у тебя седой переводчик!"

- Дать знать народу! Едем наказывать!

Конахкентцы в эту ночь, как сказал Фатали крестьянин-тат, намерены напасть и вырезать всех. "И меня тоже?" - спросил Фатали. "А то как же?" ответил, будто шутит.

- И вы, - недоумевает полковник, - верите подобной глупости?! Вы! Неужели не раскусили своих земляков?! А еще пиесы! А еще о звездах!

Ночь была тихая, звездная. А в полдень пошли к народу. "Я буду разговаривать сам!" Посередине полковник и, как два крыла, - чиновники, прибыл даже адъютант его императорского высочества великого князя наместника Кавказского гвардии поручик Георгий Шервашидзе (А он-то чего здесь? "Не оставаться же ему в Кубе?!" - и многозначительный такой взгляд на полковника, который оставил полковничиху в Кубе; взгляд скользкий, сладкий, с фамилией такой, что не упомнишь, ах да! титулярный советник Варвацци), и хорунжий казачьего войска из Апшеронского полка, и штабс-капитан, и корнет, и еще чины.